Да, я была такой, как все. Лишенной веры. Забывшей, что есть справедливость. Я не верила, что полиция защитит меня. Город не верил, что можно бороться против завода. Мы не умеем верить в хорошее. Наши души давно заледенели во вселенской несправедливости, наш глаза не видят, что можно жить по-другому. Но иногда, иногда случается что-то, появляется кто-то, и тогда просыпается это давно забытое, запорошенное снегом чувство тепла. Вера в то, что может быть по-другому, что можно бороться и победить.
– В нас ни в ком нет достоинства. И у меня его нет. Ни у кого из нас нет опоры на себя и на свои чувства. На свою значимость, которая не зависит от того, кто и чего добился. Знаешь, особенно это касается вас…
– Кого нас?
– Ну, вас, чиновников, депутатов…Вы ходите в одинаковых пиджаках, но у вас как будто на плечах есть эполеты. У одного на этих эполетах две звездочки, а у другого три. И тот, у кого их две, должен подчиняться тому, у кого их три. У военных в этом смысле честнее.
– – Думаю, очень многие с тобой бы не согласились, – сказал Кирсанов.
– Конечно. Ведь очень трудно смириться с правдой.
Я коснулась пальцами тонкого стекла.
– У вас рабская психология! Да что там – у вас! У всех, у абсолютного большинства рабская психология! Депутаты заксобрания робеют и выслуживаются перед министрами, министры – перед заместителями губернатора. Заместители, само собой – перед Самим. И, казалось бы, вот он, уровень, по достижении которого можно перестать бояться! Но нет! Губернатор дрожит, как лист, перед любым московским чиновником.
– Это закономерно. А чего ты хотела?
– Я – ничего. Так вот, московские чиновники дрожат, как моськи, перед чиновниками более высокого уровня. А те, в свою очередь, перед президентом.
– Так вот он, уровень, после которого можно не бояться? – Кирсанов не мог сдержать смех.
– Этого я не знаю. Но знаю, что вы все боитесь. Вы боитесь потому, что у вас нет самих себя. У вас нет ничего кроме этой оболочки, в которую вы завернулись и которую выставляете перед собой. У тебя оболочка: я депутат Заксобрания, я могу решать вопросы. Но кроме этой оболочки ты ничего не можешь показать.
– А чего ты от меня хочешь? Да, я депутат Заксобрания. Этого мало?
– Это и есть то, о чем я говорю. Рабское чинопочитание. Страх перед любым вышестоящим человеком. И это не только потому, что вы чиновники. Такое прослеживается везде. Так провинциалы робеют перед москвичами, имеющими несколько квартир. Вот так и живем. А москвичи робеют перед заграницей. Для них эталон – Барселона, Милан и Лондон. Они также не имеют стержня. И в этом смысле ничем не отличаются от вас.
– Да у тебя целая теория.
– Это не теория. Так и есть. В этой стране у людей никогда не было ничего своего. А у тех, у кого было, у тех отобрали. В семнадцатом году. И вот выросло поколение тех, у кого ничего нет. Не только у них самих ничего нет. У их отцов и дедов тоже ничего не было. А потом на них вдруг все взяло и свалилось. И они ошалели от этого. Подумать только, теперь у них есть все. Но вместе с неожиданным богатством у них не прибавилось достоинства. Да и вообще не возникло внутреннего ощущения собственной ценности. Осознания того, что я сам по себе чего-то стою. И в погоне за этим ощущением можно делать что угодно. Сорить деньгами, занимать высокие должности, покупать недвижимость. Но это ощущение невозможно купить. И недостаток этого ощущения заставляет их чувствовать себя плевком на асфальте и беситься, делая хоть что-то, чтобы хотя бы приблизиться к этому ощущению.