Мэв Гилкрист никогда не стремилась открыть новые земли для леверсной арфы, но все, что она делает – это потрясающие находки для данного инструмента.
Автор: Брэнди Янгер
Когда мы впервые познакомились с Мэв Гилкрист, она только что выиграла конкурс джазовой и поп-музыки от Lyon &Healy в категории «леверсная арфа». Недавняя выпускница бостонского колледжа музыки Беркли, Мэв искала свой творческий путь вдали от Шотландии, откуда она родом. За последние десять лет, пока Гилкрист путешествовала между Бостоном и Нью-Йорком, ее оригинальность и креативность дали невероятные плоды.
Сегодня Мэв представила свой только что законченный концерт для арфы с оркестром, который ей было поручено создать в соавторстве с композитором Люком Бентоном. Также в прошлом месяце она выпустила новый совместный альбом с контрабасистом Виктором Крауссом. И хотя Гилкрист сделала немало, чтобы поставить ирландскую арфу на один уровень с ее педальным конкурентом – как по технической, так и по музыкальной части, - сама мысль о том, что ее инструмент могут не воспринимать так же серьезно, ей чужда: Мэв выросла в стране с богатейшей и уважаемой традицией фолк музыки.
Возможно, самым значимым достижением в этом направлении стало принятие Гилкрист на должность преподавателя в ее alma mater – колледж Беркли. Он стал первым учебным заведением такого уровня, нанявшим именно леверсного арфиста.
Мы попросили нью-йоркскую арфистку Брэнди Янгер побеседовать с ее подругой и коллегой.
Harp Column ( HC ): Расскажи о концерте, который ты недавно презентовала публике.
Мэв Гилкрист (МГ): Около трех лет назад, когда я только переехала жить в Нью-Йорк, я получила электронное письмо от женщины по имени Марта Хилл из Северной Каролины. В то время она была директором симфонического оркестра Западного Пьедмона – замечательного коллектива из города Хикори. Они делали ставку на новые произведения, так что Марта поинтересовалась, не хочется ли мне написать что-нибудь для их оркестра. А я, не имея абсолютно никакого опыта подобной работы, ответила: «Разумеется». В качестве партнера для данного проекта Марта предложила местного композитора Люка Бентона, который уже написал несколько оркестровых произведений. Все могло обернуться настоящей катастрофой, но, к счастью, стало отличной коллаборацией и примером совместной работы. Мы с Люком периодически встречались то в Нью-Йорке, то в Хикори. И через полтора года родился этот концерт!
Я размышляла, какие средства из богатой палитры симфонического оркестра хотела бы использовать в своем концерте, какую концепцию заложить для развития. И вспомнила об истории своей прапрабабушки, рассказанную в книге, которую написала моя мама; она называется «По следам Кейт Корбитт». Если вкратце передать эту эпическую сагу, то суть в том, что Кейт мигрировала из георгианского Дублина в Нью-Йорк в конце 1800х, а две ее дочери умерли от дифтерии на корабле. Они покинули Дублин, потому что у ее мужа-католика было мало перспектив развития карьеры общественного работника. Но в то время в Нью-Йорке ирландцев сильно притесняли. Тогда семья двинулась на запад, воспользовавшись раздачей земель, и основала ранчо в Каспере, штат Вайоминг – тогда это был самый настоящий дикий-дикий запад. Там была просто кучка домиков, и я подумала о том, насколько эти пустоши контрастировали с респектабельным жилищем в городской части Дублина; о разнице климата, зимовья и рабочих условий. Но они выстояли. В самом начале их американского пути младший сын вернулся в Ирландию, где занялся семейной фермой – это связь Кейт с родной землей. После смерти мужа она сама вернулась в Англию, где стала монахиней ордена цистерцианцев, и приняла обет молчания. Это потрясающая история невероятно храброй женщины, полная чудесных и контрастных пейзажей. Отличная основа для концерта!
HC : Это твоя бабушка с материнской или с отцовской стороны?
МГ: С материнской. Мама тогда только закончила писать эту книгу, и я решила, что это прекрасный образ для музыки. Мы разделили концерт на четыре части: «Путешествие», «Нью-Йорк», «Вайоминг» и «Успокоение». Было здорово иметь такое разнообразие красок, с которыми можно творить, и рабочий процесс с Люком тоже оказался фантастическим. Настоящий союз – он не просто оркестровал темы, которые я придумывала. Я глубоко погрузилась в написание партий для разных инструментов, а Люк много участвовал в сочинении тем и в поиске музыкального материала для последней части. В «Успокоении» мы использовали мотивы грегорианских хоралов, чтобы показать, что Кейт могла слышать, живя в монастыре. Наш творческий союз был отличным, и мы впервые исполнили концерт в минувшую субботу.
Это был такой запоминающийся вечер – мурашки по коже от осознания того, что наша идея претворилась в жизнь! Потрясающе – я никогда еще не выучивала наизусть такое длинное произведение.
На видео Мэв в сопровождении оркестра исполняет последнюю часть концерта – «Успокоение»
НС: Для публики, кстати, это большая разница, когда ты стоишь лицом к ним, а не прячешься за пультом.
МГ: Да, правда, я все же поставила себе пульт с партитурой, чтобы быть на той же странице, что и оркестр. Все-таки новое произведение.
