О семье Ильи Муромца известно немного, и все же кое-что из былин извлечь можно. Предлагаю вниманию моих читателей то, что удалось мне узнать.
Говорит однажды Добрыне Илья Муромец: «Принимай начало над дружиной. Сильнее и мудрее тебя в дружине никого нет. Тебе ее в бой водить. А я устал что-то. Поеду на родину, в село Карачарово, буду крестьянствовать. Я ведь роду крестьянского. Да и муромским и ростовским землям защита тоже нужна. Тамошним мужичкам одним от набегов отбиться трудно, помощь из Киева не скоро придет. И к Новгороду поближе. Если снова северяне в рогатых шлемах на своих длинных кораблях приплывут, гонец до меня быстро домчится, мне до Новгорода сподручней добраться будет. Ну а коли здесь великая беда приключится, так что без меня не обойтись, присылайте гонца, помогу. Мой Бурушка косматенький резвости не утратил, вмиг до Киева домчит».
Добрыня Илье перечить не стал.
Навьючил Илья доспехи свои и оружие на седло, к себе на двор ушел, коня в поводу увел. А утром оседлал он коня, в доспехи облачился, вооружился и поехал на княжий двор с дружиной и князем прощаться. Князь Владимир хотел было разгневаться, что Илья Муромец его покидает, даже дозволения на то не испросив, но глянул на мрачный лик богатыря и раздумал гневаться. Попрощался Илья Муромец, вскочил на коня и уехал из Киева. Да не стал он через крепостную стену на коне перепрыгивать, проехал воротами. Некуда ему спешить, не перед кем богатырскую удаль показывать.
Едет он, не торопится, не гонит верного Бурушку косматенького, да приехал в родное село Карачарово. Родители его, Иван Тимофеевич и Ефросинья Александровна, уже преставились. Посидел Илья на их могилке у церкви, коей купол осиновым лемехом серебрится. В этой церкви крестил Илью Самсон Колыванович. И его уже нет. Да оставил он вместо себя в киевской дружине сына.
Сестры Илью радушно приняли. У них семьи, детей полно, все они в заботах да хлопотах. А у Ильи никого. Одиноко ему в родном селе. Пусто ему в доме, и в душе пусто. Вспомнил он, как, когда, молод был да сиднем сидел, девицы к ним в дом не заглядывали. Нет здесь для них жениха. Теперь к Илье мужички нередко захаживают, уважают они киевского богатыря. Если спор у них какой, они к нему за советом. А девицы его дом по-прежнему стороной обходят – не молод уже Илья, какой из него жених? Днем Илья в лес уйдет пушного зверя добывать, вечером у сестер посидит, послушает, как женщины за прялкой песни поют да сказки сказывают, но на ночь в родительскую избу вернется, печь жарко растопит и сидит один, в огонь смотрит. Прожил Илья в родительском доме зиму, а когда весеннее солнце пригрело, снежные сугробы растаяли, быстрыми ручьями побежали, талой водой землю напоили, и стали крестьяне готовиться к пахоте, а звери в лесу зимний мех на летнюю шкурку сменили, почуял Илья, что нечего ему здесь, в пустой избе, делать. Оседлал богатырь верного коня, в доспехи облачился, вооружился, вскочил в кованое седло и покинул родное село. Поехал куда глаза глядят. Весна молодой листвой сияет, небо чистое, солнце яркое, птицы веселым свистом заливаются, а у Ильи на душе пасмурно. И в Киеве ему стало невесело, и в родном селе оказалось нерадостно. Словно Святогор, не может он места себе на земле найти, не знает, к чему силу свою великую приложить.
Вдруг видит Илья – женщина в поле за плугом идет. Мальчонка лет пяти лошадь под уздцы ведет. Еще один мальчонка, помладше, да девочка совсем меленькая за подол матери держатся. Подъехал богатырь поближе – молода, сильна женщина, но нелегко ей за плугом идти да детишек за собой вести. Говорит ей Илья Муромец:
– Что же ты сама за плугом, да еще с детьми, идешь? Али нет у тебя мужика?
Глянула на богатыря молодица и отвечала:
– Угадал ты, добрый человек. Мужика у меня нет. Преставился он давеча, забрала его злая хворь. Вдова я. А детей кормить надо, вот и иду за плугом. Коли землю не вспахать и не засеять, не будет у нас зимой хлеба. Уж лучше за плугом, чем по миру идти.
– Али нет у тебя братьев или зятьев, чтобы помогли поле вспахать? – снова спрашивал Илья Муромец. – Не женское это дело за плугом идти.
Отвечала ему молодая вдова:
– Нет у меня ни братьев, ни сестер, одна я в семье уродилась. Отец с матерью как меня замуж выдали, так и преставились. Одна я, некому даже с детьми посидеть, приходится мне их с собой в поле брать. Есть у меня дальняя родня в деревне, да не хочу я при ней бедной родственницей жить, не хочу, чтобы меня да моих детей куском попрекали. Пока силы есть, буду сама за плугом идти, буду сама себе хозяйкой. Ну а как силы иссякнут, к тому времени дети, даст Бог, вырастут. Мне бы только их на ноги поставить, чтобы могли сами о себе позаботиться.
