Февральские утра такие темные и свежие. Я выбралась из теплой постели и пошлепала на кухню, бесстыже целуя прохладный гладкий пол голыми ступнями. Макс спал, и я решила не включать свет. Хоровода синих огоньков, пляшущих вокруг конфорки, оказалось достаточно, чтобы подсветить мое растрепанное и все еще сонное сознание.
Я водрузила на плиту обшкрябанный сотейник и налила в него лужицу растительного масла. Пока яйца бултыхались и перемешивались в миске под звонкое клацанье вилки, я смотрела на подернувшееся оранжевыми мазками лиловое небо. На тонком прозрачном полотне поблескивали и приветствовали меня едва различимым перемигиванием Венера и Юпитер. Редкость для Челябинска, где уже с первых утренних часов верхушки многоэтажек упираются не в бескрайнюю голубую высь, а в желто-серое одеяло заводских выбросов.
В то время как я возила по сковороде шкворчащую болтунью, в ванной сначала загудела стиралка, потом заурчала бритва и, наконец, приятно зашумели приглушенные струи воды. Хоть бы раз позволил себе встать на двадцать минут позже! Но нет, новый день моего исключительно правильного мужа всегда начинался по давно заведенному распорядку, нарушить который могло разве что внезапное вторжение из космоса.
— Малыш, а ты чего в потемках? — бодрый тенор Макса окончательно вернул меня в реальность.
Щелкнул выключатель. Я зажмурилась и жалобно застонала, будто в глаза ударили не фотонные волны света, а брызги расплавленного олова.
Муж подошел сзади, обнял меня и уткнулся в щеку мокрым носом. Я почувствовала, как по шее через ложбинку ключицы и дальше вниз, на грудь, закапала обжигающе холодная вода.
— Макс! — завопила я и мягко толкнула его бедром. — Бесишь!
Я высвободилась из объятий мужа — внутри клокотало.
За девять лет совместной жизни я смирилась со многим: и с его ночными сменами в морге, и с дневными лекциями в главном медицинском университете города, и с бесконечными слетами врачей-патологоанатомов по всему миру, но только не с этим. Я терпеть не могла, когда муж не вытирал голову после душа.
Макс нарочито медленно стянул с плеч махровый белый флаг и ловко закрутил на макушке высокий тюрбан.
— А так? — передо мной расплылся в широкой улыбке самый настоящий принц из арабской сказки. — Теперь моя учительница довольна?
Я отвернулась, еле сдерживая смех, и принялась раскладывать еду по тарелкам.
Что и говорить — с мужем мне все же повезло. Макс отличался завидным спокойствием и миролюбием. И он запросто мог погасить любую вспышку моего несносного характера одним лишь взмахом длинных ресниц.
Да, он был очень красив. Любая другая уже давно бы сошла с ума от ревности и спрятала этот сладкий рахат-лукум подальше от роя приставучих мух. Но не я. Ни единый нейрон моего мозга ни разу не дернулся по поводу верности мужа. Ведь, несмотря на наличие божественного тела и манящей восточной внешности, Макс был абсолютным приверженцем классического моногамного брака. Идеальный естественный спутник моей блуждающей планеты.
— Хочешь, отвезу тебя в аэропорт? — испытывая муки совести, я аккуратно сняла полотенце с головы мужа и принялась активно промакивать упругие пружинки влажных волос.
— Конечно, нет… У тебя и без меня полно дел.
— Но мне хочется! — в моем голосе вновь зазвучали нотки протеста, а в глазах наверняка запрыгали вредные чертики.
— Разве тебя переспоришь, — капитулируя, усмехнулся Макс и сел за стол.
Мы позавтракали и побежали по своим делам. Я — рассказывать ученикам о белых карликах, красных гигантах и черных дырах, а Макс — учить студентов премудростям вскрытия тел и правильного установления дренажных трубок для слива крови.
После уроков я собралась за Максом в морг. Ехать нужно было через весь город. Как назло, повалил снег. Пока я ползла змеей из ряда в ряд по пробке, дорога, дома, деревья постепенно превращались в большой белый лист, лишь местами отмеченный грубыми штрихами размытых силуэтов.
