Я хочу с ним попрощаться и успокоить, но меня толкают за ворота чуть не взашей, обзывая матом, а Юра зовет меня по имени истошным криком, я пытаюсь что-то сказать, но охранник уже передо мной закрыл калитку.
Ранее: Опять детдом.
С поезда я сразу в Министерство просвещения с Юрой поехала. Там провели меня в один отдел, что детские дома по республике курирует. Я сказала зачем пришла, меня отправили к куратору по Хорезмской области, но я сказала, что я не хочу, чтобы Юра там был, потому что я видела, как там, а Юре надо еще лечиться и лечиться, в Ташкенте есть с медицинским уклоном.
Только вот мне не верят, что Юра мой братик, думают, что я просто хочу избавиться от своего родного сына, соответственно и отнеслись ко мне как к кукушке. Я показала свой паспорт и сказала, что мне было десять лет, когда родился Юра и я его практически нянчила почти до двух лет, а потом он долго лечился. Сейчас у нас проблемы с мужем, я работаю, за ним некому смотреть, муж не берется брать меня на содержание с братиком, у меня есть ещё другие.
Короче дали мне направление в Детприемник. Едем в трамвае, я Юру посадила на отдельное место, сама рядом стою. Юра не может долго стоять и ходить, он уже много прошёл и ему отдохнуть надо, еще рука перебинтована. А тут подходит одна узбечка лет пятидесяти и скидывает его с сиденья, сама пытается сесть на его место, мол постоит.
Я возмутилась, что это такое, она же не слепая, видит, что ребенок больной сидит. Она по-узбекски, мол приехали еще и места позанимали, но ей быстро рот закрыли сами же узбеки и так на неё накинулись, что на первой же остановке ей пришлось сойти. А ехать нам было еще далеко, в старый город на улицу Сагбан, где на то время был Детприемник.
Пришла туда, меня пропустили к директору, и все шипят, нормально не разговаривают, секретарша докладывает директору, что пришла еще одна гулящая, только по-узбекски и матом. Мне обидно, а директорша выхватывает из моих рук направление и документы и выдавливает меня с кабинета, Юру тоже выводят.
Я хочу с ним попрощаться и успокоить, но меня толкают за ворота чуть не взашей, обзывая матом, а Юра зовет меня по имени истошным криком, я пытаюсь что-то сказать, но охранник уже передо мной закрыл калитку. Мне так плохо, что я упала без сознания у этих ворот.
На улице жара за сорок, не знаю сколько я там пролежала, только очнулась я на супе, на курпачах, рядом стол на коротких ножках, Всё под виноградными лозами, надо мной виноград свисает, на лбу мокрое полотенце. Ничего не пойму, а тут женский голос певучий такой: - «Доченька проснулась, ну ка чай попей.».
Я не знала где я и что я. А она говорит и говорит, чтобы я не беспокоилась, моя сумка с документами и деньгами у них, что они сильно испугались за меня, что бабай сам принес меня с улицы. Спрашивает, что случилось, почему я там оказалась.
Я поднялась, поблагодарила их и сразу хотела уйти, но они меня не отпустили. Стали расспрашивать. Я сказала, что братишку привела, а они плохо обошлись со мной и с ним, что это со мной от переживания. Я не хотела такого. Она посетовала, что там не люди работают, многих обижают. Они рядом живут, всё видят.
Меня не отпустили до самого вечера, пока прохлада не наступила, сразу распознали, что я беременна, хотя живот у меня был очень аккуратный. Накормили, напоили и как только солнце стало садиться отпустили, предлагали еще до поезда остаться у них, но я сказала, что мне надо к знакомым еще успеть. Я сто раз им спасибо сказала. А сердце осталось там с Юрой и настроения не было никакого.
От них поехала в Володин дом, всё это время я не написала им ни одного письма, как и обещала, чтобы Володя не строил никаких планов по отношению ко мне. Но оказалось, что в этом доме осталась жить Нонна, которая на то время уже развелась с мужем и жила одна. А семья Володи получила квартиру в новостройке на Высоковольтном массиве.
Не знаю, как Володя узнал, что я в Ташкенте и у Нонны, время было к двенадцати ночи, когда мы, разговаривая с Нонной, услышали стук в калитку. Нонна была сильно удивлена, сказала, что в это время к ней никто и никогда не стучится, но после того, как Володя назвал себя, она открыла калитку.
Володя снова, как и тогда на озере в парке Победы в приказном порядке велел следовать за ним. Мне было смешно, но пошла. Мы вышли на улицу, он молчком ловит машину, транспорт почти никакой не ходит, поймал грузовую с солдатами, которые направлялись в нужную нам сторону. Ехали долго.
В машине мы сидели рядом, и я чувствовала его сильное волнение, его буквально трясло, но оно меня не трогало. Меня после мужа и опыта семейной жизни с её неприглядной стороной, к которой надо привыкать «как всем», мужчины не только не интересовали, но и были непонятны, если не хуже. Мужа терпела как неизбежное зло, в которое вляпалась сама и не могла понять ради чего женщины изменяют мужьям.
Домой зашли уже за полночь. К моему удивлению никто не спал. Тётя Тася, сразу же, как увидела меня, послала на кухню ставить чай. Но Володя глянул на мать и пошёл ставить чайник сам. Сам и стол накрыл, не давая мне ничего делать.
Поговорили и я сказала, что замужем. Они отметили, что у меня нет кольца, а я добавила, что и не зарегистрирована еще. Губки тётя Тася скривила, но ничего не сказала. Впервые я у них дома застала сестренку Володи. Очень любопытной особой оказалась, всю ночь под дверями комнаты, где мне спать предложили, просидела. Раньше сколько раз я у них ни была, его сестренка и братишка постоянно находились то в интернате, то в санатории.
Разошлись по комнатам. Меня оставили одну в комнате, я уснула сразу, а проснулась от того, что Володя лежит рядом, целует и говорит, как он ждал меня, как я его обманула выйдя замуж. Я не позволяю ему целовать меня. Прошу его угомониться, потому, что он мне братом останется, как я обещала ему когда-то и не надо портить наши хорошие отношения.
Мы снова как когда то, уснули взявшись за руки. А утром он меня спросил, что неужели я так и собираюсь жить монашкой. Я тогда не могла понять смысл этих слов. Про монашек что-то слышала, но не в том смысле, который вложил в свои слова Володя. Дядя Петя утром, войдя в комнату, показал Володе знаками типа того, что он не справился. Я только улыбнулась.
Володя провожал меня с чемоданом, который остался от отца и был у них на сохранении и еще мешок картошки, который я смогла купить по одиннадцать копеек за килограмм, у нас в Ургенче на то время картошка была в большом дефиците. Володя не хотел отпускать меня.
Со временем понимаю, что мы с ним были одинаково трусливы. Он меня действительно любил и признавался в этом и двадцать лет спустя, и еще позже, но решительных действий так ни разу и не предпринял, как и я по отношению к Гене. Так и остался мне братом, единственно что случилось между нами запретное, это не его поцелуи, а мой ответ на них однажды. Но я тогда была уже чувственной женщиной, одинокой, и просто не устояла.
Далее: Перед первыми родами.
К сведению: Это одно из моих воспоминаний на моем канале "Азиатка" , начиная со статьи " История знакомства моих родителей ". За ними следуют продолжения о моей жизни и жизни моей семьи. Не обещаю, что понравится, но писала о том, что было на самом деле.