НС: Исполнять только что написанный концерт – большая задача. Это не привычный всем репертуар, записанный сто раз, когда струнная группа наизусть знает свои партии, а тебе можно делать все, что вздумается.
МГ: Да.
НС: Планируешь выпустить ноты?
МГ: Да, и мы хотим сделать версии как для леверсной, так и для педальной арфы. Как раз сейчас работаем над партиями.
НС: Я как раз собиралась об этом спросить! Ты исполняла концерт на леверсной арфе, но и для педальной будет своя версия, это круто. Вы ее записали?
МГ: Да, скоро будет доступна черновая аудиозапись.
НС: Там, наверно, полно смены леверсов.
МГ: Да, предостаточно! Я хотела создать произведение, которое отражало бы все географические изменения. Там есть довольно много ирландских мотивов, но моей задачей также было написать нечто современное и сложное для арфы. Для леверсной практически нет репертуара. Для классической хватает, а вот для леверсной – нет. Я верю, что она должна мирно соседствовать с другими инструментами оркестра, и надеюсь, что у нашего концерта будет своя насыщенная жизнь.
НС: Я считаю, это очень важно. У меня есть студентка, у которой большие сложности с тем, чтобы определиться, в какой колледж поступать, потому что в каждом заведении учителя твердят одно и то же: она не будет считаться серьезным музыкантом, если не играет на педальной арфе, так что придется переучиваться. Девушка приходит ко мне на занятия такой расстроенной, что мне каждый раз приходится ее ободрять, и делать все, чтобы расширить ее репертуар для леверсной арфы.
МГ: Вот, в Северной Америке арфистам особенно трудно, потому что здесь вообще нет никакой традиции игры на народной арфе. Там, откуда я родом, все знают, что это за инструмент, формировавшаяся веками история и репертуар. Я садилась в такси, а водитель говорил: «Это ирландская арфа». В Шотландии, где я росла, ее называли the clarsach . Богатая традиция игры на народной арфе означает наличие большого репертуара, новое поколение молодых студентов и высокие требования к исполнению. В Южной Америке ситуация схожая: Венесуэла, Колумбия, Парагвай – там есть свой репертуар, свой исторический контекст. Но здесь ничего подобного нет, кроме того, что было создано усилиями энтузиастов. И я ни в коем случае не преуменьшаю. Не могу передать словами, насколько здесь прекрасное, дружелюбное сообщество фолк-арфистов – они по-настоящему потрясающие люди, сумевшие сделать нечто особенное. Но это сообщество совсем еще молодое, и развивается преимущественно арфистами-любителями. Предстоит море трудов, чтобы леверсная арфа заняла достойное место на главной сцене. Да и в принципе, нужно много чего сделать, чтобы повысить интерес к инструменту в целом – и это уже делается! Повысить уровень игры и заметности арфы, хоть леверсной, хоть педальной, в мире современной музыки.
НС: Согласна, то, что ты делаешь, очень важно для будущего арфы, и ее восприятия здесь. Это просто невероятно. Хорошо, а вот когда “Harp Column ” брал у тебя интервью десять лет назад – боже, вот время летит, - ты только переехала в Нью-Йорк и сказала, что понадобится время, чтобы добиться успехов в плане карьеры. Как у тебя с этим дела? Что тебе нравится, как музыканту, в жизни тут, а что считаешь самым сложным?
МГ: Чтобы обжиться в Нью-Йорке, нужно много времени, но мне здесь очень нравится! Это вообще второй раз, что я тут живу – вернулась пять лет назад. Интересно, что сейчас мое восприятие местной жизни очень отличается от первого раза, когда я только переехала сюда в 2009.
НС: Это было после учебы?
МГ: Да, после пары лет в Нью-Йорке я вернулась в Бостон. Пыталась определиться, где же лучше, и Бостон на тот момент показался более привлекательным. К тому же, на какое-то время, особенно на первые четыре года жизни, именно там было самое прогрессивное общество музыкантов, играющих на струнных инструментах, и новая акустическая сцена. Так что мне показалось логичным отправиться туда. Но потом я все равно вернулась в Нью-Йорк, люблю этот город. Возможно, мне было легко определиться, потому что я не переживала за то, чем придется заниматься. И это очень важно, потому что иногда из-за этого столько возни. Здорово, что можно просто вернуться в этот город, и наслаждаться его артистическими событиями и социальным многообразием. Уровень исполнительства здесь постоянно повышается, заставляет работать над собой, а количество музыкантов, с которыми можно играть вместе просто зашкаливает. Тут словно есть такой необычный фокус на то, чтобы творить просто ради процесса – так что меня порядком избаловали и сами музыканты, и широта их взглядов.
НС: Да, это чистая правда. Ты сказала, что уехала в Бостон, а потом вернулась в Нью-Йорк, и на этот раз все иначе. Что именно повлияло на такое восприятие? То, что за это время ты значительно повысила свое мастерство?
МГ: Да, потому, что у меня были эти самые шесть лет в Бостоне. Когда я переехала в первый раз, мне, по-моему, даже 21 не исполнилось. Закончился последний учебный день, я наняла грузовик, и сама, без помощи, переехала жить в квартиру в цокольном этаже в Астории.
НС: Ого, ну ты даешь.
