Далеко в глубь степи выдвинулся Царёв-Борисов, самая крайняя на юге Московского государства крепостца, созданная ещё Борисом Годуновым для защиты русской границы от нападений крымских татарских орд и бродячих ″воровских″ черкесов.
Не велик Царёв-Борисов. Дворов в нём шестьдесят, не больше, а народу, если сотни три годных к оружию наберётся, то и слава Богу! Зато эти три сотни стоят другой тысячи. Собрались в городок головорезы дети боярские, рейтары, стрелки, драгуны да беглые черкесы, которым сам чёрт не брат, а мила только вольная волюшка, степь широкая да простор, где место есть, и пображничать, и с врагом посчитаться.
Обнесли они свой городок высоким земляным валом, навалили на него брёвен, - засеку устроили, - да и засели в крепостце, поджидая, не сунется ли к ним шальная татарва.
Дело было в 16… году.
Пасха в этом году выдалась не особенно ранняя. Степь вокруг Царёва Борисова зазеленела первой травкой, выбившейся из-под зимней ледяной коры, тонким слоем покрывавшей землю; солнышко ласково выглянуло из-за зимних серых облаков и живительной лаской стало согревать землю.
Вся природа с улыбкой встречала подходившую весну и наступающий великий праздник Воскресения Христова. У всех обитателей маленького, закинутого в глуши городка было весело и радостно на сердце.
Особенно весело и радостно на сердце было у двадцати детей боярских, которым выпал черёд под самую Пасху править сторожевую службу. А сторожевая служба в то время была не шутка.
Вёрст на триста от Царёва была раскинута в степи так называемая ″сторожа″, караульная цепь, состоящая из постов на расстоянии вёрст тридцати один от другого. Постом обыкновенно служило одинокое дерево, у которого дня по три дежурило два караульных с запасными конями. Чуть покажется что-нибудь подозрительное, садится один дозорный на коня и скачет до следующей сторожи; оттуда местный дозорный на свежем коне спешит опять к ближнему посту и т. д., пока весть не дойдёт до городка: ″Дескать, готовьтесь! Кажись, татары идут″.
Второй дозорный пускался в путь в виду неприятеля, когда уже не могло быть никакого сомнения и ошибки относительно надвигающейся опасности.
Понятно, и без того неприятная сторожевая служба была особенно неприятна зимой, когда буйный ветер пронизывал до костей бедных дозорных, которым даже не разрешалось разводить костры, чтобы не выдать врагам своего присутствия.
Поэтому-то отправлявшиеся под Пасху в степную сторожу и приветствовали с таким восторгом солнце, обещавшее им всё таки сравнительно сносное отбывание сторожевой повинности.
Двадцать молодцов двинулись в путь, оставив Царёв-Борисов в приготовлениях к встрече Светлого праздника.
Тремя путями вторгались татары в старую Русь. Пути эти назывались шляхами: Царёвским, Кальмиусским и Изюмским. Изюмский шлях шёл как раз на Царёв-Борисов, начинаясь у Перекопа, переходя Молочные Воды, пересекая Донец и его приток Оскол, на котором и стояла крепостца, а затем круто подымался к северу в самое сердце России.
Изюмский шлях был излюбленной дорожкой диких крымских орд, и царёв-борисовичам приходилось всё время держать ухо востро.
Впрочем, теперь жители городка ослабили свою бдительность; во-первых, время было весеннее, когда татары не очень-то любили производить набеги, боясь переправ через разлившиеся реки; во вторых, приготовление к встрече Светлого праздника отвлекло их внимание от движения лукавых врагов, а в-третьих, на ″сторожу″ были посланы надёжные дети боярские, на которых можно было положиться и не бояться, что они проморгают татар, как это сплошь и рядом случалось с прежними караульными, ″севрюками″, которые правили свой дозор очень ″неусторожливо″.
Широко раскинулась степь по берегу светлого Донца близ Святой горы. Только ветер посвистывает на просторе да в синем небе чёрными точками мелькают орлы и соколы. В этом месте расположилась первая, ближайшая к Царёву-Борисову вёрст в тридцать перегону, - ″сторожа″.
Тихо… тихо… Луна хоть и гуляет в небе, да только всё больше прячется за тучки, так что окрестность погружена в полумрак. И сидят в этом полумраке двое детей боярских, сторожей-дозорных, да ведут вполголоса беседу.
- А наши, поди, теперь к заутрене собираются, - говорит один, статный рослый молодец Фёдор Губанов. – Эх, хорошо бы и мне в городе быть… Алёнушку бы в церкви повидать, а тут сиди в степи, да татарчат косоглазых выслеживай.