– Как же зовут тебя, хозяюшка? – спрашивал Илья Муромец.
– Зовут меня Марьей Савишной, – отвечала молодая вдова.
Смотрит на нее Илья – рубаха и сарафан на ней ветхие, сквозь прорехи видать тело молодое, сильное. Да изведет ее тяжкая работа, сгорит она как свечка, истает ее красота женская. Гордая она, ни пред кем в зависимости пребывать не хочет, да не согнет ли вдовья доля ее стройный стан? Дети за подол матери цепляются, на Илью с опаской смотрят, не видели они никогда богатыря в доспехах. А от очей Марьи словно свет струится, и совсем она богатыря не боится. И от взора ее на Илью таким покоем повеяло.
Вдруг говорит он ей:
– А пойдешь замуж за меня, Марья Савишна? Я тебе поле вспахать помогу.
Улыбнулась вдова и молвила:
– А справишься? За плугом идти – это не на коне с копьем в руке по полю мчаться. Али не слыхал о том, как вся дружина княжеская не смогла поднять плуг Микулы Селяниновича?
– Слыхал, как не слыхать, – отвечал Илья Муромец. – Верно говоришь, Марья Савишна. Хоть и роду я крестьянского, не доводилось мне еще за плугом ходить, нет у меня сноровки крестьянской. Но ведь ты мне поможешь науку крестьянскую постичь?
– Ну, коли так, пойду за тебя замуж, – отвечала Марья Савишна. Засветились в ее очах озорные искорки.
В ближайшее воскресенье обвенчались Илья Иванович и Марья Савишна в карачаровской церкви. А поселился Илья у жены в деревеньке, близ большого села Карачарово, в земле Муромской. Была у Ильи золотая казна, что выслужил он у князя Владимира. Было у Ильи золото, коим оделил его царь Константин Боголюбович за то, что он Царьград от Идолища избавил. Осталось у Ильи кое-что от милостыни, кою ему Василий Окульевич подал. Но больше всего было у него золота, что ему новгородцы отсыпали, когда помог он им от северных разбойников отбиться. На те деньги поставил Илья просторную избу, сложили ему мастера в ней большую печь, чтобы зимними ночами на ней все дети поместились. Во дворе поставил Илья амбары для зерна, конюшню, хлев, обнес двор бревенчатым тыном. Купил он лошадей, коров, коз, овец, свиней, на дворе в будке собаку поселил, зажил большим хозяйством. А для оружейной Илья на дворе отдельную клеть соорудил, сложил там доспехи и оружие – пригодятся еще.
Расчистил Илья от леса землю под пашню, стал учиться крестьянствовать. Сплел он с помощью Марьи Савишны себе лапти, поведала ему жена, что в лаптях по вспаханной пашне сподручней ходить, чем в сапогах. Помнил Илья, как когда-то, давным-давно, чудесной воды из ковша испив, вышел он в поле и лишь слегка к отцовской сохе прикоснулся, да ушел лемех сохи так глубоко в землю, что лошади соху и с места не сдвинуть. Потому теперь Илья с опаской в поле вышел, да показала ему Марья Савишна, как на рукоять сохи нажимать, чтобы лемех землю пластами поднимал и переворачивал, чтобы мягко было зерну в земле лежать, чтобы колосились в поле рожь, пшеница и овес. Как созрело зерно, взял Илья в руки серп. А колосья серпом жать – это не мечом в бою махать. Здесь особая сноровка нужна, но опять Марья Илью выручила. Во всем у них согласие, всякое дело у них вместе спорится. А лавку, что приставлял Илья на ночь к лавке Марьи, сделал он узкою[1] , потому вскоре понесла Марья Савишна и в положенный срок родила сына.
По осени, когда урожай собран, луга скошены, все полевые работы закончены, зерно в амбарах укрыто, сено на всю зиму заготовлено, седлал Илья Муромец верного Бурушку косматенького и уезжал на охоту. Надо ведь жене новую шубу справить, детей зимой тепло одеть, да и самому шуба надобна. С тех пор как Илья шубу с княжеского плеча в кабаке с голями кабацкими пропил, князь Владимир ему больше шуб не жаловал. Рука у Ильи по-прежнему крепка, глаз меток. Далеко он в лес забирался, порой неделями пропадал.
