Дом, который Отто снял для семьи (или, скорее, летняя кухня), оказался совсем маленьким. Контейнер не пришёл. Мы отправили на время маму с детьми в Донецк, к брату Саше. (Какие же мы были тогда рискованные! Сейчас бы ни за что на свете я не отправила никуда своих маленьких внуков).
Из постели был только один матрас. Хорошо, что на Кубани август – очень жаркий месяц…
Лежим на животе на полу, смотрю – Отто что-то чертит. Говорит: «Я черчу план дома, который мы здесь построим».
Это был 1967 год.
Я засмеялась: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».
…
На следующий день мы пошли определять меня на работу.
Для меня нашлось место медсестры в наркологии, там, где лечили алкозависимых. Кажется, им давали какие-то таблетки, а потом проводили пробы водкой (при поступлении они обязаны были принести с собой бутылку).
Многие после проб теряли сознание, падали прямо на пол, приходилось срочно проводить для них реанимационные мероприятия (массаж сердца, нашатырь, никакой реанимационной аппаратуры тогда не было).
Насмотревшись на это все, я окончательно стала противницей выпивки по поводу и без.
Мои коллеги были дебелыми, возрастными женщинами. Они стали приучать меня, садясь за стол, выпивать по 100 граммов водки, которая оставалась после проб. Я сопротивлялась, но они умели уговорить. Потом я почувствовала, что сама, садясь обедать, хочу немного выпить. Мне стало страшно.
Как только освободилось место в роддоме, меня сразу же перевели туда акушеркой. Мне эта работа очень нравилась. На смене всего двое – я, санитарка и мои любимые пациентки, будущие мамы.
…
Материально нам было нелегко: частный дом, трое иждивенцев – дети и мама. Питание исключительно с рынка, в магазинах блата не было. Денег не хватало.
Отто решил принять Старомышастовскую участковую больницу в должности главного врача.
Я пошла работать акушеркой и на полставки – в поликлинику, в смотровой кабинет. Мои медсестры говорили на это: «Тебя не хватит на всю жизнь так работать».
К осени мы взяли на откорм два десятка индюшат. К нашему удивлению (мы ведь были неопытными), они почти все выжили. Отто к тому времени уже наладил связи, в колхозе ему выписывали для них корм.
К дому прилегал участок земли, мы его засадили кукурузой и картошкой, но год был засушливый. Из растений выросла только амброзия, сорная трава, у многих вызывающая аллергию. Это был напрасный труд.
В 1968 году Ира пошла в первый класс и одновременно с этим – в музыкальную школу. Мы купили ей пианино.
Виталик пошел в ясли. В основном в его группе были дети 1963-64 года рождения, а он родился в марте 1966-го. Это будет иметь значение в дальнейшем.
Он рос болезненным ребёнком, реагировал на смену погоды или на сглаз, мог плакать всю ночь. В садик мы его носили на руках, так как у него «болели ножки».
Мама достигла пенсионного возраста. Мы пытались оформить ей пенсию, но по справкам из колхоза получалось, что в течение всей своей трудовой деятельности она вообще ничего не зарабатывала. Там ведь долго платили пустыми палочками, трудоднями. В пенсионном отделе только посмеялись и посоветовали ей хотя бы год отработать где-нибудь на приличной зарплате. И мама пошла в колхоз дояркой.
У нас в доме поселился запах силоса и скотного двора. Надо отдать должное Отто: он выносил это стойко. Потом мы привыкли и просто перестали этот запах замечать. Зато мама привозила каждый день по три литра свежего молока.
Виталик стал немного выправляться, он бегал по больничному двору на пруте, через плечо деревянное ружьё, и кричал: «Я немец, я немец!». Не знаю, кто его научил.
Отто был занят больницей, склеивал и сплачивал коллектив.
Я решила поступить в Кубанский медицинский институт, тогда там было очно-заочное отделение. Мне пришлось сдавать все экзамены: тогда уже отменили правило, что отличники могут сдавать всего один.
На зачисление со мной пришла группа поддержки: стоматолог (очень-очень хорошая женщина, армянка) и ещё кто-то, кажется, Отто. Объявили, что мне не хватило одного балла, и посоветовали попытаться на следующий год.
Больше попыток поступить в медицинский я не делала.
В первое время наша жизнь в Старомышастовской была спокойной. Это продолжалось, пока у Отто было мало знакомых, и он был загружен организацией больницы.
Потом началось знакомство с управляющими всех семи отделений колхоза, то что-то выписывали, то рыбалка, и всё под бутылочку, иначе нельзя.
Из Динской стали приезжать коллеги, чаще всех – крёстная Виталика. Я забыла написать, что она ездила тогда вместе с Отто и Толиком из Мартовки на Кубань.