- Ну, ладно, недолго осталось сидеть то: завтра смена придёт; к первому дню и попадём домой,- утешает его товарищ и закадычный друг Дмитрий Полушкин.
- А для чего здесь сидеть то, - продолжает Губанов, - всё равно татары не придут, - не по вкусу им весенние набеги, опять же и не слышно о них давно что то… Соснуть бы, Митя.
- Что-ж, соснуть можно… - соглашается Полушкин, - ежели что и будет, так с передней сторожи прискачут, - растолкают.
И, завернувшись в охабни, приятели растягиваются под деревом.
Опять в степи всё тихо…
Тихо… Только что это? Как будто где то хрустнула ветка? Ещё.. ещё… Лошади сторожей пугливо вытянули шеи, стали прядать ушами и втягивать воздух… Вот покатился камешек. С ветки дерева вспорхнула испуганная птичка. Зашуршала трава по склону холма, на котором стояла ″сторожа″. Глядь, что это? Откуда ни возьмись, точно из земли, вынырнула голова с раскосыми глазами, в узкой, остроконечной шапке, и осторожно стала озираться; за ней вторая, третья, а там два десятка этих голов и все неслышно поползли к дереву, под которым мирно спят дети боярские. Спят они и не чуют, что близко-близко подобралась к ним хитрая татарва… Спят они надеясь на бдительность передних сторожей, а того и не знают, что подползли, как змеи, татары и к передним дозорам; не успели те и ахнуть, а татарский кривой нож уже торчит у них в сердце.
Девять сторожей сняли лихие враги и лежат в степи восемнадцать убитых молодцев – детей боярских, да ждут, пока хищный ворон им очей не выклюет.
Пришёл смертный час и для Губанова с Полушкиным. Не разговеться им нынешней Пасхой, не похристосоваться с друзьями-приятелями! И выплачет красавица Алёна Петровна свои ясные оченьки, вспоминая ненаглядного дружка Федюшку.
Подползли татары проклятые, крикнули, гикнули, заалакали и, что стая волков, бросились на спящих. Дикий, полуподавленный стон пронёсся в воздухе и сразу оборвался. Всё было кончено! Двумя христианскими душами стало меньше на свете.
Высланный вперёд татарский разъезд исполнил своё дело. Татары прекрасно знали, в каких местах могут быть поставлены дозорные и, потому не беспокоились о том, чтобы кто-нибудь дал знать в Царёв-Борисов об их приближении: ведь Святогорская сторона была последней.
Всадники пустили своих лошадей, а сами, усевшись в кружок, вытащили из под сёдел куски конины и стали закусывать, попивая хмельную бузу и поджидая прибытия главного отряда.
Гулко звонят колокола на церкви во имя Архистратига Михаила, единственной в Царёве-Борисове. Совершается пасхальная заутреня. Крестный ход торжественно движется по валам вокруг городка. Сотни народа идут следом за священником и, как один человек, поют пасхальные стихиры, умилённой душой приобщаясь к Великому, Светлому празднику.
У всех легко и радостно на душе. Чудная, тёплая ночь притихла и благоговейно внимает словам, благовествующим Воскресение Спасителя. ″Христос Воскресе из мёртвых!..″ - стройно звучит в воздухе.
Но вдруг голоса как будто дрогнули, смешались… В толпе, сопровождавшей крестный ход, обнаружилось какое то движение.
- В чём дело? Что случилось? – раздаются тревожные вопросы и возгласы.
Боярин Никита Бельский, потомок строителя Царёва-Борисова, нынешний его наместник, бледный и взволнованный, внимает словам стоящего перед ним юноши.
Чуден облик этого юноши и не похож он на русского воителя. Золотой шлем, с маленькими крылышками по бокам, сверкает на светлом, лучезарном челе. Русые волосы густой волной бегут из-под шлема и рассыпаются по плечам. Тонкие, византийской ковки латы облегают стройный стан юноши; в одной руке у него щит, а в другой – копьё со странным, точно огненным наконечником.
Вот что говорит светлый воитель Бельскому:
- Боярин, готовься! Татары от тебя на час пути. Собирай ратных людей, зови пушкарей, выдвигай пушки. Если ты промедлишь ещё немного, будет поздно.
- Кто ты, воин? – спрашивает его боярин, - откуда ты узнал, что татары близко, если к нам не прибыл ещё ни один дозорный со степной сторожи?
