#сентиментальный рассказ #антиутопии
В утончённом рассказе Иры КУЗНЕЦОВОЙ под слоём сентиментальной истории любви лежит скрытый от посторонних глаз пласт острых проблем современности...
ГОРОД ПЁСТРЫЙ И БЕЛЫЙ
За окном взрывались петарды и громко спорили пьяные. «Никакого порядка!» – возмущался про себя Жорж Савельевич.
Пёстрый город он ненавидел с малых лет. Грязный, преступный, громкий и до ужаса провинциальный. Жорж ненавидел субботние рынки с их вездесущим сладковатым ароматом тухлятины и пота. Ненавидел дворовую шпану, которая (как ему казалось) с утра до ночи только и делала, что смеялась, горлопанила и устраивала разборки. Он ненавидел бесцеремонных бабулек в общественном транспорте, которые не знали ничего о личном пространстве и всегда тесно прижимались. Жорж ненавидел свой дом, старую развалину, где сновали крысы и тараканы. Эта ветошь дышала на ладан, говорила с ветром, плакала вместе с дождем, а после, утерев слёзы, покрывалась пушком плесени. К своим шестидесяти Жорж Савельевич распространил ненависть по всему периметру Пёстрого города. Ни одного угла, ни одного закоулка не осталось без «фи».
Хотя двадцать лет назад у Жоржа Савельевича ещё было любимое местечко. Хиленькое дерево в обнищалом сквере, которое каждый день вставало на его пути.
Тоненькая осинка, тоненькая, как Наденька.
Ах, Наденька. Тут его лицо, носившее маску брезгливости, преобразилось. Будто бы разгладилось, расплылось, стало блаженным. «На-день-ка», – сладко осыпались любимые три слога. «На» легким касанием щекотало нёбо, «день» чуть отскакивало от зубов, «ка» – воздушный рис взрывался во рту.
Жоржу казалось, она из «белых». Чистая, стройная, тонкая, высокая. Среди «пёстрых» такие – редкость. Наденька мечтала работать в библиотеке, но в Пёстром их не было, поэтому она продавала яблоки на рынке. Там Жорж и встретил её в одно ничем не примечательное воскресенье. Он пригласил Наденьку на прогулку в сквер. Они сделали несколько кругов, а потом просто остановились у маленькой осины. Дерево трепыхалось, шурша листиками. Надя дрожала.
– Ох, простите, Наденька, вы совсем продрогли, а я всё болтаю…как это невежливо, простите, простите. Я провожу вас домой…
– Нет-нет, Ге…
– Жорж, прошу вас, – мягко поправил он.
– Жорж…
– Ничего, Наденька… я просто не люблю эти «пёстрые» имена. Мне кажется, я родился совсем не там, где должен… Вы были в Белом городе? Ах, ну конечно, были. Всех нас возят на экскурсию… в шестом классе, кажется?
– Восьмом.
– Да, конечно же! Как давно это было… но я… о, Наденька, как же я плакал по пути домой. Никогда не забуду те чистые улицы, парки, музеи, лавочки, библиотеки. Наденька! Там есть библиотеки! И какие! Вот где надо жить! Ах, если бы мы могли хотя бы немного приблизиться! Если бы эта дыра… о, простите…меня опять понесло, а у вас совсем губы синие. Наденька, я провожу…
– Нет-нет, Жорж. Пожалуйста. Давайте походим ещё. Хотя бы ещё круг… или… или просто тут постоим. Я не хочу домой… совсем…там, где я живу, знаете…там…там совсем не так хорошо, как здесь, с вами…
Она взяла его руку, и они долго бродили по скверу. Грязь целовала ботинки, к ним прилипали полусгнившие листья, но Жорж и Наденька ничего не замечали. Они гуляли, пока дождь не загнал их домой. Следующим утром они проснулись вместе.
📍 продолжение под иллюстрацией
Это был лучший месяц в жизни Жоржа Савельевича. Холодный голый ноябрь. Сладкий ноябрь. Короткий ноябрь. Тридцать дней и ночей – один миг.
Наденька исчезла внезапно. Через день после того, как маленькую осинку в их сквере срубили.
Они по обыкновению завтракали за шатким столиком на кухне его квартиры. Мечтали вслух, строили планы на будущее, которое никогда не случится, смеялись. В тот день Наденька как-то особенно долго смотрела Жоржу в глаза, а её поцелуй пронзал до боли.
– Ай, Наденька, какая ты кровожадная сегодня. Пожалуй, одного яйца на завтрак для тебя маловато.
Жорж держался за нижнюю губу, а уголки бесконтрольно тянулись вверх.
– Я так люблю тебя. Помни, пожалуйста.
Наденька была серьёзна. Жорж встал.
– О, клянусь до вечера не забыть. Пока, курнос.
Он чмокнул её лоб, развернулся и вышел. Обратил всё в шутку. Как и всегда. Жорж боялся, когда любимая вдруг становилась такой. Серые глаза прояснялись, рот – ниточка, руки сложены, и так смотрит. В душу заглядывает и без слов: «Что дальше?»
За окном продолжалась вакханалия. Жорж Савельевич утопал в сладких мечтах о расправе над жителями города, когда поток его мыслей прервал едва слышный стук.
«Показалось?» – Жорж вопросительно уставился на дверь.
Стук повторился.
– Жорж Савельевич?
Тихий голосок дрожал осинкой.
Он встал и открыл, не спрашивая, как под гипнозом.
– Здравствуйте, Жорж Савельевич.
Маленький неведомый цветочек. Хрупкая, глазки серые, волосы спрятаны под черным платочком.
– Да. Простите, не знаю, кто вы…
– Мы не знакомы. Я Вера.
Маленькая беленькая ручка, фарфор.
– Вера.
Ручка всё еще висела в воздухе. Жорж Савельевич не мог оторваться. Такая чистая, с розовыми ноготками, кожа чуть прозрачная, нежная.
– Можно я войду?
Жорж Савельевич в полном замешательстве отступил, чтобы гостья могла пройти.
Едва уловимая схожесть. Походка, глаза, кожа. Только рост, рост совсем не тот.
– Вы… вы кто?
– Вера. Я же сказала.
Улыбка мягкая, светлая. Вера села на табуретку.
– Вы помните Надю?
«Не может быть. Нет… Шутка… Нет! Сон! Не может, не может…»
*****************
#фантастический рассказ #города #любовь и отношения #женская психология #роман #разбитое сердце #разлука #одиночество
*****************
Голова затрещала, квартира закружилась в танце. Всё, сказанное Верой дальше, пронеслось перед глазами, как дикий сон.
Наденька грезила Белым городом. Она сбежала, когда поняла, что беременна и их ребёнок обречен жить в Пёстром, потому что Жорж никогда ни на что не решится.
Наденька купила старую машину и доехала до границы. Дальше пешком. Поздно вечером постучалась в двери к одной немолодой паре. Соврала, что попала аварию недалеко от их дома. Добрые люди приютили Наденьку.
Она устроилась в библиотеку, как и мечтала. Родила. Девочку назвала Верой. Казалось, началась жизнь, о которой Надя мечтала. Дочка ходила в хороший детский сад, а у неё была любимая работа и город.
Через несколько лет кто-то донёс, что Наденька имела своё мнение о «Войне и мире», разрешала задерживать книги и не всегда успевала протирать пыль с верхних полок. Наденьку забрали. И больше о ней никто ничего не слышал.
СПАСИБО!