МГ: Да, я была типа «крошечной рыбки в большом пруду», только на стероидах! Мне очень повезло во время учебы в Беркли (Колледж музыки в Бостоне), потому что все было полностью оплачено. Когда так случается в 17 лет, ты понятия не имеешь, как обращаться с деньгами. Все воспринимается как должное, не надо учиться экономить и составлять бюджет.
НС: Вроде того, когда тебя бросают в море, а плавать ты не умеешь.
МГ: Да! Я помню, как моя бедная мама приехала меня навестить и осознала весь масштаб бедствия. У меня вообще не было карманных денег, я не представляла, как найти работу или даже интервью пройти. Должно быть, она была в ужасе, но, как настоящая мать, пошла, напечатала флаеры и разнесла их по всем отелям Нью-Йорка! А еще подготовила меня к собеседованиям на пост учителя и научила планировать бюджет. Я так ей благодарна!
НС: Как мило.
МГ: Да, когда я была слаба, она оставалась сильной. Затем я начала преподавать музыку в школе неподалеку отсюда, на 125 улице в Гарлеме. Я была в ужасе! Этим бедным детям едва ли дали самые общие знания. Но все равно это был отличный опыт, я проработала там восемь месяцев, прежде чем начала заниматься фрилансом в арфовой сфере.
Думаю, это произошло благодаря здешней арфовой сцене; я стала чаще принимать участие в фестивалях, вести мастерклассы тут и там, и я очень признательна местному сообществу за то, что они давали мне работу тогда, когда она была так нужна. А затем все пошло само собой. Когда я переехала в Бостон, меня нанял знаменитый американский скрипач Дэрол Энгер, играющий блюграсс. Он очень известен среди прогрессивных музыкантов, благодаря ему я познакомилась и с другими артистами – вообще с этим новым миром, нашла в нем свой путь. По возвращении в Нью-Йорк я стала преподавать в Беркли. Концертирую с несколькими проектами: танцором-перкуссионистом Ником Гэррисом, контрабасистом из Нэшвилла Виктором Крауссом, гитаристом Нилом Фельдером. Сессионной работы в городе тоже хватает, а с недавних пор ко всему добавились композиторская и аранжировочная деятельность. Я до сих пор кочую между прогрессивным фолком и музыкой более импровизационного характера.
На видео Мэв и танцор-перкуссионист Ник Гэррис исполняют композицию «Волны»
НС: Интересно, то есть, ты часто работаешь сессионщиком – сессионщицей?
МГ: Ага, сессионщицей, точно. Работы валом!
НС: Для тебя работа сессионного музыканта важна? Она помогает тебе в профессиональном плане? Ты чувствуешь, что развиваешься, благодаря ей?
МГ: О да, несомненно. За несколько лет до этого, сразу после окончания колледжа, я с головой окунулась в концертную деятельность, не имея четкого представления, какой вижу свою музыку. Сколотила репертуар, основанный на традиционных вещах и на том, что слушала в Беркли, но никогда не задумывалась о качестве звука, о том, насколько хорошо он воспринимается слушателем. Поэтому, уехав в Бостон, я сознательно прекратила давать концерты под своим именем на пять или шесть лет. Осуществила только одну сольную идею – написала сюиту под названием «Остинато»: что-то вроде вызова себе самой, чтобы прочувствовать руки как два отдельных инструмента. И все, мне нужен был перерыв, чтобы понять, каким должен быть мой звук. Честно говоря, этот перерыв некоторым образом длится до сих пор. У меня полно работы в дуэтах, но я не готова совершить прыжок, создав группу под названием «Мэв Гилкрист». В то же время мне невероятно повезло играть со множеством прекрасных музыкантов, и тот факт, что всегда удается найти место для себя, для своего инструмента, стал ключевым для развития моего мастерства и того, как я сейчас играю. Очень помогло улучшить слуховые и ритмические навыки.
НС: Думаю, это важно. Когда я только закончила учебу в колледже, один мой приятель барабанщик, с которым я часто работала, сказал: «Думаю, ключ к тому, чтобы стать хорошим лидером группы – это быть классным сессионщиком». Эта мысль глубоко во мне засела. Так что думаю, чем больше ты работаешь в самых разных по направлению ансамблях, тем лучше, потому что такая работа не только помогает вылепить себя как музыканта, добиться того звучания, которого хочется – и того звука, которого хочется. Она также помогает понять, как вести за собой группу. Все мы в коллективе взрослые люди, но все равно это большая работа, даже в разовых выступлениях. А не просто – вышел, сыграл, а остальные за тобой. Здесь требуются огромные лидерские качества.
МГ: Мне кажется, я потратила кучу времени на то, чтобы научиться играть музыку, которую в принципе нельзя играть. Меня буквально поглотила идея заставить мой инструмент восприниматься так многогранно, как только возможно, и я полностью отдалась этому «вызову», не думая о том, а будет ли арфа здорово звучать в этом произведении, или о музыкальном окружении, частью которого она становится. Последние несколько лет в качестве сессионного музыканта научили меня искать свой голос. Например, встать и сказать: «Знаете, мое соло здесь будет звучать ужасно, но если продлить этот раздел на четыре такта, я смогу придумать что-нибудь стоящее». Учишься взаимодействовать с композиторами и музыкантами, но и про себя не забываешь. Все это пригодится для того, чтобы стать отличным лидером группы.
