Покончив с Тиром, Александр направился дальше на юг. Как упоминает Иосиф Флавий, по дороге он навестил Иерусалим. Еще во время осады базилевс отправил письмо иудейскому первосвященнику, где требовал переадресовать ему все присяги, дани и обязательства, связывающие иудеев с Царем Азии. Для иудеев это в сущности ничего не меняло, кроме имени сюзерена, к тому же Дарий сам был морально готов уступить Александру эти земли. Но актуальный первосвященник Иддауй внезапно вскинулся и заявил, что никаких Царей Азии кроме Дария знать не знает. Александр не мог уйти из-под Тира, но отправил ответ, что, мол, как только дойдут руки, непременно наведается в Иерусалим. К простым иудеям у него претензий нет, но вот с Иддауем базилевсу будет весьма интересно побеседовать лично. На тему того, кто тут Царь Азии.
Тирийцы дали первосвященнику немало времени для размышлений, так что на подходе к Иерусалиму Александр получил неслыханно торжественную встречу. Его приняли с невероятной помпой и размахом, пустили в Храм принести жертвы и отыскали в книгах приличествующее случаю пророчество: мол, именно Александру суждено сокрушить власть персов. Последнее показалось царю особенно трогательным. Македонец остался доволен и исполнился благоволения.
Когда же первосвященник испросил разрешения сохранить им старые свои законы и освобождения на седьмой год от платежа податей, царь охотно согласился на это... Равным образом в ответ на просьбу разрешить также вавилонским и мидийским иудеям пользоваться прежними законами он (Александр) охотно обещал им исполнить все их просьбы.
(с) Иосиф Флавий
Ясное дело, что далее во всех еврейских городах браться за меч Александру не приходилось:
Устроив таким образом дела свои в Иерусалиме, Александр двинулся дальше к другим городам и всюду, куда бы он ни являлся, ему оказывали радушный прием (с)
Иосиф Флавий
До Египта оставалась неделя пути, страна ждала Александра-освободителя, готовая восстать против власти персов. И вот тут-то лафа закончилась. Впереди лежала крепость Газа. Стратегическая точка, ворота Египта, обойти которую (в отличие от Тира) даже при желании было совершенно невозможно. Войско Александра подошло к крепости в сентябре 332 г. до н. э. Она стояла на высоком холме, обнесенная мощной стеной. Взята Газа была лишь однажды -- персидским царем Камбизом двести лет назад.
Газа отстоит от моря самое большее стадиях в 20. Дорога к ней идет сыпучими песками; морское дно у города илистое и вязкое. Газа город большой; она расположена на высоком валу, который еще обведен крепкой стеной. Это последний город на пути из Финикии в Египет, в начале пустыни.
(с) Арриан
Комендант Газы Бетис (или Батис) был отважен, талантлив, упрям и бесконечно верен своему Царю. До этого я назвала Мемнона Щитом Персии -- пожалуй, Бетис заслуживает титула Щит Палестины (Газа была филистимлянской столицей). Как мы знаем, Александр сидел под Тиром более полугода, комендант никак ни мог не знать ни о падении Тира, ни об Иерусалиме, резко передумавшем хранить верность Дарию. Что мешало самому Бетису передумать и сдать Газу? Не мог же он не понимать, что Александр в любом случае дожмет его, как Тир до этого, даже если придется просидеть под стенами еще полгода? Возможно, он надеялся, что за семь месяцев осады Тира Дарий сумел собрать новое войско и придет на выручку, и надо только продержаться (Мемнон в Галикарнасе тоже надеялся). А возможно, Бетису было просто невозможно сдать крепость, как нашим было невозможно вынести Наполеону ключи от Москвы. Дал присягу -- от нее ни шагу...