С трудом, но я все же спустилась по забитому Свердловскому проспекту до Алого поля. Затор не рассасывался, и мне пришлось искать лазейки через маленькие улочки, открывающиеся с проспекта Ленина запорошенными тоннелями.
Когда я спустя час подъехала к главному входу патологоанатомического отделения Дорожной больницы, муж уже ждал меня на крыльце. Здесь же стоял маленький чемоданчик под толстой шапкой снега.
— Как думаешь, успеем в Баландино? — Макс уселся на пассажирское сидение и тщательно отряхнул воротник норкового пальто. На его густых ресницах медленно таяли хрупкие снежинки.
— Прости, Макс! Если б знала, что такое начнется… Но когда ты успел собраться?
— Omnia mea mecum porto, — весело ответил он, схватил ремень безопасности, но тут же отбросил его назад. — Слушай, давай, я сяду за руль?
— Хорошо, — облегченно выдохнула я, расстегнула замок куртки и потрясла прилипшую к груди водолазку.
Мы пересели и одновременно хлопнули дверями нашего новенького «ситроена». Красный автомобиль обиженно заворчал, буксуя в размякшей снежной жиже, но через пару тяжелых потуг все же вернулся в колею и двинулся по вечернему Челябинску.
В дороге мы с Максом не сказали друг другу ни слова. Муж общался только с навигатором и светофорами и, как мог, сокращал маршрут. Я же раскинулась на сидении и смотрела на зажигающуюся городскую иллюминацию. Одноногие фонари мелькали за окном, а мое лицо то ярко освещалось, то вновь погружалось во тьму.
Потом я провалилась в сон, и мне привиделось, как я лежу на столе у Макса в морге. Он нежно и бережно гладит мое голое тело. Я пытаюсь крикнуть, но рот не открывается, потом пытаюсь вскочить, но не могу пошевелиться. Макс улыбается, заносит надо мной скальпель и...
— Маш, ты что уснула? — легонько тронул меня за подбородок муж и нажал кнопку аварийной остановки.
— Что? Приехали уже? — я открыла глаза и заозиралась. Из больших окон аэропорта лился мягкий теплый свет.
— Доедешь домой сама? — Макс склонился надо мной так же, как и во сне.
— Да.
— А провожать пойдешь?
— Нет, беги. Вон уже очередь какая на регистрацию...
— Ладно. Тогда прилечу в Рим — наберу.
Он потянулся ко мне и поцеловал.
— Погоди! — я впилась в мужа взглядом. — Я хотела спросить. Если бы я умерла, ты бы смог… ну… провести вскрытие?
— Этого точно не случится, малыш, — Макс засмеялся и дернул ручку двери. Но, высунув одну ногу из машины, он развернулся и серьезно посмотрел на меня. — Я бы сделал все, чтобы этим занялся кто-то другой.
Аэронавигационные огни вспыхивали в густо-черничном небе нарядными самоцветами. Самолеты оглушительно садились и взлетали.
Я, видимо, так погрузилась в мысли о последней фразе мужа, что совсем не заметила, как уже несколько минут ехала с невыключенной аварийкой. Очнулась я от надсадного рева клаксона. Со мной поравнялась одноглазая железная махина. Мотоциклист в почти космическом скафандре кивнул шлемом в сторону моих поворотников и, еще раз просигналив, растворился в черноте бегущей впереди дороги.
«Умник, блин!» — я почувствовала себя провинившейся двоечницей и с досадой стукнула по красной кнопке.
На подъезде в город я заметила его сразу. Он стоял под мигающей вывеской станции техобслуживания и курил. Низкий, широкоплечий, с длинными русыми патлами и иисусовой бородой. Под мышкой блестел знакомый шлем. Двое парней в промасленных робах закатывали верного коня моего услужливого незнакомца в ремонтный ангар.
Резко вдавив педаль тормоза в пол, я остановилась напротив.
— Спасибо! — крикнула я в открытое окно.
— Пожалуйста! — он глубоко затянулся и с прищуром крепкого орешка уставился на меня. — А я, похоже, накатался сегодня.
