Тут на крылечке митринского дома вдруг появилась девица, которой Санька раньше никогда не видела. Годами, вроде, как она и Липа. А, может, чуть старше. Но с виду какая-то чудная. Как на праздник выряженная. «Вот уж расфуфырилвсь. Кто такая?» – подумала Санька. И тут же услышала голос бабки Федосьи.
– Вот и наша Нюточка. Наша красавица. Ты, Санечка, прими ее в подружки. Когда по ягоды сходите, когда на речку. Вечером приходи, рукодельничать станем. Нюточка такую шаль небывалую вяжет, поглядишь.
– Ага, – промямлила Санька, и побрела восвояси. «На кой мне ваша Нюточка? Вырядилась, гляди ты, королевишна! Кто тебя тут видит, на заимке-то?..»
И все же по вечерам, как управится со скотиной, молоко процедит, по кринкам разольет, в холодный погреб составит да приберется, бежала она на митринскую заимку. Бабка еще возилась. Нюточка как–то неловко ей помогала, неумело, да и бабка все ее отодвигала от работы, будто жалела. Санька все понять не могла, отчего это. А когда стали вечерами рукодельничать, да разговаривать о том, о сем, тогда и понятно стало: Нюточка, и впрямь, не чета была деревенским.
Ее родители – люди благородные, богатые. Жили в самой Москве. А тут беда случилась – мама умерла. Отец в горе тоскует день и ночь по супруге. И Нюточка – девочка хрупкая – с расстройства тоже в горячку впала. Пролежала так она больше месяца. Отец нанял докторов, чтобы дочь на ноги поставили. Нюточку в чувство привели, но посоветовали отправить её заграницу. Дочь везти, значит, и отцу ехать, а у него дела важные в городе. И решил он отправить Нюту в Асафьев, к брату покойной жены, Митрину Степану Афанасьевичу. Там и деревенский воздух, и покой, и пища правильная.
Степан Афанасьевич, Липин отец, был человек грамотный, деловой. По местным меркам, жили они богато. Правда, хозяин дома бывал редко. То в конторе пропадал, то в лавках товар считал, то в дальние уезды ехал за тем же товаром. Зато мог ни в чем не отказывать ни жене Пелагее Семеновне, ни дочке Липе, ни сыну Артемию. А Липа с Артемием еще и в гимназии учились. Туда только те и поступали, у кого лишние деньги водились. Санькины родители наскребли только-только, чтобы Алешеньку учить.
Привезли Нюточку к Митриным на оздоровление, и приставили к ней в няньки бабку Федосью, матушку Степана Афанасьевича. На заимку ни та, ни другая ехать не должны были, да Нюточка сама напросилась:
– Ой, как хочется в лесу пожить, чтоб вокруг – только лес и небо!
Чудная она, как есть чудная. Потому и бабка Федосья ее от работы отодвигала, да та сама лезла во все дела – не отгонишь. Ну, и что-нибудь посильное стали ей доверять, чтоб отвязалась. Где воды нальет курам да гусям, где подойник в избу донесет. А уж рукодельничать она была мастерица. Ее маменька сызмальства учила и вышивать, и вязать. У деревенских денег на обновки нету, что сами себе сошьют–свяжут, то и носят. А она чисто для удовольствия, потому как папенька ей одежду у лучших портних в Москве заказывал. Санька с бабкой Федосьей вечерами сядут вязать или прясть, пока совсем не стемнеет. И Нюточка с ними. Санька приглядывалась к её рукам да сама пробовала узоры кружевные повторять. Только ниток не было у неё таких, какие Нюта из Москвы привезла. Овечья шерсть толще да грубее. Не выходило, как у Нюту, потому Санька сильно досадовала.
Лето вошло в силу. Жара установилась сильная. Коровы все в тенечке полеживали, да пожевывали. Раз в три дня приезжал отец, а то вместо него брат Алеша, забирали молоко из холодного погреба, привозили муки да солода. Из бросового солода, что первый раз привезли, Санька пекла хлеб на корм скотине, а он такой ноздрястый да пахучий вышел, что Санька сама подивилась: с чего это? Потом решила: видать с того, что маменька учила солод в теплой воде расстаивать. А где там теплая вода на заимке? Да солод бросовый, да все одно выпечка на корм скоту пойдут. Чего мудрить? Вот Санька и замочила солод холодной водой и забыла про него чуть не на весь день. Когда уж пенная шапка из миски на шесток поперла, она и спохватилась. Пришлось квашню ставить, да всю ночь ее подмешивать. Часам к десяти только управилась с ней. И так радовалась румяным пышным булкам, что прямо гордость распирала. А когда отцу показала, тот велел:
– Заверни-ка в тряпицу чистую пару караваев. Поеду, матери нос утру. А то солод, вишь, ей бросовый…
Продолжение: Первое приключение
Предыдущая глава: Начало. Телега жизни
Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить самое интересное