Мне несказанно повезло с братом. Во всех отношениях и смыслах. Он старше меня на девять лет и уже это говорит о многом. Но речь пойдёт не совсем о нём. О нём, в том числе, но он играет не главную роль хоть и, как всегда, отрицательную. Лет мне было ну может пять. Город у нас портовый и мама как-то принесла домой невидаль, диковину, чудо-чудное заграничное. Клянусь я помню её вкус. Понятное дело, сразу её есть нельзя было - надо было перестрадать, обмечтаться, прочувствовать, что это не хухры-мухры. Ну, так тогда принято было - по большим датам, исключительно.
И тут, красный день календаря. То ли день рождения Ленина, то ли смерть Пушкина, в общем событие незаурядное. Я пришёл в мамину комнату с соответствующим лицом, мол Пушкин умер, а мы никак это дело не отметили. Мама потянула за лямку мою нервную систему ещё немного и таки выдала заветный прямоугольник. Пахло так, что не то что есть, разворачивать было жалко. Малиной, как щас помню. Ждать когда ещё кто-нибудь умрёт сил уже не было никаких и я развернул. Боже, какой красоты был фантик внутри - произведение искусства. Я к тому времени в Эрмитаже в Питере был два раза, так вот фантик этот был во много раз красивее всего, что было в музее. Ещё и обёрнут ровно, а у нас такое было не принято. Я наслаждался красотой и идеальными геометрическими формами сколько мог, но у всего в этом мире есть предел, даже у моего ритмичного посучивания ножками от сильного желания. В общем, каким бы странным названием "Желательная резинка" мне не показалось, конфета она и в Африке конфета. Несмотря на фантастические вкусовые данные, грызлась она не очень и довольно быстро превратилась в бесформенную и безвкусную кашу. Я решил, что на этом её миссия закончена и как водится - проглотил.
А делать запоздалые выводы - это у нас семейное. Когда ни запаха ни вкуса не осталось я задумался о слове "резинка" в названии деликатеса. Оно если б к матери пошёл, всё бы нормально закончилось, но мне попался брат и тут началось.
- Как проглотил? Ты что? Это всё теперь. Там слипнется всё, застрянет, вырезать придётся. Да, операцию делать. Я думаю умрёшь даже! - с серьёзным и даже немного расстроенным лицом рассказывал мне брат о возможных последствиях моего безрассудного поведения.
Умирать не хотелось категорически. Куда в пять лет?! Не пожил ещё толком - переживал вслух я и рыдал, представляя свои пышные похороны, ни чем не уступающие пушкинским. Я несколько раз ходил в ванную на пальпацию. По ощущениям, на тот момент резинка должна уже была покинуть грудь и находится где-то в районе живота. Было совершенно очевидно, что я умираю, но не очень быстро как-то. Тут пришла мама и я решил не шокировать её информацией о моей скорой кончине. Пошёл окружным путём, спросил: - "А что будет если проглотить много конфет?! Мама с лицом хладнокровной убийцы забила последний гвоздь в детский гробик и сказала - "Попа слипнется". Сказала и пошла готовить кушать. Готовится к поминкам - решил я. А я видел в кино как люди умирают, лёг на кровать, скрестил руки на груди, сделал трагическое лицо и начал умирать. Дело, надо сказать скучное да и я довольно быстро замёрз. Помню меня поразило абсолютное безразличие этих ещё совсем недавно близких мне людей.
Брату "резинка" тоже досталась, но он же не дурак глотать. Пожить ещё хотел. Он смотрел на меня равнодушным взглядом и надувал из неё пузыри. Мне тоже очень хотелось понадувать, но было уже поздно, там давно уже всё и надулось и слиплось. Я решил таки попрощаться с матерю, пришёл на кухню и доложился ей по всей строгости. Проглотил, мол, не судите строго, не поминайте лихом, запомните меня молодым - умираю я. Мать посмотрела на меня с подозрением, особенно на слове "умираю" и сказала страшную вещь: - "Не выдумывай, сходишь в туалет и всё выйдет". В этот момент умереть захотелось раньше, чем захочется в туалет, потому что "всё выйдет" я воспринял буквально. Сколько не есть всё моё, но чтоб прям всё вышло...
Я поумирал на кровати ещё немного и вспомнил, что попа давно уже слиплась. На сей раз я пришёл к матери с целым комплексом вопросов. Мама откровенно смеялась и я никак не ожидал такой жестокости.
- Ну Дима, Игорь же шутит. Покакаешь завтра и всё.
"Смех матери", "Игорь шутит", "покакаешь", "всё" - крутилось в голове и в общую картину никак не укладывалось. Особенно "всё" мне не понравилось в свете последних событий. Каким-то чудом я дожил до утра. Ну, молодой организм, видимо, дотянул как-то. Я правда спросонья забыл, что я со вчерашнего дня умираю и плотно позавтракал. Это хорошо, что у нас дверь в туалет закрывалась. Наука ещё не слыхивала о настолько детальном спектральном анализе. Проскочила таки и ничего не слиплось. И сколько мне потом не предлагали пожевать жвачку, даже проверенную - из чужого рта (а такое практиковалось) я ни в какую не соглашался. И только во втором классе, когда отец моего друга привёз с моря "Дональды", а по значимости на тот момент они были не меньше нынешнего Мерседеса, мой же друг показал мне как надувать пузыри и я сдался. Но каждый раз я чётко осознавал, что одно неловкое движение челюстью и лежать мне холодному с руками на груди веки вечные, или ждать утреннего стула. А до утра ещё надо было дожить. Один раз пронесло - не факт, что второй раз так повезёт.
И они потом удивляются, мол, в кого я такой умный?! Скрупулёзный анализ содеянного с самого раннего девства и ни одного правильного вывода - автоматически делает человека великим философом. Да, без ложной скромности, у нас в семье философ - я. Ну и язык без костей как удачное дополнение.