— Садись, подвезу! — неожиданно для себя я перешла с ним на «ты».
— Володя, — сказал он, когда забрался в машину, и протянул мне руку.
— Мария, — пожала я горячую ладонь. В животе приятно засвербило.
Пока ехали к его жилищу, мы говорили о том, какой в этом году выдался теплый февраль, что в финских панельках тонкие стены, особенно в туалетах, спорили, какой губернатор был лучше, прошлый или нынешний, и гадали, из-за выбросов или нет часто саднит горло и течет нос.
От его голоса с трескучей хрипотцой у меня дрожали колени и постоянно распахивалась юбка. Я забыла о планах на вечер. Забыла кто я, в каком мире и с кем живу. Мою лодку неотвратимо несло к краю водопада.
Утром я полетела домой, чтобы покормить кошку, взять свежие простыни, ароматические свечи и грейпфруты. На обратном пути я позвонила в школу, и сообщила, что села на больничный.
Мы с жадностью вгрызались в дольки цитрусов и облизывали с пальцев друг друга сладко-горькие реки. Мы ели, спали, просто валялись и вновь заскакивали в колесо любви. Я ныряла в пучину его морских глаз и жадно вдыхала терпко-соленый аромат его кожи. Я не могла им надышаться и отдала бы за него весь кислород Земли.
— Так странно, — сказал Володя, накручивая на указательный палец мой золотистый локон. — Я думал, если меня что и прибьет, то только упавшая с небес холодная комета. А меня прибила самая горячая звезда во вселенной.
Я улыбнулась и прижалась губами к испещренному морщинками лбу.
Все эти дни мы не расставались. Готовили, стирали белье в тазике, вешали в комнате новые занавески и много гуляли.
С Володей я узнала ночную жизнь Челябинска. Мы шлялись по злачным местам центра и пили холодное пиво. Он грел мои ледяные пальцы своим дыханием, а я сдувала клочки карамельной пены с его бороды. И не было для меня желаннее действа, чем, отчаянно вцепившись в его кожаную куртку, мчаться на резвом «харлее» в слепую неизвестность тьмы.
Однажды поздним вечером мы бросили мотоцикл у Володиных друзей-байкеров возле Оперного театра и потащились на Кировку. Единственная пешеходная улочка Челябинска манила разноцветным неоном, печальной мелодией одинокого саксофона и сводящим с ума ароматом жареного мяса из шаурмячных ларьков.
Мы шли по щербатой брусчатке, кусали горячие свертки с сочащейся начинкой, а настырный северный проныра сметал со стылых скамеек белую крупу и засидевшихся влюблённых.
Когда я в конец продрогла, мы с Володей решили погреться и нырнули в неожиданно открывшийся портал подворотни.
Конечно, двери всех подъездов были к нам жестоко равнодушны. Со злости мы звонили во все подряд квартиры и орали тем, кто снимал трубку, о нашей любви. А когда в ответ грозились вызвать полицию, мы истошно вопили и улепетывали со всех ног.
Володя тянул меня за руку, а я, заполняя безлюдные дворы громким хохотом, вязла в сугробах, как в зыбучих песках, и падала. Володя валился рядом и тихонько брался за мой локоть. Мы смотрели друг на друга, а февральская ночь осыпала нас, как новобрачных, снежным конфетти.
Сколько бы я ни пыталась не думать о времени, я все равно знала, что день возвращения Макса неминуемо приближался. И даже когда он вернулся, я все равно продолжила встречаться с Володей.
Макс молчал. Он стал брать больше смен в больнице. Мы ничего не обсуждали и лишь иногда виделись дома.
— Мне кажется, пора что-то менять, — сказала я Володе в один из дней, когда больше не могла выносить это удушающее положение вещей.
— Что ты хочешь менять? — Володя наколол на вилку последнюю клубнику, выдавил из баллона загогулину крема и отправил ягоду мне в рот. — Мне хорошо с тобой. Тебе нет?
— Да… но я замужем… за другим.
— Ты хочешь замуж за меня?
У меня из глаз хлынули слезы и я отвернулась.