НС: Да! И как справляться с подобными ситуациями, не начиная конфликт. Например, один мой знакомый композитор написал произведение – аранжировку большой симфонии, а я ему помогла с партиями, там была только вокальная и ритм-секция. Он сделал оркестровку, а потом сказал, что к нему подошла арфистка и заявила: «Я не могу это играть», а не то, что ты только что сказала… то, что предложила: «Это не сработает, тут сумасшедшие педали. Но вот так или вот так – нормально». То есть, подобрать альтернативу.
МГ: А еще вы их образовываете! В этом смысл.
НС: Именно! Думаю, многим композиторам просто страшно. Они боятся писать для арфы, потому что чаще всего это заканчивается так: «Ой, нет, я не буду это играть. Я не могу это сыграть. Слишком много педалей, я вообще не пианист. Слишком много нот. Слишком много повторяющихся нот, так не пойдет!».
МГ: Или наоборот недостаточно. Вроде: вы что, хотите, чтобы я играла аккорды из четырех нот в обеих руках? Целыми длительностями во всем произведении?
НС: Да! А они отвечают: «В колледже нас учили, что у вас должно быть достаточно времени, чтобы поменять педали». Ну, ребята, вы поняли это слишком буквально.
МГ: Все наоборот.
НС: Ну, правда.
МГ: И очень важно помнить, что в большинстве случаев люди готовы к изменениям. Если я даю партии скрипачу или валторнисту, то говорю: «Пожалуйста, сделайте так, чтобы звучало хорошо. Если видите, что не получается, не стесняйтесь вносить свои правки». Если музыкант не заинтересован в том, чтобы изучить свой инструмент так, чтобы он звучал гармонично со всем ансамблем, - тогда я не уверена, что хотела бы сотрудничать с таким человеком.
НС: Да, но в классической музыке мы обычно видим уже давно записанные партии, и учим их в том виде, в котором они есть. Это оказалось нелегко принять, потому что, еще учась, я участвовала в концертах, получала партии и исполняла их нота за нотой, а меня спрашивали: «Ты можешь тут что-нибудь улучшить? Можешь сделать так, чтобы хорошо звучало?». Пришлось приспосабливаться, создать свой собственный подход к тому, как адаптироваться к каждому новому произведению.
МГ: И как ты этого добилась?
НС: Поступала так, как ты только что рассказала, иногда приходилось изрядно попотеть, чтобы чего-то добиться. Но я была настроена решительно, мне нужно было раскрепоститься и начать постепенно вырабатывать свой стиль игры. Просто пришлось стать настолько изобретательной, насколько это возможно.
НС: Кстати, говоря о своем стиле: у тебя ведь выходит новый альбом? Можешь рассказать о нем?
МГ: Конечно. По большей части это дуэтная работа. У меня прямо избыток дуэтов!
Этот создан в коллаборации с замечательным контрабасистом из Нэшвила, Виктором Крауссом. Я познакомилась с ним два года назад на фестивале «Беркли Американа». Музыканты съезжаются, разучивают вместе музыку, потом общий концерт, и все время находишься в состоянии дикой суеты, пытаясь выучить мелодии со всех классов за 15 минут! Я была на занятиях Виктора, а он – на моих, было очень весело. Я – давняя поклонница его сочинений и стиля игры. Впервые услышала его в дуэте с Биллом Фризеллом, а потом стала слушать все записи, выпущенные на лейбле Nonesuch Records . У него потрясающее чувство объемности в музыке, а звук – я как-то побывала на его выступлении, так перед ним весь концерт стоял тюнер, с которым он постоянно сверялся.
Играть с ним легко – по большей части у Виктора вещи в медленном темпе, но это совершенно не напрягает, потому что есть наполненность фактуры. Дело не в количестве нот, но в самом звуке и его подаче – спокойно добавляешь туда свои ритмы, свою энергетику.
НС: Это особенно трудно, потому что мы не можем быть поддержкой. Очень сложно вести такую партию.
МГ: Да, и поэтому иногда музыканты боятся играть с нами, потому что им это непривычно. Чувствовать наш метр.
НС: Метр. О, это жалоба номер один, которую я слышу от лидеров групп и композиторов касательно арфистов.
МГ: Да, но при этом у нас не может быть никаких отговорок! Какие-то гармонические ограничения – да, но чувство метра и ритма у арфиста должно быть развито так же хорошо, как у любого другого музыканта.
НС: Я читала интервью с Адель Жирар, она рассказывала, что ее постоянно окрикивал дирижер из-за плохого соблюдения метра. Там был большой состав оркестра, а она объясняла: «У нас ведь педали, с которыми нужно успевать управляться», и еще вот то, и это. Наша атака весьма размеренная, а не просто нажатие клавиши, тут же ударяющей по молоточку. Всегда есть что-то между замахом пальца и, собственно, самим…
МГ: …звуком.
НС: Да, самим звуком. Он может практически незаметно подкрасться к тебе – поэтому у меня очень развито внутреннее чувство метра, так что я всегда слышу, когда чуть-чуть убегаю вперед.
МГ: Это сейчас так? Или раньше было?
НС: Определенно так было раньше. Я поняла это практически в самом начале изучения классической музыки: арфисты всегда немножко убегают.
МГ: Даже вперед дирижерской палочки?
НС: Да-да-да. А в других случаях, например, в джазе или каких-то иных популярных стилях, ты наоборот как бы слегка отстаешь. Истина где-то посередине, и я довольно долго намеренно отставала, чтобы исправить свое стремление убежать от правильной пульсации.
