Ольга Жанпьеровна стояла на балконе, держа в зубах сигарету и думала о нём - о герое своего романа. Ей было крайне досадно от того, что в её почтенном возрасте она вынуждена была до сих пор прозябать в девках. Уж даже все псы под её окнами друг другу хвосты перенюхали, а она всё одна, да одна. Тошно!
Ольге Жанпьеровне было 13 лет.
Ну да, она курила! А что в этом такого? Кто в её возрасте не воображал карандаш сигаретой, чтобы добавить своему образу капельку пронзительного драматизма?
Как сладостно и одновременно горько на душе, когда затягиваешься карандашом, и ощущаешь во рту влажный древесно-грифельный вкус.
- Тьфу, какая гадость! Бросать пора, - сказала девочка хриплым голосом, кинула карандаш в цветочный горшок и мечтательно повисла не перилах.
Она стала перебирать в голове кандидатов для возвышенной любви среди знакомых мальчиков, но очень быстро приуныла.
Стёпка дурак безнадёжный, Аркашка сыч сутулый, а Вадику нравилась на той неделе Кристина, на этой неделе Маша, а вчера он вообще в школу пришёл с соплёй на воротнике. В общем, слишком непредсказуемый этот Вадик. Был ещё, конечно, Антон, вроде бы даже интересный мальчонка, но его имя совсем не казалось поэтичным.
А Ольга Жанпьеровна жаждала поэзии, чтобы друг сердца, заглядывая ей в глаза, бормотал как Гумилёв: "ты совсем, ты совсем снеговая, как ты странно и страшно бледна!", а она бы как Ахматова, заламывая руки, восклицала: "муж хлестал меня узорчатым, вдвое сложенным ремнём...".
Ну и какой может быть узорчатый ремень, какая странная бледность с, прости господи, Антоном? Какое бурление страстей возможно, когда его имя рифмуется со словом "синтепон"? Это же просто немыслимо!
Однако мальчик Антон ни о чём таком не думал. Ему очень нравилась Ольга Жанпьеровна, вернее Оля, Оленька, Ольгуня, так он её всегда называл, после чего стойко сносил презрительные взгляды девочки.
Он делал всё возможное, чтобы расположить Оленьку к себе: провожал её до дома после школы, давал ей списывать домашку по математике, писал трогательные записки на уроках, угощал её яблоками на перемене, а один раз даже угостил грушей. Но удача ни в какую не хотела улыбаться Антону, по крайней мере до того самого дня.
Тот самый день наступил, когда учительница по литературе дала всему классу задание подготовить для выступления отрывок из любого любимого произведения.
У Антона всё затрепетало внутри, в голове заиграла героическая музыка. Это был потрясающий шанс показать Оленьке, что чувственной может быть не только поэзия, но и проза.
Для покорения девичьего сердца была выбрана пьеса "Чайка" Чехова. Антон вышел к доске, откашлялся и начал блистать. Он читал рвущий душу отрывок выразительно, выкатывал и закатывал глаза, ерошил волосы, рвал на себе рубаху, и закончил своё выступление знаменитой фразой: "если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми её".
Класс притих, учительница забыла какой сейчас год и что она вообще здесь делает, а Ольга Жанпьеровна вскочила со своего места и звонко закричала: "Браво!".
Трудно подобрать слова для того, чтобы описать всю гамму эмоций, которая гудела у неё в груди словно рой голодных пчёл. Она и помыслить не могла, какой потенциал скрывался в мальчике по имени Антон, который оказался вполне достойным тёзкой самого Чехова. Ей сразу же стало очень стыдно за рифму "синтепон".
Но вовремя пришедшие лучи раскаивания разгоняют даже самые чёрные тучи заблуждений, и эта история имеет счастливейший финал.
С того самого дня Антон, как и прежде, провожал свою даму сердца до дома после уроков, но теперь держал её за руку, конечно же, с трепетом и уважением.
А по выходным или в каникулы он приходил в гости не к Оле, Оленьке или Ольгуне, а всё же к Ольге Жанпьеровне.
Они пили чай, читали по ролям пьесы, а иногда даже поэмы, а после всех этих литературных переживаний вальяжно курили карандаши на балконе.