Она была санитарным фельдшером, обследовала организации общепита на предмет соблюдения санитарных норм. Её подругой была заведующая эпидемиологической службой района.
И, естественно, без рюмки за стол они не садились, чокались, угощаясь у нас на веранде.
Однажды они привезли с собой одного знакомого, Яшу Э. Он приехал с огромной собакой, брал со стола котлеты из индюшатины, кидал ей прямо в пасть, а она глотала их целиком.
Мама при виде этого была сильно возмущена. Она не любила эту женщину и подозревала, что её меньше интересовал крёстник, а больше его папа.
Впоследствии её подозрения в некотором роде подтвердились. У меня тогда на почве стресса сильно поднялась температура.
Визиты прекратились.
Нас стали приглашать на все мероприятия, связанные с застольем. Мы всегда брали с собой детей, не оставляли их одних.
На Отто стали засматриваться бабы. Ну как же, врач, красавец, да ещё с иностранной фамилией, его все воспринимали как латыша из Прибалтики. А жена у него – серая мышь, имеет среднее образование, вообще его не стоит.
На меня смотрели как на человека, способного испортить компанию, так как я часто настаивала на том, чтобы покинуть застолье.
Мне это все порядком надоело.
Только пациенты меня любили. И можно сказать, что работа моя тоже меня любила. 80% всех родов приходилось на моё дежурство. Я очень любила свою профессию, меня часто вытаскивали из дома, когда возникали какие-то затруднения.
Тем не менее, я поступила на заочное отделение Московского юридического института. Через год это отделение стало юридическим факультетом Кубанского госуниверситета. Я шла на экзамены без интереса, так, больше из любопытства.
Мне нужно было сдавать всего один экзамен – по истории. Я взяла билет. Как раз этот материал я и успела прочесть накануне. Как это говорится – «Дуракам всегда везёт?».
Кажется, я чем-то пришлась по душе женщине-экзаменатору. Я чувствовала к ней симпатию, и, видимо, это оказалось взаимно. Она поставила мне пятёрку и сказала: «Поздравляю, вы приняты».
Я этого как-то и не ожидала.
Выхожу на улицу, там меня ждёт Отто. Он начинает меня обнимать, поднимать, целовать – и всё это под завистливые взгляды других абитуриентов.
Меня зачислили в геленджикскую группу, в которой в основном учились студенты, уже работающие в советских и партийных структурах.
Я начала неохотно, не сдавала контрольных, не посещала лекций. Но потом меня предупредили, что отчислят, и я как-то втянулась.
…
Виталик ходил в садик. Когда его друзья 1963-64 года рождения пошли в школу, а он по возрасту еще нет, он каждый день убегал из садика. Садился под окнами класса, где учились его друзья, и сидел до конца уроков, благо осень на Кубани длинная и тёплая.
Потом учительница сжалилась и стала сажать его за парту. Конечно, пропустив два месяца, он отставал от класса и в чтении, и в письме.
Дома начался дурдом. За окнами еще темно, а сын начинает нас будить, боится, что мы проспим, забудем отвести его в школу.
После Нового года нам позвонил директор школы. Сказал, чтобы мы принесли документы на ребенка и оформили его в школу официально.
Мы ни разу не слышали от него: «Не хочу в школу!». Вот такую роль в его жизни играли друзья.
…
Проработав пару лет в колхозе, мама получила пенсию. Пенсия была приличная по тем, ещё не инфляционным, временам.
В 1972 году нам позвонили из райцентра и сказали что на район выделено два автомобиля марки «Жигули». Один из них решено продать главврачу Старомышастовской больницы.
Это были первые машины этой марки, люди даже поначалу боялись брать такие.
У нас, если собрать все зарплаты и деньги мамы, было всего лишь 500 рублей. Машина стоила 5000. Для нас это была огромная сумма.
Но люди сказали: «Берите, не сомневайтесь, мы вам одолжим, отработаете». И нам собрали эти деньги, безо всяких расписок и договоров!
Но как же отдавать такие долги?
Каждые выходные Отто помогал станичникам, которые выращивали овощи на продажу. Он загружал в машину огурцы, помидоры и отвозил их в северные районы Ростовской области или ещё дальше. Возвращался усталый, сразу засыпал.
…
Мы узнали дорогу к морю, часто ездили туда на выходные, спали в примитивных условиях, в палатке, на камнях, подстелив одно на всех одеяло и пару подушек.
Но это было море! Мои дети очень рано научились плавать.
К нам приезжала Таня, моя племянница из Донецка. Приезжала даже Таня Ежелова из Мартовки!
В 1972 году как-то ночью у меня начались приступообразные боли в животе. Отто надоело слушать, как я мучаюсь, он вызвал медсестру и велел сделать мне укол сильнодействующего обезболивающего препарата. Утром я встала как пьяная, но ничего не болело. Только слабость и темнота в глазах.