МГ: Очень интересно; мне кажется, я пошла по такому же пути. Я росла, играя в основном шотландский и ирландский фолк, и привыкла отбивать метр ногой, балансируя на грани того, чтобы уйти вперед заданного темпа. Это просто часть традиции. А когда стала больше заниматься импровизацией и джазом, пришлось научиться сдерживаться.
Но потом я пришла к классическому джазу – так же, как и ты, и еще сильнее осознала, как важно опираться на метрическую пульсацию. Я так и сделала, но перестаралась, и дошла до того, что в некоторых случаях вообще все тормозила. Именно тогда меня посетила мысль, что метр – это некая эластичная шкала, которая способна чуть ускоряться или замедляться в зависимости от того, каков характер музыкального отрывка, который я играю. Так что теперь суть не в том, чтобы убегать или отставать, а в том, чтобы использовать слух в конкретный момент – определиться с ритмом, его рисунком, и найти в нем свое место. Мне кажется, это так красиво. Живое, дышащее музыкальное время.
НС: Да! И именно это хочет услышать публика.
МГ: Несмотря на любовь к джазу и все мои эксперименты, не могу отнести себя именно к джазовым музыкантам. Я определенно использую некоторые элементы джаза: гармонии, импровизационные исследования, творческий подход к ритму и мелодии – но не так глубоко владею историей направления и теоретической базой, чтобы называться джазовым музыкантом. Я гораздо больше времени провела в мире народной и прогрессивной акустической музыки.
НС: Это разумно, а люди вечно хотят поместить тебя на какую-то конкретную полку и ярлык повесить. Так, насчет медленных темпов на новом альбоме…
МГ: [Виктор и я] переписывались пару лет. К тому же меня все больше стала интересовать электронная музыка и наращивание акустического звука. А Виктор – он, конечно, больше всего известен как контрабасист, но у него также есть степень по электронной музыке и сумасшедшая коллекция винтажных синтезаторов и педалей.
НС: Так это будет электронный альбом?
МГ: Там точно будут элементы электроники, но они органично вписываются в общее полотно, как дополнение к основной музыкальной ткани. Когда мы с Виктором начали переписываться, я спросила свой издающий лейбл (Adventure Music Records ), заинтересованы ли они в том, чтобы записать и выпустить подобный альбом. Они тут же согласились, не вникая в детали – наобум. Тогда мы вообще не представляли, что именно будем писать; фактически, весь альбом сочинили по электронной почте. Он инструментальный, кинематографичный и текстурный. Много медленного грува. По большей части это именно игра дуэтом, но у нас обоих много материала, мы просто слегка расширяем и уплотняем звучание арфы и баса. Я продублировала значительную часть арфовой партии на винтажных синтезаторах и Вурлитцере. Виктор играет на гитаре и куче других инструментов – он просто волшебник! На одном треке мы использовали старую аналоговую драм-машину Roland , получилось замечательно – внесло дополнительный очеловеченный элемент, благодаря чуть неровному аналоговому пульсу!
НС: Вы сами записывались, или с лейблом?
МГ: Альбом выйдет 21 апреля на Adventure Music Records .
Живое исполнение одной из композиций с совместного альбома Мэв Гилкрист и Виктора Краусса
НС: Ждем с нетерпением! Ты стала первым преподавателем, играющим на леверсной арфе, которого приняли на работу в Беркли. И насколько мы знаем, ты остаешься единственным леверсным арфистом в Штатах, преподающим в музыкальном колледже такого уровня. Что скажешь об этом опыте? Чувствуешь ли ты какую-то ответственность или давление, будучи первой в чем-то?
МГ: Я очень удивилась, когда меня взяли на работу в Беркли. Я даже не мечтала получить подобную должность, да еще в таком молодом возрасте. Но осознавала, насколько это шикарная возможность – так оно и есть до сих пор. Уверена, ты сама знаешь, что преподавание – отличный способ самому понять, как ты хочешь играть, и на чем хочешь сосредоточиться. Отделение арфы сегодня очень большое, в нем представлены самые разные стили игры. Один из наших арфистов попал в программу «Global Jazz Institute ».
НС: Да, Чарльз Овертон. Отличный музыкант.
МГ: Он просто потрясающий, правда? Так что у нас есть талантливые джазовые арфисты, заинтересованные в том, чтобы у арфы было свое место в этом стиле. Полтора года назад выпустилась еще одна отличная арфистка, Мари Шамбель. Она прекрасно играет на педальной арфе. Сейчас, правда, перешла на леверсную, и сумела найти свой путь на новую акустическую сцену. Есть шикарный колумбийский музыкант Николас Кастанеда. Сегодня быть арфистом здорово, совсем иначе, чем когда я росла, просто благодаря стилистическому разнообразию. Очень вдохновляет быть среди таких талантливых студентов, учить их, и получать живой отклик!
НС: Это так. Невероятно, что есть подобная программа. Потому что в большинстве школ очень традиционный курс, а этот подход дает возможность изучить музыку такой, какой она есть на самом деле сегодня.