— Маш, ну какой из меня оседлый джигит? Я не могу сидеть на месте.
— Тогда возьми меня кочевать с собой! — крикнула я в стену.
Он ничего не ответил и лишь притянул меня к себе.
К ночи у меня поднялась температура, лекарств у Володи не было, и я уехала домой.
Следующим утром ровно в 9:20 я проснулась от ужасного взрыва. Кошка вместе с цветком улетела с подоконника на середину комнаты. В бреду и со сверлящей в затылке болью я поднялась и подошла к окну. На давно не мытом стекле рваным зигзагом пошла некрасивая трещина. В небе тянулся дымовой след. Боже, что случилось?! Неужели упал самолет. В пульсирующих висках скакали картинки постапокалипсиса.
Я отыскала телефон и сразу набрала Володе. Гудки не проходили. Я без конца продолжала нажимать кнопку вызова. Звонок Макса прервал меня.
— Ты в порядке?
— Да, да, а что там произошло?
— Говорят, метеорит пролетел недалеко от нас. Упал где-то в Чебаркуле.
— О, Боже!
— Я перезвоню, много работы. Оставайся дома!
— Ладно.
Комната закружилась и побелела, я доковыляла до кровати и рухнула. Не знаю, сколько я была в отключке, но когда очнулась, за окном на сизом небосводе розовели перья редких облаков. Может, был еще вечер, а, может, уже новое утро.
У бедра настойчиво вибрировало. Я нащупала телефон, но мелодия прекратилась. Глянула на экран — двадцать пропущенных от Макса и ни одного от него. Сердце заныло. Я снова набрала Володе. Ровный и бездушный женский голос оповестил меня о том, что абонент не доступен.
Я поднялась и стала натягивать первую попавшуюся одежду. Когда я обувалась, в замке повернулся ключ, и вошел Макс.
— Ты никуда не поедешь! — он встал в дверях, загораживая мне путь.
— Оставь меня! — я с силой пихнула его в грудь.
Макс помотал головой.
— Я хочу к нему! — заорала я и стала колотить в него, что есть мочи.
— Его больше нет, глупая! — схватил он меня и бешено затряс. — Он умер, слышишь, умер!
Я осела на пол. Макс опустился рядом и крепко сжал мою ладонь.
— У него не было шансов, Маш. Водителя большегруза ослепила вспышка от входящего в атмосферу болида. Шофер резко затормозил. Мотоцикл на полном ходу влетел под фуру.
Я уткнулась в кошачью подстилку и дико завыла.
— Пойми, от таких травм не выживают. Он даже не мучился. Все закончилось мгновенно.
Первое время Макс был все время со мной и заботился обо мне. Он достал справки и продлил мой больничный. Он взял на себя дом и работу. Потом я втянулась. После последнего звонка у девятиклассников я подписала заявление об уходе, а Макс выбил себе отпуск. Конец мая был аномально жарким.
Как-то вечером мы сидели на балконе и пили привезенное Максом из командировки спуманте. Пузырьки очередного глотка защекотали где-то внутри и понесли меня все выше и выше: над цветущими яблонями, над серыми домами, над нашим промышленным городом и дальше, где небесная твердь переходит из ярко-лазурного в насыщенный ультрамарин, усыпанный мириадами мерцающих звезд. Я хотела улететь туда, где встречаются души, но почему-то вернулась на наш балкон.
— В тот день вскрытие проводил ты? — спросила я мужа, стукнув зубами о тонкое стекло бокала.
Макс помолчал, открыл полторашку с «бонаквой» и плеснул себе на голову.
— Когда его привезли, я никого к нему не подпустил. Вызвался сам. Понимаешь, я должен был… я хотел его видеть… тебя видеть… И я увидел. Я все сделал аккуратно… сложил его по косточкам. Думал не смогу, но… все это время мои мысли были с тобой.
— Спасибо, — я подползла к Максу и, прильнув к его плечу, заплакала.
Слезы безутешно катились по моим щекам и шее и дальше вниз, в ложбинку ключицы, где их настойчиво и неумолимо смывали чистые капли воды, стекающей с божественно прекрасных и таких мокрых волос моего мужа.