Вдруг Отто прислал за мной санитарку. Прихожу, они с другим врачом делают плановые операции. Отто говорит: «У тебя ночью был приступ аппендицита. Коллега предлагает тебя прооперировать, пока есть время, и мы стерильные».
Я стала возражать, но какое там: «Ложись, ты всегда умничаешь, больше врачей знаешь».
Затем мне показали вырезанный аппендикс. Конечно же, это было не то. Говорят же, что врач не должен лечить своих близких!
…
Через два дня у меня поднялась температура. Гинеколог сказал, что меня не нужно было оперировать.
Отто вернулся с совещания в райцентре и сразу зашёл ко мне. Поняв, что совершил врачебную ошибку, он побледнел.
Врачи думали, что вытянут меня, назначив антибиотики. Лучше мне не стало, но температуры больше не было.
Дней через десять к нам приехали гости из Алма-Аты, брат мужа с женой и ребенком. Они уговаривали меня поехать с ними на море. «Купаться не будешь, только на песочке погреешься!».
Мы доехали только до Горячего ключа. На заправке померили у меня температуру и вернулись в Динскую, где меня сразу же положили на операционный стол.
В больнице я пролежала долго: были плохие показатели крови. Но я вытянула. Правда, детей у меня больше не было.
…
Весной 1974 года у меня начались выпускные государственные экзамены в университете.
Два первых экзамена я сдала, впереди был самый главный – правоведение.
Остальные студенты жили в Краснодаре, на квартирах или в гостиницах, только я моталась домой на автобусе.
Накануне экзамена Отто пришёл домой под сильным подпитием. Я упрекнула его, сказав, что он обещал рано утром отвезти меня в Краснодар, а сам в таком виде…
Замечание ему явно не понравилось.
Я пошла в больницу – выпить чего-нибудь успокаивающего. Вернувшись, я обнаружила, что он запер дверь, оставив меня на улице.
Дверь мне открыла мама. Отто выскочил из комнаты с криком: «Где ты была?», и тут в него вселился бес. Он устроил мне такую варфоломеевскую ночь, что и описывать сил нет.
А на следующее утро мне нужно было ехать на сдачу госэкзамена!
Увидев меня, мои одногруппники пошли в деканат и попросили перенести этот экзамен на самый конец сессии, а мне до конца экзаменов запретили возвращаться домой.
…
Я устроилась в Краснодаре на квартире – адрес мне дали раньше, на всякий случай. Приняла ванну и после обеда поехала к главному врачу в Динскую.
Я была в ужасном состоянии. В Динской меня встретили с пониманием, дали успокоительного. Я рассказала о художествах мужа и попросила забрать его назад, в ЦРБ (центральную районную больницу), но чтобы он не знал, что я об этом просила.
Женщина, у которой я остановилась, не хотела меня отпускать домой. Её дочь и зять были научными сотрудниками в сельхозинституте, они сказали, что предоставят мне комнату, устроят на работу.
Но я знала, что Отто меня не отпустит. Недаром он всегда хотел, чтобы с нами жила моя мама. С таким прицепом трудно устроить отдельную от него жизнь.
…
Я закончила свои дела с учёбой, сдала последний экзамен. Выхожу во двор, а там стоит муж с несчастным лицом, в руках цветы. А рядом наши дети.
Картинка в стиле «Вы нас не ждали, а мы вот».
Мы приехали домой, он стал просить прощения – больше, мол, никогда. На следующий день говорит: «Меня забирают на работу в Динскую, пока хирургом. Сказали, ты своё дело там сделал, больница функционирует нормально, врачей достаточно, здесь от тебя будет больше пользы. Я сказал, что посоветуюсь с женой».
Рассказывая об этом, он всегда говорил, что его как хорошего врача вернули в ЦРБ. Только в Германии, намного позже, я призналась, что это моих рук дело, но он так и не поверил, отмахнулся.
Мы купили маме небольшой домик в Красносельске, где-то посередине между Старомышастовской и Динской (как дачу) и перебрались в Динскую.
Начался новый период нашей жизни.
Содержание
Отто Шлотгауэр
Огород, сенокос и прочие приготовления к зиме
Освоение целины и все, что за этим последовало
Радио, электричество, телевидение
Родители, медицинский институт, женитьба
Галина Шлотгауэр (Тюменцева)
Галина Шлотгауэр (Тюменцева). История моей семьи
Галина Шлотгауэр (Тюменцева). Жизнь с мачехой. Переезд в Ивановку
Барнаул. Брак. Рождение дочери
Жизнь в Барнауле. Дочь. Распределение в Хабары