В то лето, что совсем не походило на лето, холодное, сырое и прозрачное, они и встретились. Первый раз – посреди пустой улицы, залитой туманом и неровным светом фонарей.
Почти случайно.
Она выбралась на улицу впервые за неделю, забыв дома маску, страхи и смысл (здравый, в понимании ее мамы – уж точно), и пошла гулять по городу, в конце концов оказавшись у реки, любимого своего места. Прошла набережную вдоль, косым берегом, и только потом позволила себе остановиться, ухватиться за перила и посмотреть на взлохмаченную ветром темную воду, крепко задумавшись о своем.
Тогда-то он и появился. Прошел мимо, той же дорогой, но в другую сторону, и едва задел ее взглядом, будто и вовсе не заметил, не пустил и на самый край своего особенного мира.
Она окликнула его по имени, хоть и не знала, какое оно – до того, но он не отозвался. Приподнял воротник пальто и зашагал быстрее прочь. Может, услышал в шуме ветра вместо имени что-то другое, обидное для себя, с издевкой.
Ей и захотелось крикнуть ему в спину что-то этакое, звонкое и особенное, чтобы уж точно обернулся и заговорил. Но она сдержалась, и он не обернулся.
Неделю до следующей встречи она все думала, что не нужен ей в жизни никто, что все у нее и так устроено, закреплено и занято. И так хорошо от этого, что и вспоминать про него не хочется.
Но она вспоминала. Так часто, что и сама почти поверила, что он ни капли ей неинтересен, и встреча их – случайность, и никакого рока, судьбы или магии в ней нет.
Ночь на пятницу накануне второй их встречи выдалась холодной, и она на свой страх и риск растопила в доме печь, что хозяева съемного домика настрого запретили разжигать.
В отблесках огня ей почудилось его лицо. Улыбка, от которой зубы свело и в сердце заныло – знакомо и чудно. Она отвернулась, зажмурилась и, посидев так немного, пошла заваривать чай. Вместо чая вышел кофе, горький и без сахара, а вместо крекеров (очень некстати и почти случайно – на двух разных тарелках) – одна забытая и пересушенная на антресолях соломка.
Не то она хотела, но руки сами выбрали, приготовили и на две порции разделили. Потому что он так любит.
Она даже улыбнулась от неожиданности, когда поняла, о чем думает и что теперь, вне своей воли и сил, знает. Улыбка вышла растерянной и какой-то недоброй. Так, не радость, а предчувствие чего-то, чего не избежать.
Наверное.
Потихоньку, чтобы та сила, что ею командовала, не заметила и остановить не смогла, она вылила кофе в раковину, от греха подальше убрала вторую чашку далеко-далеко, на самую верхотуру своих кухонных полок, а соломку (и откуда она только в ее доме взялась?) всю без остатка скормила веселому и жаркому огню.
– Никаких непрошенных гостей, пожалуйста. Никого мне здесь не надо, – шептала она углям, а потом заснула, не вполне уверенная в том, что ее простая и неумелая молитва принята.
Утро встретило ее косым дождем по запотевшим окнам – волшебным, смывающим ночные страхи разом, легким и живым.
К завтраку она убедила себя, что все вчерашнее – игра, сон и морок, девичья глупость, о которой не стоило и переживать. Так уверилась, что не боится, что отворила окно смело, желая сейчас, сию же минуту начать жить заново и впустить в дом воздух, тусклый дневной свет и… шум его голоса.
Не сразу поняла, правда, поняла, что голос-то его, совсем рядом, под окнами и за забором-сеткой. Только по пальтишку и узнала. И по взгляду – колкому и прочь – немного.
Захотела было крикнуть ему, чтоб уходил, шумно прогнать прочь, как мокрого дворового кота, но не закричала. Произнесла его имя и только. И сама не поняла как – само вышло.
Он взглянул на нее чуть удивленно, на мгновение отвлекшись от мобильного, разговора и всего мира разом. Только теперь она поняла, что говорил он не с ней, а с кем-то там, на другом конце бесконечного цифрового ничто, за пределами зоны ее видимости и мира.
Сердце кольнуло ревностью, а затем, не дав отдышаться – страхом.
Она, испугавшись что он продолжит смотреть вот так, прямо на нее, юркнула на пол, под широкий подоконник, заставленный хозяйскими цветами, и затаилась как мышка. Она всегда и была мышкой – почти невидимой и прозрачной, а тут вдруг этот взгляд…
Лишь долгую минуту спустя, напомнив себе, что она взрослая, а взрослые каждого шороха не боятся, и вообще из окна дует и надо бы его закрыть, пока не простудилась, она поднялась.
