Читайте Часть 1 , Часть 2 , Часть 3 повести "Ведьма поневоле" в нашем журнале.
Автор : Диана Воргольская
ГЛАВА 4
Барышня полулежала на канапе, подложив под белый локоток бархатную подушку. Снова толкнув своего крепостного маленькой ножкой в изящной атласной туфельке, она рассмеялась.
– Что рот-то разинул?
Пастух повернулся к хозяйке и потупил взгляд.
– Любишь ее? – спросила вдруг Глафира.
– Кого ж мне любить-то, окромя ее? Одна она у меня, моя голубушка!
– Ужель не любил ни единой женщины кроме сей смутьянки? – хозяйка с лукавой улыбкой посмотрела на крепостного.
– Как можно, барышня?
– Ну, а до свадьбы? – допытывалась княжна.
Он отрицательно покачал головой.
– Ужель и не целовался ни с кем?
– Был грех, барышня. – Тихон густо покраснел. – Врать не стану, один раз целовалси у позапрошлом лете на сенокосе, когда еще у парнях ходил.
Глаза княжны оживились.
– И, верно, хороша собой была девица?
– Да, знамо дело, хороша, – закивал головой пастух, – ведь краше ей на усем белом свете не сыскать!
– Это ты сейчас о ком?
– Как об ком? О Купавушке своей. Ведь окромя ей никого я за усю жизню не целовал.
Княжна изумленно покачала головой.
– Так, стало быть, ты ей нетронутым достался! Поистине, блаженный!
Глафире подумалось, что если б подобное целомудрие обнаружилось вдруг в ее брате, то его приятели, светские франты, подняли бы его на смех и прозвали бы кисейной барышней.
– Слышала, мужики нещадно бьют своих жен, – продолжала княжна. – А ты, Тихон, свою часто поколачиваешь?
– Как можно, барышня, – возмутился пастух, – на живого-то человека руку подымать?! Это ж те, что веками у рабстве, с малолетства забитые, облик человеческий потеряли. Вот они руки и распускают, потому как сами битые.
– А ты, можно подумать, не из рабов! – она внимательно вгляделась в пастуха. – Откуда ж ты такой взялся?
– Здешние мы. Наша изба тут с незапамятных времен стоит. Еще и деревни не было, и люди в крепости у господ не жили, а наш двор стоял.
– Да, говорят тут прежде только лешие да русалки жили, – усмехнулась княжна. – А ты для лешего слишком красив. Может, ты из благородных? Незаконнорожденный отпрыск какого-нибудь знатного рода. Возможно, даже мой брат по отцу. Вот было бы забавно! Столько слышала об амурных похождениях своего папеньки с поселянками, что ничему не удивлюсь.
– Что мне с того? – пожал плечами пастух. – Разве ж я другим человеком стану, коли вдруг благородным окажусь? Я таков, каков есть.
– Экий ты мыслитель! – покачала головой барышня. – С каждой минутой все более мне нравишься. А посему хочу того, чего никогда не происходило на белом свете.
Крепостной посмотрел на княжну с тревогой.
– Так, стало быть, – продолжала она, – любить ты можешь одну единственную женщину?
– Вечно буду только ее одну любить, – ответил он твердо.
– Это мы сейчас проверим. Ежели не выполнишь моей воли – прикажу засечь твою Купаву до смерти.
Смуглый пастух сделался бледным как полотно.
– Да не бойся ты, – рассмеялась княжна. – Ничего превосходящего твои силы не потребую. Поработаешь немного моей горничной, заменишь Малашку, – она словно грациозная кошечка потянулась на своем канапе и томно взглянула на него. – Ну-ка, живо раздень меня!
Тихон посмотрел на барышню изумленно.
– Что, не понял приказа? Делай, что велят! – сказала Глафира строго. Затем встала и сама подошла к нему.
Пастух решился прикоснуться к шуршащему платью княжны, но в тот же миг отдернул руку, словно обжегся.
– Ну! – нетерпеливо проговорила княжна.
Тихон одеревеневшими, непослушными пальцами начал развязывать шнуры на ее спине. Осилив узел, он замер, ожидая, что его остановят, но барышня молчала. Когда он затем снимал с барышни все ее тяжелые юбки, а после стягивал с ее ног – сначала туфли, затем чулки, руки его дрожали, а покрасневшее лицо было обращено в сторону. Наконец, Глафира сама в нетерпении сорвала с себя оставшееся белье.
– А теперь раздевайся сам.
– Как можно? – попробовал, было, возразить Тихон.
– Забыл, что ты – моя собственность? – воскликнула княжна. – Или, может, забыл, что и жена твоя – сейчас в моих руках?
Тогда молодой пастух одним махом сорвал с себя все до единой вещи, лишь медный крест на шее оставил. Обнажилось прекрасное атлетическое тело. В эту минуту Тихон был похож на человека, готовящегося броситься в омут.
– А теперь люби меня, Тиша, как любил свою Купаву.
Тихон продолжал стоять, молча и неподвижно. Казалось, он не понимал приказа. На обнаженные прелести княжны он смотрел с ужасом. Глафира видела, что тело мужчины не готово к любви, он не смог бы сейчас служить ей, как любовник своей возлюбленной.
– Целуй меня всю, – приказала она тогда, – с ног до головы. У папеньки моего когда-то целый гарем имелся из крепостных девок. Отчего же мне нельзя крепостного любовника завести?
