Вскоре показался Дальний. Лагерь встретил их напряжённо. Местные обитатели не знали, кто вновь прибывшие и чего от них ждать. Когда выяснилось, что зона воровская, а среди пришедших воры, политика и фраера — напряжение спало. Этап прогнали через баню, вещи через прожарку, и прибывший контингент был готов к лагерной жизни.
Бригада Фёдора Гладких, куда определили Алексея, занималась промывкой породы. Фёдор до лагеря был председателем колхоза. Во времена голода 30 - х годов он разрешил своим колхозникам собирать на полях остатки урожая. Благодаря бдительному парторгу, процесс над Гладких получился громким. С первых дней войны Фёдор просился на фронт. Так бы и отправили его в штрафбат, но с очередным этапом прибыл в лагерь его парторг, который проворовался в колхозе. Фёдор его задушил, не заботясь ни о чём. Видели многие. Показания дали единицы, и Фёдору добавили срок.
Назаров ещё сильнее похудел и обносился, кожа задубела. Работа на морозе, делала не только руки, но и всё тело ватно - чужим. Он не получал посылок, не играл в карты, а жил только на пайке. Что ему давало силы — он не знал. Наверное, постоянно стоявшие перед глазами примеры деградации, которые повторять не хотелось.
Олег Сергеевич Панацев стал секретарём областного комитета комсомола в двадцать пять лет. Он быстро забыл, что обязан этим назначением своему дяде — заместителю наркома одного из наркоматов. Молодой, красивый Олег вскоре после института занял пост, который стал для него троном, а власть в его руках уподобилась шальной пуле. Он стал топтать и ломать людские судьбы. Постоянно со своими прихлебателями устраивал пьяные гулянки. Закончилось всё тем, что он на служебной машине протаранил автобус с делегацией иностранных коммунистов. Погибло два человека. Тут и бывшие подпевалы, спасая свои шкуры, «подкинули дров» в топку правосудия. Он оказался виновен, как говорится по всем статьям. Теперь вечно грязный, голодный, с выпавшими от цинги зубами, он собирал объедки на помойке. Зрелище было жалкое, страшное и не единичное.
Бывший второй секретарь республиканского ЦК Пётр Порубный раньше вершил судьбами простых и высокопоставленных людей. Как это часто бывает с людьми, которых их самомнение возносит на Олимп, он уверовал в свою исключительность. Как-то по пьянке, в узком кругу, он, обсудил некоторые черты характера Сталина. Узкий круг стал еще уже, вытолкнув его в лагеря. Здесь он стал шестеркой у блатных, презирая тех, кто мог зависеть от него и заискивающе заглядывал в глаза всем, кто стоял на более высокой ступени уголовной иерархии.
Однако довелось Алексею Назарову увидеть и таких коммунистов, которые продолжали верить в партию. Нет, не в тех, кто попрал лучшее в угоду себе и своим интересам. Они верили в то незыблемое для них, что когда - то вело их на баррикады, в атаки против белогвардейцев, а теперь — на отбытие срока. Такие люди вызывали уважение.
Работа, работа, работа – на неё уходит основное время. Лоток, в нём вспыхивают в лучах весеннего солнца крупинки золотого песка, иногда мелкие самородочки. Алексей втянулся в работу, заматерел. Постепенно он привык к волчьей лагерной жизни, перешагивая и зачёркивая былые ценности. В бригаде у Алексею относились с уважением, а некоторые побаивались.
Это было через месяц после его прибытия в лагерь. Вечером, уставший, он присел у печки и стал сушить свои портянки. Сиделец из кулаков, здоровый сибиряк Селиван, подошёл к печке и, поддев его ногой, оттолкнул: - Двигай, падло, не на завалинке.
В ответном рывке у Алексея всё слилось воедино: силы, нервы, обиды и унижения последних месяцев. Металлическим забурником, который он только сегодня принёс, Назаров ударил Селивана. Удар пришёлся вскользь по скуле, сделав длинную рваную рану. От удара кулак шарахнулся назад, тюкнулся затылком о столб и упал без сознания.
Сколько всего уже было в прошлом, и сколько будет впереди – неизвестно.
— Лёха, иди, там тебя воры кличут, — оторвал его от раздумий бригадир Гладких, указав рукой направление.
Алексей подошёл к дальнему штабелю. За брёвнами у костерка сидели Сидор, Пельмень, Буба и Веня Казанский. О чём будет разговор, Назаров знал — вчера он столкнулся с Веней.
— Ты что, фраер, о себе думаешь? — спросил его весело Пельмень.
— Ты самый прокоцанный вору указывать? — тихо обратился к нему Буба, — За такие дела, контрик, ты в два счёта можешь подснежником заделаться.
— Ты говори, если есть что сказать, — сказал Сидор.
— Скажу одно, — начал Алексей. — Володька, как принёс посылку, отложил, что положено и отдал Смыку. Веня пришёл позже, увидел шамовку и начал забирать у Вовки. Тот заробел и молчит.
— А ты такой понтовитый, решил мазу за него держать? — насмешливо спросил Буба.
— Не перебивай, пусть говорит, — остановил его Сидор.
— Я начал ему объяснять, но он и слушать не захотел, - пояснял Назаров, -Тогда я и отодвинул его. Да тут и Смык пришёл. Он рассказывает ему, а тот на своём прёт, как бульдозер!
— Смык тебе говорил? — обратился Сидор к Вене.
— Что - то там говорил, — ответил тот, опустив голову.
— Нельзя обижать мужиков, Вениамин. Ты же был на Берелехе? Вспомни за что фраера Смолу заделали? И добавить нечего. Ты – вор и для мужика высшая справедливость, — назидательно закончил Сидор.