Его не было. Ушел, чтобы вернуться третьей встречей в тот же день.
Она хотела было отсидеться дома, боясь, что он снова явится, начнет смотреть и говорить, говорить, околдовывая ее словно факир – змею, но не смогла. Когда обнаружила среди своих кед аккуратно выставленную пару мужских домашних тапочек, которых у нее в доме отродясь не было, поняла, что спасенья и в доме нет.
Голод выманил ее прочь, к цивилизации, дорогам в асфальте и вывескам, от которых рябит в глазах.
Она выбрала одну, особенно отвратительную, и переступила порог кафе, обещая себе, что это в самый последний раз, и завтра (или сегодня, сегодня) она начнет готовить сама, чтобы вовсе не высовывать носа на улицу.
В кафе глухая на ухо старуха, то ли не расслышав, то ли рассудив, что ей виднее, принесла ей кофе вместо чая и овощное рагу вместо стейка. Она подумала было встать и уйти, но отвлеклась, заметив в углу движение и мигом узнав его по широкой тени, отброшенной на стену. Он сидел, уткнувшись взглядом в тарелку, и прихлебывал свой кислый кофе.
Она почти почувствовала горечь на языке.
Ну уж нет.
Она спокойно съела все, что ей принесли, силой заставляя себя не пялиться на него во все глаза, не торопиться бежать, не кричать во все горло, что ей нужны тишина, покой и ее краски, а не вот это все.
За все время своей нехитрой трапезы он на нее не взглянул, и это немного ее успокоило. Значит, не узнал, не запомнил настолько, чтобы узнать.
Она расплатилась по счету и, прихватив сумку с книгой, вышла вон, не подарив ему и половины прощального взгляда. Притворившись другой – спокойной, тихой, рассудительной собой, какой в жизни никогда не была.
Только оказавшись на улице под мягким и сырым после дождя воздухом, она занервничала всласть. Пошла в парк, а не домой, оглянулась по дороге раз двадцать, боясь увидеть его лицо. Он не преследовал ее, да и не стоило ей думать, что станет.
Глупости все, игра.
Чувствуя себя невероятно, очень и очень глупой, она присела на лавочку, не переживая о том, что та мокрая, и начала читать – что-то про школу, в которую такой, как она, никогда не попасть, полную магии, добра и поддельного книжного счастья. Так увлеклась, что и не заметила, как он подошел и тихо стал рядом.
– Как книга называется? – спросил он, глядя куда-то вдаль, поверх нее, словно боялся спугнуть или признать перед самим собой, что она, такая, какая есть, и правда – рядом.
Она показала ему обложку и прочла название вслух.
– И о чем она?
Она взглянула на него в упор и едва удержалась, чтобы не тыкнуть в него пальцем, проверить, настоящий ли. Правда не знал, не слышал? Бывает ли?
– Про мальчика-сироту, который узнал, что он – волшебник.
– Надо же, – он пожал плечами как-то неуклюже и неуверенно присел рядом, на самый край. – Почитать дадите? Странная история, сегодня с утра у себя на столе нашел другую, интернет сказал, что моя – вторая в серии. Ума не приложу, откуда взялась. Я ее на полку убрал, а она опять на столе оказалась, под подушку спрятал – на обувной полке нашел. Чудеса да и только.
– Магия, – устало ответила она и мысленно добавила «чтоб ее».
Она протянула ему книгу, не волнуясь о том, что дочитала лишь до середины. Почувствовала, что должна.
Он взял книгу из ее рук бережно.
– С моим именем Вы, кстати, там, на набережной, угадали, – он поморщился, а затем – улыбнулся, немного нервно, словно забыл, как это делается. – А Вас как зовут? А то, право, как-то неудобно… Вы меня по имени, а я Вас – нет.
В тот день, первый из многих, она вернулась домой поздно, все еще ощущая тепло его руки, помня магию, не книжную, а настоящую, всамделишную, искрящую на его влажных от дождя ресницах.
Как во сне она поправила его тапочки, чуть разъехавшиеся, надумавшие то ли бежать, то ли выйти на самое видное и почетное в доме место, заварила две чашки кофе и, повинуясь внутреннему чувству, пока смутному, неназванному и летнему, зажгла на окне свечу. Чтобы он точно знал, куда идти, если вдруг соскучится или забудет, где она живет.
Он, конечно, не забудет, но пусть свеча горит. Щепотка магии не повредит.
Послесловие,
Писалось просто так, изначально в стол и для себя. Позже планировала опубликовать в одной группе в соцсетях, но не срослось. Наивно, про магию и дождь – все как я люблю.
Всего вам доброго.
С любовью и благодарностью, К.