Ранее: Три недели 1964 года.
Шло время, а после последнего визита отца к нам пришло только одно письмо, где он писал, что ложится в больницу и всё. Нет писем и нет. Я пишу письма всё чаще и чаще, но ответов нет. Я в начале декабря отпрашиваюсь у директора к отцу, чтобы узнать, что случилось с ним. Какие-то деньги на дорогу даёт он. Толик передаёт для отца маленький фанерный чемоданчик, сделанный своими руками. Он так старался, сделал там запорчик, крючочки, петли, покрасил в черный цвет. Так хотел порадовать отца этим подарком.
Дорога через Ташкент, но я нигде и ни у кого не останавливаюсь и не захожу ни к кому, сразу еду к нему в Тоболино через Черняевку. Его оба сарайчика закрыты на замок. Я останавливаюсь у его соседей, которые принимают меня с радостью, их дочь Раиса в это время находится в строительном училище в Ташкенте. Учится на штукатура-маляра.
Наутро иду в Быткомбинат, узнать у них где отец, но никто не знает. Не видели его с ноября месяца. Еду в Сары-Агач, нахожу тубдиспансер, но такого нет. В начале осени был на лечении, обращаюсь в милицию, но у меня просят паспорт, а его у меня нет, мне еще нет шестнадцати. Но меня выслушивают и принимают заявление.
В тубдиспансере спрашиваю о женщине, с которой он когда-то сожительствовал, думала она что подскажет, но никто не может сказать кто она, хотя он говорил, что она из этого медперсонала. Еду в Черняевку, надеюсь, что Тося может что-то знает, но и она не знает ничего о нём. Возвращаюсь в Тоболино.
Хожу по Тоболино и Сары-Агачу и опрашиваю работников Быткомбинатов, которые его знали, но никто ничего не слышал. На третий день поисков вечером приходит к нам работник Тоболинского быткомбината и просит меня просто послушать. Говорит, что его жена оформлялась в стационар, была в Поликлинике в Сары-Агаче, сидела возле регистратуры, когда туда подошел наш отец. Это было в начале ноября десятого или одиннадцатого числа. Выглядел очень плохо.
Отец обратился к регистратору и попросил направление к доктору, а та раскричалась, что пьяных не обслуживает. Но он не был пьян, потому что до этого он поздоровался и перекинулся несколькими словами с другой женщиной, что сидела у регистратуры с той женщиной что потом рассказала мужу, а он мне. Сказал, что у него сердце уже несколько дней спать не даёт.
А еще он и хромает, лицо синее и изможденное, регистраторша и приняла его за пьяного. Он несколько раз ей сказал, что не пьян и что просто болен, но она раскричалась на него и просто послала. Он постоял немного, а потом ушёл. Не стал воевать и ничего доказывать.
На следующий день, когда эта женщина проходила анализы уже находясь в стационаре, то мимо неё пронесли труп отца на носилках. Она его сразу опознала, он был не совсем закрыт и простыня, покрывающая его тело сползала. Потом она слышала, как кто-то говорил, что под поезд попал, по шее. Я, поверила сразу. Как-то всё сложилось в одно.
В последний свой приезд отец привез мне страховое свидетельство на очень большую сумму и сказал, что это на всякий случай, если с ним что-то случится. Это свидетельство я передала на хранение директору детдома. Потом он всё матерью интересовался, а я ничего не могла ему про неё рассказать, он всё-таки любил её сильно. А еще добавили мои «воспитатели», может это не главное в его решении, но всё же.
Завуч и воспитатель не преминули рассказать директору, что я в коридорах с мальчиками любовь кручу по их понятиям. Вот и директор сказал отцу, что я мальчиками стала увлекаться рано. А отец мне с сожалением это же и выговорил, чтобы я на учебу больше налегала, а не мальчиками интересовалась, а то по стопам матери пойду. Мне был неприятен этот разговор, и я ему сказала, что у него нет причин за меня беспокоиться по этому поводу. У меня всё нормально и мозги тоже на месте.
Потом эти же «воспитатели» и одна работница детдома в это же время говорили, что я сплю с отцом. Так между собой, но мне об этом стало известно. Если бы я сказала про эту сплетню отцу, то он понял бы кто это говорил и почему, но мне стыдно было такое ему рассказывать. Тогда он не принял бы этот оговор на меня за чистую монету.
Выслушала я этого мужчину и поехала в Сары-Агач в милицию, рассказала, что узнала сама. Меня отправили в линейную милицию на станцию Келес, хотя всё случилось в Сары-Агаче. Поехала туда, рассказала о явных признаках на его теле, это короткая нога и шрам в полметра на этой же ноге от мины. Показала его фото. Они признали, что это он, но дело уже закрыто и передано в Ташкент.
Я просила показать где он захоронен, меня направили к трём казахам, которые хоронили его. Они сказали, что он похоронен как неизвестный, так как при нём не было документов, а никто не опознал его и не искал. Поцокали языком и сказали, что: - «Дочка, тебе жить, его нет. Не важно где его могила, важно, что он в твоём сердце. Не надо туда ходить, там плохое место для девочки.». Так и не показали.
Я решила вскрыть его мастерскую и комнаты. Когда вскрыла комнату, то там оказались и его документы: - паспорт, трудовая книжка, немного фото, немного денег. Собрала в один большой чемодан его фотопринадлежности, вещи, какие остались и попросила подержать на хранении соседей, у которых я остановилась. С Быткомбината мне принесли немного денег, собранные его бывшими сотрудниками для меня, которые были очень кстати. Мне надо было ехать в Ташкент.
В этот раз я поехала сначала к Рае, так как её мать передала для неё продукты из дома. Рая тогда работала на отделке домов по улице Шота Руставели, которые тогда только строились и там же ночевала в одном из недостроенных домов. Я остановилась у неё так как она просила побыть хоть немного с ней. Днём она работала, а я ходила по милициям, чтобы найти дело отца. Вечером сидели разговаривали, у Раи были свои проблемы личного характера, а у меня мысли только об отце.
После трех дней бесполезных поисков я попросила помощи у двоюродных сестер отца, но они отнеслись как-то равнодушно к его смерти. Я не поверила, что такое может быть. Я каждый день ревела. У меня умер отец. В одном высоком милицейском учреждении мне дали альбом с фотографиями тех, кого нашли за это время на железных дорогах и предложила найти на них отца.
Я смотрела много, более четырехсот человек, но, когда я стала падать в обмороки, мне просто перестали давать эти альбомы как я не просила. Сказали, чтобы приходили взрослые, но никому не было дела, даже родственникам. Его сестры тёти Фени уже не было в живых, она одна и любила его как старшая, другие сестры жили в Туркестане и еще была жива его мать и брат. Матери его тогда уже было толи к девяносто, толи за девяносто.
Не помню по каким надобностям мне долго приходилось ездить в старый город Ташкента на улицу Сагбан и что там такое было, но это было связано с отцом. Потом все-таки возвратилась в Келес, где нашла следователя, который вел это дело, и он сказал, что это было самоубийство. Он сам лег под поезд, видимо отчаялся человек совсем. Случилось это одиннадцатого ноября. Только это и смогла выяснить. Но мне надо было возвращаться в детдом, я обморозила ноги в своих осенних туфельках.
Далее: Новая обувь для меня.
К сведению: Это одно из моих воспоминаний на моем канале "Азиатка" , начиная со статьи "История знакомства моих родителей". За ними следуют продолжения о моей жизни и жизни моей семьи. Не обещаю, что понравится, но писала о том, что было на самом деле.