МГ: Я считаю, это чудесно. В мире полно скучных арфовых курсов, которые дают музыкантам так мало возможностей в плане выбора направления. Когда ты спросила, чувствую ли я ответственность – да, еще какую, потому что знаю, насколько важен Беркли, как современное учебное заведение 21го века. Мне хочется, чтобы у нас арфист мог получить лучшее образование, и я знаю про то, что если акцент в учебной программе смещается на изучение стилей, техническая база проигрывает. Не думаю, что так должно быть. Считаю, наши арфисты имеют право на полноценное изучение техники, но в то же время им нужны навыки, которые после учебы позволят самостоятельно построить свою музыкальную карьеру. И под этим я подразумеваю разнообразие – навыки гармонизации, импровизации, аранжировки, а более всего – настоящая любовь к музыке и такое отношение, чтобы можно было себе сказать: «Я могу делать все что угодно со своим инструментом!». Знаю, что моя коллега по работе [Фелис Померанц] разделяет этот подход, и мы буквально окрылены тем, как сильно развивается наше отделение.
То, что мне особенно нравится делать – это помогать студентам находить себя в ансамблевой игре. Как использовать свои знания и слух, чтобы найти свое место в конкретной музыкальной ситуации, когда играешь с несколькими людьми.
НС: А это то, что каждому арфисту – и каждому музыканту – придется делать.
МГ: Да, в чем смысл игры, если ты не умеешь общаться? Общение – лучший опыт, который можно получить, будучи музыкантом. Творить, лавировать, добавлять что-то свое в определенный момент звучания – о чем еще можно мечтать! По каким-то причинам, классическим арфистам особенно трудно оторваться от нотного листа, и самому придумать, что сыграть.
НС: Ясно, ясно. В 2007, только выпустившись из колледжа, ты говорила, что не причисляешь себя к тому или иному стилистическому направлению, а просто хочешь быть талантливым музыкантом, в каком бы ни пришлось играть. Чувствуешь ли ты сейчас, что нашла свой стиль? Или до сих пор относишь себя к тем музыкантам, которые в любом жанре могут здорово играть?
МГ: Ну, я надеюсь, за прошедшие десять лет – поверить не могу, уже десять, - я, прежде всего, научилась оценивать себя как музыканта намного точнее и лучше. Так что я с легкостью могу играть во многих стилях, опираясь на разнообразие своих навыков, но при этом знаю, что именно могу предложить и как себя презентовать.
НС: Хороший ответ. Будучи так далеко от родной Шотландии, как ты поддерживаешь связь со своей семьей и своими корнями?
МГ: Отличный вопрос. Мой папа – шотландец, а мама – ирландка. Я постоянно твердила им об этом еще в 2007, что в маминой семье полно арфистов. Две мои тети – профессиональные арфистки, как и мои кузины. Моя ирландская сторона вся сплошь музыкальная – и фолк, и классика. Но только лишь с переездом в Америку я начала по-настоящему исследовать свои ирландские музыкальные корни. А все потому, что именно в этой стране, особенно в Бостоне, Нью-Йорке и Чикаго, есть сильнейшая связь с Ирландией, начавшаяся сто с лишним лет назад. В 1930х, когда волны ирландских иммигрантов хлынули в Америку, начался расцвет студий звукозаписи. Все крупные лейблы записывали ирландских артистов; эти записи попадали к ним на родину, где ничего подобного в помине не было. Так что я думаю, американцам важно изучать ирландскую музыку потому, что это абсолютно самостоятельная область, не являющаяся имитацией других стилей, развивавшихся здесь в течение последних десятков лет.
Еще я заново открыла для себя ирландскую музыку, потому что переехала в Америку, будучи совсем юной студенткой. Именно тогда я стала интересоваться старыми записями, смогла оценить все нюансы ритмики и тональных изменений. Я люблю ирландскую музыку, мне приятно видеть, что сегодня в самой Ирландии есть стремление к взаимному исследованию между традиционными музыкантами и более прогрессивными. Они переделывают старые тьюны на новый лад, вдыхают в них нечто совершенно особенное, оставляют место импровизации. Учитывая мои профессиональные интересы, я считаю их музыкальную сцену весьма вдохновляющей, и гораздо чаще езжу в Ирландию, нежели в Шотландию. Я вовлечена в этот процесс, внесла туда свой вклад. Арфа – настоящий символ страны, ты понимаешь, о чем я? Отрадно осознавать, что не нужно ничего объяснять, просто приезжаешь, и играешь музыку.
НС: Потому что это в порядке вещей?
МГ: Да, арфа – дело обычное для Ирландии. Это настоящий подарок. Еще мне очень нравится то, что когда преподаешь в колледже, практически все твои студенты – молодежь. Не пойми меня неверно, я люблю и взрослых учеников тоже.
НС: Тех, кто пришли к арфе намного позже обычного.
МГ: Да, и это чудесно, но когда на фестивальном мастерклассе у тебя группа из тридцати пяти слушателей, которым нет и шестнадцати, это очень бодрит!
НС: Это потому, что в Америке принято отдавать детей учиться классической музыке в раннем возрасте.
МГ: Да, и это для них нормально. Потому что здесь нет арфовых традиций – ни блюграсса, американы, или даже арфовой традиции Аппалачей. Вот нет – и все.
НС: Хм, никогда не задумывалась об этом.
МГ: Нет блюзовой арфовой традиции, так же? Или, вот – ну, что взять? Разве есть арфовая традиция в жанре рэгтайма? Что можно назвать коренным, традиционным стилем для арфы в Америке?
