Всю жизнь меня пленяло звучание двух немецких слов. Технически, конечно, трех, но это уже придирки. Есть в мелодии иностранного языка прелесть, которую не сыщешь в своем родном. Я неплохо знаю английский, и в нем уже нет никакой тайны. Очарование уходит примерно в тот момент, когда начинаешь понимать специфический юмор, построенный на игре слов. В немецком я не продвинулась дальше фонетики и фразы Ich bin krank, чтобы отбрехиваться от преподавателей. Но затем всплыли два этих слова, совершенно, на взгляд носителей языка, банальных и не заслуживающих внимания.
Первое слово - Unruhe. Беспокойство. Когда я впервые встретила его, восторгам не было предела. Наконец-то я его нашла! Вот он, мой хронический диагноз. Не просто беспокойство (я – спокойна, как многовековой дуб, оказавшийся в центре круговой развязки), но именно Unruhe. Некая студенистая масса, наползающая со спины. Которую не опишешь и не выразишь. Я чувствую, предвижу ее появление. Unruhe - это самоисполняющееся пророчество, клеймо родового проклятия, которое все равно однажды догонит, поймает и поразит в самую уязвимую точку, пока за окном расцветает чудесный день, не предвещающий никаких бед. Это не беспокойство, вовсе нет, это холодок от лезвия дамоклова меча, раскачивающегося над головой. Осенний ветер приносит не хандру и не стресс. Unruhe нависает над каждым прожитым днем.
Второе слово, точнее фраза, - Rauchen verboten. Похоже на имя немецкого чиновника или нацистского палача. Herr Rauchen Verboten. Я была в Германии проездом. Тогда я только начинала карьеру в табачной индустрии. И Herr Rauchen Verboten всюду преследовал меня со знаком перечеркнутой сигареты. Что это было? Он глумился надо мной? Намекал, что моя работа аморальна по сути? Это и без него понятно. Или же он предрекал мне скорую неудачу на этом поприще и падение? Он пытался сказать мне, что есть иной путь, не связанный с дымом, ядом и болезнями? Будто бы зря я связалась с этой мерзостью, могла бы обратить свои таланты на пользу людям. Мое место внутри красной окантовки.
Господин Rauchen Verboten стал моей персональной немезидой, раздирающей душу сомнениями в правильности выбранного пути. Курение убивает. А я, вроде как убийца. Не такая, как Джек-потрошитель, а ближе к генералам, которые посылают солдат в атаку через минное поле. Куда они маршируют? В город, неоновыми огнями обещающий разврат и удовольствия. Rauchen Verboten запретил мне курить. Я, как и многие мои коллеги из табачной индустрии, за всю жизнь так и не притронулась к сигаретам.
А Unruhe? Unruhe приползало, когда я в очередной раз убеждалась, что нет у меня иного пути. Нет, не будет, и быть по всем законам не должно.
Мы подбирали шикарные виды горы, открытые места, побережье. Мы привлекали молодых, красивых, пышущих здоровьем людей. Атлеты. С каким вредом может ассоциироваться сигарета в этой ситуации? Слишком много свежести, слишком много здоровья и молодости. А еще мы делали сигареты, различающиеся по форме и цвету. Женщины любят тонкие сигареты. Slims и super slims. В них больше стиля и на вид меньше вреда. По статистике девочки начинают курить раньше мальчиков, и курящих девочек больше, потому что они чувствительнее к имиджу и эстетике, которую мы предлагали. Вы знаете, что одна пятая часть курильщиков считает, что белые, желтые и синие пачки сигарет не такие вредные, как черные и красные? Мы даем иллюзию выбора. Как детям: хочешь манную, гречневую или овсяную? Но все равно ты будешь жрать кашу.
Если на нас наезжали власти, то мы изворачивались и кусали в ответ: мы даем рабочие места, мы спонсируем социально значимые и спортивные мероприятия, мы одна из основ выживания малого бизнеса от киосков до кафешек.
Вы думаете, что эти надписи про «курение убивает» или «курение превращает ваши легкие в губку для посуды» это прокол индустрии? Ха! Да мы сами ставили их, для того, чтобы отбиться от судебных исков. Теперь любой курильщик, пытающийся отсудить компенсацию за рак легких аккуратно разворачивался обратно: ведь мы сами предупреждали, что курить — опасно и вредно. С момента появления этих предупреждающих надписей табачники не проиграли практически ни одного дела.
Когда обо мне говорят в третьем лице, я часто слышу, что меня называют табачницей. Это прозвище мне пришлось по душе. Хочу оговориться, что я не продаю сигареты. Я продаю удовольствие.
На самом деле, сигареты продать невозможно. Они никому не нужны. Вредные, мерзкие палочки смерти. Супруги ругаются, дети сторонятся, по телеку постоянно вещают, что курение ведет к раку легких. В кафе прежде были зоны для курящих и некурящих, подчеркивая антагонизм этих двух лагерей. А потом курение и вовсе изгнали из публичного пространства. В общем, сами по себе сигареты того не стоят.
И я это понимаю. И не уставала напоминать об этом нашим маркетам, когда проходила мимо их кабинета. Ребята, мы продаем стиль, привычку, образ жизни. Мы продаем пять минут покоя, по двадцать штук в пачке. Когда тебя все достали, дома, на работе, на улице – отойди в сторонку, курни, и все наладится. Человек разучился пребывать без движения, выпадать из времени. Тут никто, кроме меня, не умеет остановиться посреди улицы, чтобы посмотреть на облака или оценить перспективу. Сигарета возвращает людям давно утраченный навык.
Хочешь поговорить с человеком? Ты спешишь, и он спешит. Покури с ним, синхронизируйся. Создай небольшой вневременной пузырь, чтобы побыть с теми, кто тебе нужен.
Церковь – и та торговала сигаретами, пока общество не пришло к более-менее цивилизованному виду. Не ради денег. Ради Христа, конечно же.
Я не курю, но всегда ношу с собой пачку наших Morley. Я подсаживаю на них прохожих. Даже если ко мне подходят стрельнуть дети и подростки – не отказываю. Я им не мать, чтобы в чем-то отказывать. Эту пачку я время от времени обновляю. В нашей стране, полутюремной-полусуеверной, есть несколько важных ритуалов. Даже если человеку позарез надо вкурить, он никогда не возьмет первую или последнюю сигарету. Поэтому, приобретая новую пачку, несколько сигарет я выбрасываю, а когда драматически подходит к концу, не затягивая, покупаю новую. Обычно прохожие ожидают, что я сейчас раскурюсь вместе с ними, но я отвечаю, что уже курила и мне хватит. Такое объяснение их устраивает.
А ведь, наверно, они обидятся если узнают правду. Оскорбятся. Разве они не получили то, что хотели? Сигарету? Нет, они хотели чего-то другого. Остановиться. Хоть на пару минут вернуться к тому, кто они такие. Убедиться, что мир может быть отзывчив. Это тонкий момент, интимный. Здесь не должно быть никакой грубости, никакого обмана. Молча протянуть пачку. Не осуждать, не жалеть, не точить лясы. Все уже сказано, все уже сделано. Таким должен быть ответ на молитвы.