- Кто я – ты узнаешь скоро, а теперь не всё ли тебе равно, когда я, как друг, предупреждаю об опасности. Повинуйся мне, - не хочу я, чтобы столько христианских душ погибло в Светлый праздник Воскресения Христова! А дозорные твои не придут: всех их перерезали в степи татары, - отвечает вестник.
Ужаснулся боярин Бельский, но некогда уж было тут раздумывать и расспрашивать. Крестный ход вернулся в церковь, а боярин бросился отдавать нужные приказания и готовиться к приёму незваных гостей.
На валах крепостцы закипела работа; канавы заполнялись водой, бревенчатые срубы закреплялись и прокладывались мешками, набитыми землёй; выдвигались пушки и приносились снаряды.
Впрочем, Царёв-Борисов был всё время более или менее наготове, так что самое главное было не застать его врасплох. От этой-то опасности и избавил крепостцу чудесный вестник. Он находился тут же среди работающих, одобрял их ласковыми словами, и первый показывал пример старания и усердия.
И странное дело! Несмотря на то, что его никто не знал, все охотно подчинялись его указаниям, - всем он казался как будто близким , знакомым, родным: только никто не мог дать себе ясного отчёта, где он видел необыкновенного юношу.
Грянула вестовая пушка! Значит, враг близко! У орудия, с дымящимся запалом в руках стоял светлый воитель, указывая вдаль.
А вдали уже зачернела степь от приближающихся татарских полчищ; ветер доносил глухой топот коней и пронзительные, гнусные звуки боевых волынок. Орды крымцев двигались сплошной волной, и вот-вот, казалось, снесут с лица земли маленький Царёв-Борисов.
Приосанился боярин Никита Яковлевич Бельский, подтянулись дети боярские, рейтары да драгуны; вышло на вал священство с иконами и хоругвями.
″Костьми ляжем, а не пустим татар на матушку-Русь″! – думал каждый и крепче сжимал рукой бердыш, копьё или меч тяжёлый.
Между тем, татары остановились в нерешительности. Выстрел вестовой пушки ясно говорил им, что их приближение было замечено, а это вовсе не входило в расчёты хитрых татар. Одно дело – свалиться как снег на голову ничего не ожидающего врага, застать его врасплох, запалить город с четырёх концов и, нахватав добычи, исчезнуть раньше, чем враг опомнится, и совсем другое дело - осаждать крепостцу с храбрыми и подготовленными защитниками.
Но не в нравах татар было возвращаться с набега. Волей-неволей приходилось идти на приступ. Бешено завыли татары, пустили в защитников Царёва-Борисова град стрел и чёрной лавиной понеслись к городку.
У царёвоборисовичей дух заняло.
Чудесный пушкарь спокойно наводил на татар пушку.
Не больше десяти саженей отделяет их от городских валов.
И вдруг грянул выстрел из пушки, у которой стоял светлый воин.
Стоном отозвалась земля.
Казалось, не одна, а сотни пушек рявкнули одновременно на татар; огненный сноп пламени вырвался из жерла пушки и ударил в самую гущу врагов. Странный сноп огня, никогда не виданного, сверкающей стрелой пронёсся в воздухе; светлый дым заволок татарские полчища.
Через несколько минут дым рассеялся… Повернув коней, как бешеные, удирали татары обратно; кто обхватив руками шею своего скакуна, кто вцепившись в его гриву, оглушённые, опалённые, ослеплённые, неслись крымцы, ничего не понимая, не разбирая, объятые каким то паническим страхом, смутно сознавая, что случилось что то необыкновенное.
В короткое время последний татарин исчез на горизонте. В степи перед Царёвым-Борисовым не валялось ни одного раненого или убитого татарина.
Городок вздохнул свободно.
- Где же наш спаситель!? – воскликнул боярин Бельский.
Но чудесный воин исчез бесследно. Никто не видел, откуда он пришёл и никто не заметил, куда он удалился.
- Ну, братья, пойдём в храм возблагодарим Бога за наше чудесное спасение и докончим прерванную пасхальную заутреню – промолвил наместник и направился в церковь.
Но едва он переступил порог храма, как остановился в изумлении и благоговейном трепете. Взор его упал на северные малые врата иконостаса; на них был изображён светлый воитель с золотым шлемом на челе, в византийских кованых латах; в поднятой деснице он держал копьё, которым поражал поверженного в прах дьявола.
И понял боярин и с ним весь городок, кто был чудесный пушкарь, отбивший татар, и почему лик его казался всем столь знакомым; лик этот видели цареборисовичи каждый день в храме на малых вратах иконостаса.
И прославили спасённые своего защитника.
Так в пасхальную ночь спас православных Архистратиг Михаил.
Навигатор ← Предания/рассказы