НС: Правда. Что можно считать американским именно для арфы? Не знаю. В основном все европейское – ирландское в частности, африканская арфа. Я замечаю, что сейчас она все чаще мелькает в мировом арфовом сообществе.
МГ: Серьезно? А ты замечаешь также, что она как-то влияет на музыку, ее характер?
НС: Нет, не влияние, но ее определенно стали выделять из множества, например, на конференциях. Всегда есть люди…
МГ: Ты имеешь в виду, что кору стали чаще использовать в музыке? Она становится более заметной на сцене?
НС: Да, именно. Я была очень рада, что коре уделили должное внимание на нескольких последних арфовых мероприятиях, где я побывала. А, еще когда люди видят меня с инструментом в церкви, то говорят: «О, царь Давид! Он же играл на арфе!». Представляешь? И это все, что они знают!
МГ: Никогда не слышала этого, пока не переехала в Америку. Глубокие познания!
НС: Потому что если вы читали Библию, то знаете, что у Давида была такая маленькая арфа. На ней было всего несколько струн.
МГ: Забавно. Джоэл Харрисон, великолепный нью-йоркский гитарист, написавший пресс-релиз для нашего нового альбома, первым делом заметил: «Звучит очень похоже на кору». Думаю, он ссылался на первый трек, он в размере 12/8. Я обожаю кору. Мне нравится хаотичный подход к импровизации и ритмический двигатель, заложенный в ней. Я уверена, что иногда включаю своего внутреннего игрока на коре – хотя важно помнить, что в ирландской и шотландской музыке полно мелодий в 6\8 и 9\8.
МГ: Но я люблю кору – это факт. Уникальный подход к импровизированию, похож на каскадный водопад.
НС: Хорошо, вот десять лет назад ты сказала, что арфа может отправиться куда угодно. И ты действительно вывела леверсную арфу на новые высоты – как в буквальном, став преподавателем в Беркли и написав концерт в сопровождении классического оркестра, - так и в переносном, великолепно сочетая самые разные стили в своей игре. А куда тебе хочется вывести арфу в следующие десять лет?
МГ: Боже, если у меня получится продолжать в том же духе и играть с теми музыкантами, с которыми сотрудничаю – или хочу сотрудничать – сейчас, думаю, я постоянно буду развиваться. За последние пару лет, получив заказ на концерт и еще пару других произведений, я по-настоящему прониклась композиторским духом.
НС: Ты сочиняешь на арфе или на фортепиано?
МГ: И так, и так. Во время работы над концертом я, в основном, сочиняла именно на арфе, потому что использовала много дополнительных приемов и эффектов на инструменте. Но немало материала записала и на фортепиано.
Я просто люблю музыку. Когда слушаю что-то, с каждым новым услышанным звуком тут же думаю: о, как бы это сыграть на своем инструменте? Смогла бы я поучаствовать в этом произведении, и если да – то какой была бы моя партия? А вот этот простой мотив, который исполняет виолончель – он же такой красивый! Как бы мне перенять его? Как при помощи синтезаторов и электронной музыки расширить звуковую палитру, чтобы это оставалось стильным? Вчера я заходила в музей Гуггенхайма, и во всех тех потрясающих картинах, что я видела, меня привлекал элемент неожиданности и детальности. Это работает в любом виде искусства.
Знаешь, забавно сейчас оглядываться на десять лет назад и говорить о том, чего мы достигли – или не достигли. Но, к примеру, пока мы с Виктором заканчиваем запись альбома, все, чего мы добились, сделав его, воспринимается как счастливый праздник в честь нашей первой встречи. А настоящая работа начнется потом.
Мы с мамой путешествовали на машине после премьеры концерта, и заехали посмотреть «Дом над водопадом» Фрэнка Ллойда Райта в Пенсильвании. Это его потрясающая работа – дом, выстроенный прямо над водопадом, и находящийся в идеальной гармонии с окружающим пространством.
НС: Ты фото в Инстаграм выкладывала.
МГ: Да, точно. И парень, который там водит экскурсии, рассказал нам, что когда Райта спрашивали, какое свое творение он считает лучшим, он всегда отвечал: «Следующее будет лучшим». Я подумала, что это здорово – настоящий завет: всегда развиваться и поддерживать свое внутреннее творческое пламя.
НС: А кем бы ты хотела быть, если бы не стала арфисткой?
МГ: Ну, мне много чего нравится, но это не значит, что я во всем хорошо разбираюсь. Так что я могла бы стать весьма неуспешным художником или модельером. Может, просто потому, что в 14 лет многие хотят ими быть. Я даже помню – перед тем, как поступить в Беркли, я училась в музыкальной школе. Это было чудесное заведение, которое финансировал городской совет, называлось оно «Эдинбургская школа музыки». Обучение там, кстати, было совершенно бесплатным. Еще я проходила отбор в Школу святой Марии, с более классической программой, которая в Америке дается в частных заведениях. Помню, что мне было не по себе, а мама пошла со мной на прослушивание, и я сдала все экзамены. Меня спросили: «Чем ты хочешь зарабатывать на жизнь, Мэв?». А я ответила: «Хочу быть моделью шляп».
НС: Ага, демонстрировать шляпки.
МГ: И мама сказала: «Отличный выбор!». Удивительно, но меня все же приняли, однако, в конце концов, я выбрала Эдинбургскую школу. Мне там больше обстановка понравилась, я к такой привыкла. Там было замечательно. Но мне всегда нравилась одежда, ткани особенно. Одно время я даже занималась росписью по шелку. Еще мне нравится писательство и словесность. Так что я точно занималась бы чем-то творческим.