Вот однажды, когда Илья на охоте был, примчался к нему на двор гонец на взмыленном коне. Марья Савишна гонца встретила, и просил он ее передать Илье Муромцу, что снова Степь поднялась – идет на Киев большой ордой. Готовятся к бою русские богатыри, да надеются на помощь Ильи Муромца. Уверила Марья Савишна гонца, что непременно весть его мужу передаст. Умчался гонец, а Марья Савишна задумалась. Не известно, когда Илья Муромец с охоты вернется, успеет ли Киеву на выручку? По рассказам его знала она, как стремительны степняки на своих резвых конях. Черным вихрем налетят, добычу захватят, уйдут восвояси, и ищи их потом в степи. Ни городов у них, ни деревень. Живут они в шатрах, что вмиг соберут и на коней своих навьючат. Кочуют они да самого Черного моря, и на великих причерноморских просторах им все пути-дороги ведомы. Не найти Илью в темном лесу, нельзя его ждать, надо самой за дело браться. Пошла Марья Савишна в конюшню, стоит там могучий конь. Жеребчик он от Бурушки косматенького, в отца уродился и мастью, и силой, и резвостью. От отца не отличить. Признавал он хозяйкой Марью Савишну. Оседлала она коня, на потничек клала войлочек, затягивала кованое седло тремя шелковыми подпругами. На одной подпруге пряжка булатная, на другой серебряная, на третьей – золотая. Пошла Марья Савишна в оружейную, где Илья Муромец свой доспех и оружие хранил. Кликнула она детей, с их помощью облачилась в полный богатырский доспех, вооружилась, на поясе меч, не забыла колчан, полный каленых стрел, и тугой лук. Косы под шлем убрала, латные рукавицы надела, на коня вскочила, щит да копье подхватила и помчалась на помощь дружине киевской.
Быстро ее конь мчится, овраги да ручьи перепрыгивает, реки вброд переходит, сквозь лесной бурелом грудью напролом идет. Вот и Киев показался. Никогда Марья Савишна такого большого и красивого города не видела. Да некогда ей киевские храмы, терема да башни рассматривать. Видит она – вдали туча черная, грозит дождем стрел пролиться, кровью землю залить. То степная орда на Киев идет. Киевская дружина у ворот выстроилась, готова бой принять. На доспехах богатырей солнце сверкает. Степная орда – туча черная, княжеская рать – молния светлая. Пришпорила коня Марья Савишна, вынес ее верный конь перед дружиной. По доспехам признали в ней богатыри Илью Муромца, уступили ей место во главе дружины. Марья Савишна в первый раз копье и щит в руки взяла. Тяжелы ей мужнины доспехи, страшно ей впереди дружины в бой идти, дружину в бой вести. Но, уж коли приняли ее за мужа, надо биться, как Илья Муромец. Помчалась на врага Марья Савишна, двинулась за ней богатырская дружина. Застучали конские копыта, зазвенели булатные кольчуги. Богатыри конный строй сомкнули, тяжелые копья склонили. Да только степняки, Марью Савишну завидев, по доспеху ее тоже за Илью Муромца приняли. Дошел до них слух, что уехал Илья в Муромскую землю, потому они на набег и отважились. Не думали степняки, что он на помощь Киеву прийти успеет. Обуял их великий страх, и, боя не приняв, развернули они коней, помчались обратно в степь. Лишь сверкнула светлая молния, как развеялась черная туча, рассеялась непроглядная тьма. Так Марья Савишна врага одолела, да ни одной капли крови не пролила.
Подскочил к ней княжий отрок, зовет ее в терем к князю Владимиру на пир. Добыли богатыри в бою князю славу, должен он им за то честь воздать. Отвечала отроку Марья Савишна, пусть князь Владимир не гневается, богатыри не обижаются, но не может Илья Муромец в Киев заехать. Он нынче крестьянствует, у него урожай не доубран, зерно не обмолочено, в амбары не скрыто, сено не высушено. В другой раз Илья Муромец в Киеве окажется, непременно на княжий пир придет, тогда сможет князь ему честь воздать. Пришпорила коня Марья Савишна и умчалась обратно, в Муромскую землю.
Вернулась она домой, а Ильи нет – он все еще по лесу рыщет. Ох, как устала Марья Савишна, целые сутки в кованом седле сидючи, тяжелые доспехи ей на плечи давят. Сошла она с коня, чуть не упала, да дети ее поддержали, помогли ей доспехи снять. Вычистила их Марья Савишна, убрала в оружейную, будто никто ничего не трогал. Расседлала она коня, в стойло поставила, напоила, овса в ясли засыпала.
Вернулся с охоты Илья Иванович с богатой добычей, Марья Савишна мужу пирогов напекла, сладкого меду налила. А про поход свой ничего она ему не сказала, не стала хвастать. Ест Илья пироги, нахваливает, медом запивает, своей охотничьей добычей хвастает, да ни сном, ни духом не чует, что жена его вместо мужа киевскую дружину в бой водила. Но не утерпели дети, тайком Илье рассказали, как их мать, в богатырские доспехи облачившись, на коне верхом на помощь Киеву умчалась, как без боя врага в бегство обратила. Подивился Илья ее силе и храбрости, что доспехи его на плечах удержала да впереди дружины в бой идти не испугалась. Он у нее крестьянскому делу научился – она его в бою заменить сумела. У крестьянки и муж крестьянствует, у богатыря и жена богатырка.
А через год у них еще один сын родился.
[1] Примета: если муж делает лавку, на которой спит с женой, узкой, значит, он жену любит. Если широкой – не любит.
Вот здесь можно прочитать Сказки Ильи Муромца
Другие истории про русских богатырей:
Забава Путятична и Соловей Будимирович
Самсон Колыванович и Иван Самсонович
Михайло Казарин