Тихон склонился перед ней и, не глядя в глаза, прикоснулся холодными бесчувственными губами к ее стопам.
– Везде целуй. Иначе твоей Купаве не жить.
– Купавушка! Любовь моя! – воскликнул Тихон.
Он поднял голову. Глаза его впервые встретились с ее глазами. Княжна заметила, что они вдруг загорелись страстью. Только вот, что это была за страсть? Горячая любовь к жене или ненависть к жестокой госпоже? Впрочем, ненависть – тоже чувство. Глафира сейчас обрадовалась и ей. Обуреваемый нежданно вспыхнувшей страстью пастух вдруг с неистовством бросился на княжну.
* * *
– Вау! Да это же эротический фильм! – воскликнула Лора. – Во что выделывают!
Несколько минут она с интересом наблюдала за происходящим в будуаре, затем оборвала все фразой:
– Ну, довольно про эту, давай про ту. Купаву покажи.
– А не испугаешься? – спросила бабушка.
– А что, будет страшно? Ты меня заинтриговала. Люблю ужастики!
– Одно дело – кино, другое – жизнь.
– Не вижу разницы.
* * *
Глазам Лоры открылось вдруг темное помещение, похожее на сарай. На охапке соломы лежала обнаженная женщина без признаков жизни. Вся ее спина была покрыта жуткими кровавыми полосами.
Увидев новую картинку, Лора неистово замахала руками и закричала:
– Нет, нет, убери это!! Я не заказывала кошмаров! Давай лучше снова Глафиру.
– Да, вот же и Глафира.
Бабушка указала на дверь, в которую вбегала княжна, закутанная в плащ.
* * *
– Кто позволил без моего ведома сечь кнутом мою крепостную?! – набросилась она на Захара, дав ему несколько пощечин. – Я ж тебя, скотину эдакую, самого засеку до смерти или в рекруты отдам!
– Дык, барышня, – растеряно пробормотал дворник, – вы ж сами изволили сказать: пороть, пока не признает в себе холопку. Вот мы и пороли, пока она до беспамятства не дошла. А она, окаянная, все молчала.
– Да это же была моя фантазия, а отнюдь не приказ! – воскликнула Глафира. – Я велела просто увести ее на конюшню и запереть.
– Да я, ваше сиятельство, не разумею, кака-така хвантазия.
– Скотина ты! – княжна отвесила дворнику еще одну звонкую оплеуху. – Ну, что стал, как колода?! Попробуй привести ее в чувства. Живо!
Захар взял безжизненную руку Купавы, попытался прощупать пульс.
– Кажись, приставилась.
– О! – взвизгнула барышня, намереваясь упасть в обморок, но передумала делать это перед дворовыми.
Затем она собралась с мыслями, помолчала несколько минут и, наконец, деловито проговорила:
– Так. Папенька вернется с охоты лишь после полуночи. Следовательно, у нас в запасе имеется несколько часов. Оные крепостные числятся в бегах. О поимке их папенька не знает. А ежели ты, наглая рожа, проболтаешься, я скажу папеньке, что ты крадешь столовое серебро. Быть тебе тогда биту кнутом. Сие касается и прочих дворовых, кои не смогут язык за зубами держать. А теперь вели закладывать коляску, едем на Русалочью заводь.
* * *
– Русалочья заводь? – переспросила Лора бабушку. – Что-то знакомое. Ну, и что там будет на этой заводи.
– А вот что. Смотри.
– Вау! Обалденный пейзаж!
* * *
Над темной водой стелился белесый туман, окутывая реальность тайной. С трех сторон заводь была окружена непроходимой, в темноте похожей на бездну, чащей, в которую было страшно вглядываться. А сверху на темную воду и черный лес смотрела огромная, во все небо, жуткая желтоватая луна, от которой по воде шла лунная дорожка, теряющаяся в тумане.
Лунный блик падал на стоявший чуть поодаль экипаж. К крутому берегу безмолвно приближались две крупные мужские фигуры. Они несли что-то завернутое в белую ткань. Вот они подошли к берегу, раскачали и бросили свою ношу как можно дальше. Послышался всплеск воды. И снова все погрузилось в тишину.
Вдруг мертвую тишину разорвал жуткий женский хохот. Из воды показалась длинноволосая голова.
– Что за оказия?! – Из коляски выпрыгнула барышня, подбежала к дворнику и кучеру. – Ужель она жива?!
– Да, кажись… – пробормотал побледневший Захар.
Его приятель ничего не смог ответить. Слышно было лишь, как стучат его зубы.
Глафира посмотрела на уплывающую по лунной дорожке женщину.
– Эх, олухи! – замахнулась она на слуг. – Упустили холопку. Теперь она опять в бега подастся.
– Дык, барышня, – проговорил немного приходивший в себя Захар. – Она того… не простая баба, а… русалка. Водная, стало быть, жительница. Вот вода ей силушку-то и возвернула. Таперича ее не споймать. Да и не пристало нам с русалками-то якшаться. Не к добру енто. Да и вашему сиятельству не гоже тута стоять. Велели б вы уж лучше того…
И вот коляска вновь мчит всех троих по дороге, перерезающей черный лес.
Продолжение следует...
Нравится повесть? Поблагодарите журнал и автора подарком.