НС: Какой альбом или песню ты покупала в последнее время?
МГ: Парочку. Альбом Woman певицы по имени Rhye . Он 2013 года, это электроника. Купила потому, что моя подруга Джулия, отличная певица и автор песен, присылала мне послушать. Там все начинается с такого психоделичного поп арфового крещендо, а вокал мужской, но энергетика очень даже в стиле арфы. Обожаю, когда вступает голос. Отличный альбом. Еще купила Empyrean Atlas , они из Бруклина. Шикарная команда. И шикарный первый трек.
НС: Можно посмотреть альбом? У всех этих групп такие классные названия.
МГ: Вот у них можно как раз услышать некое подобие звучания коры. Если вслушаться в то, как играет гитара. Мне такое нравится – я зануда, когда речь заходит о том, как написаны отдельные партии. Механичность – мне очень нравится такой вот механистический подход к распределению партий, когда одна перескакивает в другую. Да, я послушала один трек, команда замечательная. Вот это мои последние покупки.
НС: Круто. Звучит очень интригующе. А сколько времени ты сейчас уделяешь преподаванию? Какой совет ты бы могла дать студентам, которые вдохновились тем, что ты сделала для арфы, и хотели бы развиваться в таком же направлении?
МГ: Сейчас я раз в неделю преподаю в колледже Беркли. Время от времени занимаюсь с частным учеником из Нью-Йорка. Еще у меня есть пара учеников в Скайпе, так что образовалась такая маленькая группка частников, но в основном – это Беркли. Раз в месяц я участвую в Harp Talk онлайн – начиналось все с очень неформальных (да и сейчас так же) разговоров и воркшопов для арфы. Просто потому, что когда я посещала много фестивалей и мастерклассов, люди прилетали из разных штатов, из разных городов, где нет преподавателей арфы. Или даже арфового сообщества нет, они не могут развиваться, некому задать вопросы. А затем те же люди стали приезжать снова и снова, так и собралась постоянная группа из примерно 30 человек. Я много преподаю в формате воркшопа, иногда приезжаю на фестивали или в лагери. Очень это люблю, преподавание стало важнейшим инструментом для меня в плане развития как профессионального музыканта.
НС: Десять лет назад ты выиграла конкурс джазовой и поп музыки от Lyon &Healy в категории «леверсная арфа». С тех пор ты свернула настоящие горы, добившись невероятных успехов не просто в целом для арфы, а именно для леверсного типа. Мне лично кажется, что благодаря тебе у нее появилось такое уважительное отношение, какого никогда и не было в Штатах. Так что спасибо тебе огромное за твой вклад. Спасибо, Шотландия, что поделилась с нами Мэв. А каково твое видение арфы в целом? Каким ты видишь ее будущее? Не только леверсной, а в общем.
МГ: Очень мило с твоей стороны, благодарю. Я счастлива, что взяла в руки арфу, когда мне было девять – это стало моим двигателем в мире, моим пропуском к сотрудничеству с такими музыкантами, с какими я бы вряд ли познакомилась в любом другом случае. Думая о музыке, я подразумеваю не только арфу. Да, это мое средство для того, чтобы играть с другими людьми; но если бы у меня был какой-то иной инструмент, я пошла бы по тому же пути.
Было бы здорово, если бы все начинающие арфисты могли получить такой же опыт, как я – то есть, развить в себе настоящую любознательность и любовь к музыке, к сочинению. В идеале это откроет им огромный арфовый мир и активный подход к интеграции этого инструмента в любую музыкальную ситуацию. Быть готовыми к тому, чтобы изучать импровизацию, стили. Это серьезные дисциплины, но мне кажется, что у студентов есть определенный страх перед ними, навязанный классическим образованием из боязни потерять техническое мастерство. Идея того, что смещение акцента в обучении игре на арфе с техники на другие аспекты может что-то испортить, - это ерунда, но большинство арфовых программ имеют очень узкий кругозор. Пожалуй, я сейчас больше имею в виду классическую арфу. Я осознаю, что живу в стране, большинство арфистов в которой обучались именно в классических музыкальных заведениях, но только лишь потому, что, как мы уже говорили ранее, здесь нет никакой народной арфовой традиции. Ситуация меняется, и люди готовы к переменам – это хорошо. Но пока что все так, как есть.
Большинство талантливых студентов, с которыми я работаю, имеют классическое образование. Чудесно было бы, если бы они могли применять свои технические навыки в других музыкальных мирах? Они могли бы наслаждаться искусством музыкальной беседы, взаимодействовать с самыми разными инструментами, и не воспринимать все это как нечто неизведанное и страшное. Чтобы этого не случилось, им нужно знать теорию, иметь устойчивую ритмическую основу. А эти вещи сегодня не включены в программу классической арфы. Их понимание даст возможность найти себя в более широком ключе, потому что для классического музыканта не так уж много предложений в плане работы. Для фолк или джазовых тоже, но если ты умеешь переключаться между всеми тремя направлениями, и во всех обретешь хорошие навыки, намного больше шансов зарабатывать на жизнь именно музыкой, что тоже будет приносить удовлетворение и радость.
Статья опубликована в журнале Harp Column, 1 мая 2017 года