В общем, Бетис навербовал арабских наемников, забил склады продовольствием и сел в осаду. Штурм крепости с разгона и в лоб Македонец счел мыслью неудачной, хотя осада тоже не представлялась простым делом. Газа стояла слишком высоко, настолько, что под нее невозможно было подвести стенобитную технику. Александр, выслушав жалобы своих инженеров, приказал насыпать вокруг города вал высотой с холм Газы, и разместить машины на нем. Впереди вырисовывались еще невесть сколько трудов -- можно представить, как это раздражало Александра, и так уже потерявшего полгода под Тиром. Бетис тоже не мог спокойно смотреть на подвиги македонского стройбата: ведь сейчас они возведут себе подставку под камнеметы -- а они возведут! -- то стенам Газы придется туго. Если уж они Тир продолбили, дятлы македонские...
Он был прав с своих опасениях -- вал возвели, баллисты собрали. Начался обстрел более уязвимой южной стены города. И тогда комендант решился дать противнику бой. Фактически Бетис повторил вылазку Мемнона в Галикарнасе: атака оказалась настолько мощной, что защитники Газы практически смели македонян с вала. Осадные машины подожгли. Македонцы, сброшенные вниз, не могли вернуть себе собственное укрепление! И что бы они делали без Александра!
...когда арабы стали поджигать машины и, находясь на высоте, поражать македонцев, которые отбивались, стоя внизу, когда их стали теснить с насыпанного вала, то Александр или сознательно пренебрег советом прорицателя, или же, не помня себя в схватке, забыл о его предсказании, но только во главе щитоносцев он кинулся на помощь туда, где македонцев особенно теснили.
(с) Арриан
Знамение случилось перед началом обстрела города: на приносившего жертвы Александра пролетавший ворон уронил ком земли. Истолковали так, что город будет взят, но царь подвергнется опасности. Надо ли говорить, что увидев позор своей армии, базилевс уже не думал ни о каких знамениях, и бросился на вал лично во главе своих гвардейцев, увлекая за собой отступившую было пехоту. Воодушевленные македоняне стряхнули врагов с укрепления и бросились к городским стенам. В этот миг стрела из катапульты влетела Александру в плечо, проломив и щит, и панцирь. Охрана спешно закрыла царя щитами, а подоспевший лекарь Филипп вытащил стрелу. Александр рвался продолжить бой, но от боли и потери крови ему стало плохо, и его унесли в ставку. Бетис, видевший это, даже дерзнул на миг поверить в победу, посчитав, что вражеского военачальника убило насмерть.
Александр не собирался умирать. Рана была болезненной и плохо заживала, однако опасности для жизни не представляла. Командовать она тоже не мешала. Более того, она, похоже, внушила молодому царю мысль, что ему не суждено быть убитым в бою, и ничего хуже ран с ним приключиться не может (интересно, что впоследствии победа над Пором приведет его к мысли о своей абсолютной непобедимости: "Победив тебя, я теперь знаю, что способен одолеть даже богов!" -- скажет Александр своему новому вассалу и другу). Александр отправил людей под Тир, приказав собрать и доставить всю осадную технику, а войскам -- продолжать насыпать валы, пока кольцо не замкнется и вся крепость не будет окружена ими. А для пущей верности -- еще и подвести подкопы под стены. Гарнизон Газы делал что мог, стены надстроили дополнительными укреплениями, но македонские осадные башни, поставленные на валах, все равно были выше и давали возможность стрелять по внутренней части города.
Между тем Александр, еще не залечив раны, возвел насыпь, равную по высоте стенам, и приказал подвести под них несколько подкопов. Горожане на прежней высоте стен надстроили новые укрепления, но и они не могли сравняться с высотой башен, возведенных на насыпи. Таким образом, внутренняя часть города была открыта для вражеских стрел.
(с) Курций Руф
Терпение и упорство осаждающих принесли плоды: уже к тому моменту, как была доставлена осадная техника, холм был изрыт как швейцарский сыр. Стены начали проседать, а обстрел со всех направлений добил их окончательно. Когда образовался первый пролом, начался штурм. Гарнизон отбил три атаки. В четвертый раз Александр, возглавив передние ряды, повел их сам... и неудачно споткнулся о камень. Определенно, эта осада была для него словно проклята! Опираясь на копье, он продолжал командовать боем, кляня свое невезение. Отлилось царское негодование, разумеется, защитникам Газы, сражавшимся как смертники.