— Понял, завалил малость, — смиренно ответил Веня.
— А ты, Назар, прежде чем в блудняк пускаться, подумай головой, пока она у тебя на плечах, за себя самого в первую очередь, — посоветовал спокойно Алексею вор.
С этим и отпустил. Разговоры, разборы. Алесей махнул рукой и пошёл.
Солнце, словно искупая свой зимний отпуск, пригревало всё сильнее день ото дня, по колымским меркам, конечно.
Это случилось вскоре после обеда. Всполошилась охрана, всех быстро сняли с работ и погнали в зону, где и узнали причину.
Произошёл воровской побег. Через заброшенную штольню семеро выбрались из зоны и двинули в сторону Сусумана, такой шёл слух. Всё шло гладко, но в пятнадцати километрах от лагеря они повстречались с охотником - орычем. Тот нёс хозяину зоны подполковнику Ломшакову собольи шкурки. Орыч их увидел, а беглецы охотника не заметили.
Погоня началась через два часа. Охотник, словно читая книгу, вёл солдат по следам зеков. Загнав беглецов на горку, им предложили сдаться. Ответом была тишина. Солдаты пошли на штурм. Из нагана и охотничьего ружья воры уложили пятерых солдат и ещё двоих в рукопашной ножами. Пятеро беглецов были убиты, один тяжело ранен, а одного не нашли. У одного из убитых воров в заплечном мешке обнаружили золото.
Через два месяца на смену Ломшакову, допустившему побег, прибыл подполковник Ермолаев.
В первый же день руководства нового начальника тридцать семь воров были посажены в бур. Ситуация начала накаляться. В следующие несколько дней в бур было отправлено ещё сорок два человека, принадлежавших к воровской масти. В ответ на вышках ножами было ранено трое часовых и в бараках зарезано полтора десятка стукачей. По Дальнему пошёл слух, что воров готовят к этапу в сучью зону.
Тому, кто начал сучью войну, охватившую тюрьмы и лагеря в сороковых - пятидесятых годах, руководство ГУЛАГа должно было поставить памятник, а воры растоптать в порошок. Но факт свершился. И те, кто вчера вместе кушал из одной тарелки, сегодня шли друг на друга с финками. В этой лагерной «гражданской войне» гибли десятки тысяч человек. Кто первым пошёл на сговор с властью — уже не выяснишь. Кто-то, перешагнув через закон, соглашался работать на администрацию. Многие воры ушли на фронт, геройски воевали, ставили крест на прошлой жизни. Но, попав обратно в лагерь, они не имели хода к вчерашним корешам. Хотя за ними и была своя правда. Правда ссучившегося вора-приспособленца Паштета и суровая правда Коли - Костыля.
Колян попался вместе со всей шайкой в 43-м году. Молодой, высокий, симпатичный, он долго пудрил следователю мозги, рассказывая романы по мелким эпизодам, провоцируя того на новые следственные действия и намекая, что скоро выдаст ему преступление века. В конечном итоге следователя заменили, и Коля с этапом ушёл в лагерь. Здесь он столкнулся с фронтовиками и их историями. Коля убедился в том, что большинство из них — это настоящие солдаты, которые обороняли Москву, Сталинград, проливали кровь и били фашистов. Тогда Коля понял, что его игра со следователем в пустышку, о которой говорили с уважением на пересылках — глупая бравада. В сознании его что – то поменялось. После пятого заявления об отправке на фронт Колю направили в штрафную роту. Но в Белоруссии им объявили, что война закончилась. Для штрафников это был удар. Они освобождались или, погибая, или при ранении. Стон отчаяния прокатился по вагону, когда молоденький лейтенант радостно объявил им весть о Победе. Назад в лагерь не хотел никто. Но на их счастье была ещё Япония. Под Харбином их рота с одними ножами переплыла речку и напала на батальон Квантунской армии. Через тридцать минут боя у них было стрелковое оружие, три пушки, два танка, семь машин и даже один самолёт. Война с Японией закончилась быстро, и многих вернули назад в лагеря. Поэтому у Коли были свои причины платить взаимной ненавистью ворам за их отношение.
Во главе ссученных стоял Пантелей Стабров, бывший авторитетный вор. Не всё сложилось в его лихой жизни правильно по законам его мира. Оказавшись в заключении, он стал активно сотрудничать с администрацией лагерей, получив не только массу привилегий, но и возможность поквитаться с бывшими корешами. Стабров обладал большими организаторскими способностями, был хорошим психологом, умел говорить. Всё это подкреплялось неограниченными полномочиями, которые ему предоставило начальство. Его верным телохранителем был Бек — здоровый и сильный горец. Он не раз спасал Стаброва от воровских ножей, не задумываясь, рисковал своей жизнью. Стабровские бригады разъезжали по тюрьмам и лагерям, воздействуя на воров физическо - психологическим методом трюмиловки. Вначале ворам предлагали отречься. Для этого достаточно было поцеловать клинок ножа и произнести: - Я больше не вор. Для тех, кто не желал расстаться с воровской мастью, следовала суровая кара. Вора клали на пол лицом вниз, а на спину ему - лист железа. Затем два человека били кувалдами по железу в районе почек. Первый же удар делал из человека в лучшем случае инвалида. Те, кто это видел или переходили на сторону сук, или сводили счёты с жизнью, или бросались в смертельную схватку, сохранив имя и свою веру. Вот и косила лагерная война десятки тысяч жизней как идейных противников, так и тех, кто оказывался рядом.
Дальний затих перед бурей. Почти все воры и те, кто их поддерживал, сидели в буре и одном из подсобных бараков, огороженном колючкой.