Жизнь в Свердловске в 1955-1957 годах (продолжение)

Определили нас с сестрой родители в школу с изучением немецкого языка. Известно было, что через два года вернёмся мы жить опять в какой-нибудь лесной посёлок, где изучаться будет немецкий. На периферии другие языки не изучались почему-то. Ходить в школу было далековато. По дороге в школу приходилось отражать атаки дворняг, ревностно охранявших свою территорию. В одной руке портфель, в другой -палка. Но собака - животное умное и все эти дворняжки через месяц нас запомнили и уже не проявляли никакой агрессии. А ещё через месяц-два подбегали к нам ластиться и получали косточку или кусочек хлебушка. Страшнее всяких собак был на нашем пути в школу козел. Огромный козел, не козел-козлище, козлина ростом с порядочного телёнка. Не доходя до этого чудовища метров тридцати, я отдавал портфель сестре и бросался в атаку на козла. Эту тактику мы выбрали после того, как козлина эта не порвала пару раз нашей одежды и не наподдавала под зад. Козел тупой каждый раз недоумевал относительно моего выпада, он же мнил себя тут полновластным хозяином. А тут какой-то наглец проделывает непонятные реверансы и в раздумьях этих терял время и момент для своей атаки. Я подбегал к козлу, хватал его за рога и держал до тех пор, пока сестра с двумя портфелями не оказывалась в зоне козлиной недостижимости. Держа за рога это отважное, но тупое животное, интересно было наблюдать за метаморфозами, происходящими с бедным козлом. Сначала его глаза наливались кровью, затем взор просветлялся и обращён был ко мне с немым вопросом: как ты смог вот это проделать со мной, с таким великим? Вот тут и наступал момент истины, который я не имел права пропустить. Резко отталкиваю козла и даю отчаянного драпака, метров через тридцать-сорок оглядываюсь: разочарованный козел, не успевший поддать под мой тощий зад, возвращается на исходные позиции в ожидании завтрашнего реванша. Завтра будет то же самое, козел не собака. Наши родители опасались, что в городской школе мы будем хуже учиться. Опасения эти оказались напрасными, как в деревне мы отлично учились, так и в городе оценки наши редко опускались до четырёх баллов. Я в своём классе стал лидером, конечно, не понимая этого и не стремясь к этому. Это получалось само собой: из мальчишечьих потасовок выходил всегда победителем, учился лучше всех, был любимчиком многих учителей, даже ростом был выше одноклассников почти на голову. (Обязательно помещу фотографию в подтверждение) Это многим не нравилось, что я занял передовые позиции, оттеснив их на задний план. В их рядах зрели планы отмщения, которые не простирались дальше примитивного мордобития. Вождями движения против меня были Олерский и Берменсон. ( уважаемый читатель моих опусов, ты чувствуешь некую подоплеку?) два этих уважаемых товарища втянули в свои ряды троих, незапятнанных ненавистью ко мне Лузина, Попова (Валеру Попова, в классе было двое Поповых)и Кочанова. Прошу Господа, чтобы они были все живы-здоровы и кто-то из них прочитал мой рассказ, посмеялся и подал весточку. И вот однажды после уроков великолепная пятерка встречает меня за углом. Я - наивное деревенское существо- подхожу к ним, ничего не предполагая с их стороны и спрашиваю их, че это вы тут собрались? И получаю удар по сопатке, второй, третий, после которого начал понимать, какую любовь питают ко мне эти товарищи. Зверею, кровь из носа ещё больше адренолинит. Сваливаю всех в кучу, не бью, не умею бить. Просто в кучу сваливаю на асфальт и чувствую, что кто-то поднимает меня за ухо со словами: ах ты , хулиган этакий! Глаз скосил, смотрю , дюжая тетка ухо мое родное треплет и длительное время не отпускает. Пытаюсь об’’ясниться, но где уж там, тетка вошла в раж. Уголовника поймала. Тем временем отважная пятерка слиняла кто куда. Наконец, ухо мое было отпущено, тетка что-то говорила очень громко, народ собирался, готовился суд Линча. Вот тут-то я заплакал. Не от боли и страха- от обиды на вопиющую несправедливость. Поднял свой портфель, фуражку форменную и , раздвинув толпу, пошёл восвояси. Никто не препятствовал. ( продолжение следует)