Македонцы, оказавшиеся внутри стены, разбили все ворота, кто на какие наткнулся, и впустили в город все войско. Жители Газы, хотя город уже был взят, все равно продолжали сражаться и погибли все, сражаясь каждый на том месте, где он был поставлен.
(с) Арриан
Несгибаемого коменданта взяли на одной из улиц, израненного настолько, что он уже не мог поднять меч. Бетис продолжал драться, даже когда погибла или разбежалась вся его личная охрана и он остался один против вражеской армии.
...он не ослабил своего ожесточения в сражении, и оружие его было обагрено как его собственной, так и вражеской кровью. И когда уже со всех сторон на него направлены были копья... юный царь, упоенный торжеством победы, но все же признавая мужество также и во враге, сказал, обращаясь к Бетису: «Не так ты умрешь, как хотел; тебе придется вынести все виды пыток, какие могут быть придуманы для пленника»...
(с) Курций Руф
Можно задаться вопросом: почему такая странная реакция? Александр, умевший признавать достоинства противника, попросивший о перемирии Мемнона, мечтавший видеть своим вассалом Спитамена, чуть ли на руках не носивший Пора за классный бой при Гидаспе? Лично я думаю, что дело здесь в духе времени. И Мемнон, и Спитамен, и Пор были мужчинами. А Бетис -- нет. Щит Палестины был... евнухом.
Воззрения века находили евнуха уместным в гареме или в дворцовых интригах, но битва? С чем бы сравнить в современном мире, даже затрудняюсь... Ну, допустим, представьте себе чемпиона по боям без правил, ожидающего на ринге противника. И тут вдруг выходит накрашенный трансвестит в женском платье и начинает лупцевать соперника, дважды отправляя его в нокдаун... или даже трижды (если считать тот бой, когда Бетис умудрился сбросить македонян с их собственных валов). Даже несмотря на победу, чемпион будет ощущать себя посмешищем!
Разумеется, Бетис так не выглядел, но сам факт его увечья! До времен Византии и великого стратега Нарзеса еще века, хотя, видимо, в Персии к таким вещам относились мягче, судя по тому, что гарнизон принимал Бетиса командиром. Или в Газе просто хорошо знали его характер. Самому Бетису, похоже, плевать было на целостность своего тела и кто что об этом думает, он жил как мужчина и намеревался так же умереть. Одно утешение: жестоко израненному, ему было уже много не надо.
Бетис, глядя на Царя не только бесстрашным, но и надменным взором, ничего не ответил на его угрозы. Тогда Александр воскликнул: «Видите ли, как он упорно молчит? Склонил ли он колена, просит ли пощады? Но я заставлю его прервать молчание, и если не слова, то исторгну из него хотя бы стоны!»
(с) Курций Руф
Увы, на этот раз Александр забыл о благородстве и оторвался сразу за все: два месяца, потерянные на осаду, свое пробитое плечо, едва не сломанную ногу и дурацкое положение, в котором оказался из-за физической ущербности слишком храброго противника... Помните казнь фракийского вождя в начале фильма? Вот отсюда ее и потянули.
Через пятки еле дышавшего Бетиса были продеты ремни, его привязали к колеснице, и кони потащили его вокруг города, а Александр хвалился тем, что, придумав такую казнь врагу, он подражает Ахиллу, от которого сам вел свой род.
(с) Курций Руф
Думаю, теперь мои читатели понимают, почему меня откровенно раздражают выспренние речи Пуру. Всякий раз не могу не вспоминать Бетиса. На фоне этого упрямого героического молчания Пуру со своими громкими обещаниями выглядит не лучшим образом, а его прототип этого не заслуживает.
Но вот интересно, читал ли Бетис когда-нибудь "Илиаду"? Если да, несчастный и доблестный комендант Газы мог испытывать гордость в свои последние мгновенья. Победитель собственными устами признал его равным Гектору...