11 мая 2020 года моя соседка по даче Евгения Михайловна уверенно убеждала меня, что заболевание – ковид-19 - выдумка правительств разных стран, чтобы дурачить людей, чтобы подчинить их и заставить отчитывать за каждый шаг. Я пыталась спорить, что-то доказать, но она была столь уверена в своём мнении, что противоречить было бесполезно.
Мы стояли с двух сторон легкого сетчатого забора, над головами цвели вишни и сливы, упруго расправляла листочки молодая пышная травка, блестели маленькие листочки смородины, чирикали заботливые пташки. Всё вокруг начинало жить, расти, набираться сил, и ничто не напоминало о каком-то опасном заболевании.
Евгения была уже вторым так называемым «ковид-диссидентом» на моём пути. Первым был молодой таксист, который вёз меня на дачу. Но тот – молодой и быть может, не очень умный. Но соседка-то много поживший, думающий и наблюдательный человек!
В принципе, я тоже была недовольна создавшейся ситуацией. К этому времени правительство Москвы и области ввели слишком строгие меры против распространения заболевания. Отъехать куда-то от дома разрешалось лишь два раза в неделю, предварительно получив пропуск на телефон. Оформить его было морокой, я с трудом научилась это делать. Однако, что значит «два раза»? Это значит, что приехать на дачу ты можешь лишь раз в неделю – туда и обратно. И это весной, когда каждый кусочек земли, каждое дерево и кустик просят внимания и заботы. Обрезать, обрызгать, покосить траву, убрать прошлогодний сухостой, покопать-посадить… Дача хоть и недалеко – час-полтора пути, но и это время. Надо собраться, не забыть нужное. Ты, наконец, приезжаешь, переодеваешься приступаешь. Но, ведь, весна, май! С утра солнце, к полудню набежали тучки, и полил дождь. И всё! Работа встала, можно возвращаться домой. А назавтра снова солнце. Но весь твой лимит на поездки на неделю уже накрылся тем самым медным тазом.
Специалисты, разработавшие ковид-ограничения, предусмотрели и непослушание нашего народа с его вольнолюбивым характером: для тех, кто, рисковал проехать зайцем без пропуска, кто не боялся заплатить штраф, в общественном транспорте не действовали ни банковские, ни социальные карты. Нельзя было рассчитаться за проезд и наличным, - принимать от пассажиров деньги шофёру было категорически запрещено, – за ним следила камера в кабине. Прежде чем пройти в автобус, надо было показать водителю телефон с пропуском. Конечно, надо значит надо: способы добраться на дачу я находила, но это обходилось дороже: таксисты требовали дополнительных денег за риск везти пассажира без пропуска. Да и шофёров автобусов можно было уговорить взять втихаря на лапу. Короче, у меня тоже и к ковиду, и к правительству имелась куча претензий и пакет недовольства, они мне тоже заметно усложнили жизнь. И тем не менее…
Я сразу поверила в существование этого нового заболевания, в опасность новой эпидемии. Поверила уже тогда, когда оно только-только появилось в китайском Ухане. В то время ни в России, ни в Европе ничего похожего не было и в помине, – многие тогда лишь с любопытством смотрели в сторону Китая, наблюдали. К себе ситуацию не примеривали, считая уханьское ЧП чисто китайской проблемой, которая другим странам ничем не угрожает.
Но я поверила в опасность по тем мерам, которые предприняли китайцы, чтобы предотвратить распространение заразы у себя в стране. Я такого прежде никогда не видела, ни о чём подобном даже не слышала. Зная о практичности китайцев, об их бережливости и трудолюбии, я сразу поняла, что просто так они не «закроют» многомиллионный город, не запрут свой народ по домам, не прекратят работу предприятий, не наденут всем маски. Мало того, я уже тогда проверила, есть ли у меня маски, и пополнила свои запасы, прикупив заодно и влажные салфетки. В аптеках ещё всего было в избытке и очень дёшево.
Когда же шествие пандемии «началось» сначала в Европе, а вскоре и у нас, когда болезнь обрела своё имя - «ковид-19» или короновирус, я лишь укрепилась в своём мнении. Ведь ни правительству, ни государству, ни бизнесу – никому невыгодно таким образом взбудораживать свой народ, ограничивать работу предприятий, терять значительные доходы.
Я пыталась убедить в этом мою соседку Евгению Михайловну. Но она, видимо, уже давно обговорила всё это у себя дома, в своей большой семье. Они сделали общий вывод, осудили и государство, и его строгие меры, и менять своё мнение не собирались. 9 мая они дружно, всем семейством отпраздновали на даче юбилей победы, приехали ещё раз позже, также дружно поработали, потом делали и ели шашлыки: сама Евгения, две её дочери, зять, внуки…
К концу мая потеплело, я стала чаще приезжать на дачу и вскоре обратила внимание, что женин участок пустует, зарастает травой, мешки с удобрением лежат без движения. Обычно в это время соседка уже постоянно жила на даче, с раннего утра принимаясь за работу. В свои восемьдесят лет она выглядела прекрасно, трудилась без устали. Жаловалась лишь на слух и зрение, мол, плохо вижу. Это не мешало ей разглядеть, как хороши мои помидоры или груши, непременно похвалить.
Наконец, я не выдержала и позвонила, чтобы выяснить, куда же пропала моя Женечка. Оказалось, вся их семья заболела ковидом. Все пятеро.
- У Ани (старшей дочери) двухстороннее воспаление лёгких, её у нас в городе госпитализировали, - сообщила она. - Зятя отвезли сегодня куда-то далеко, – два часа не могли найти для него места – в больницах всё переполнено. Младшие сидят дома на карантине. Меня тоже хотели положить, я отказалась, - описала она мне ситуацию.
О своём самочувствии ничего не сказала. Жаловаться не любила.
- Если станет хуже, ты уж не отказывайся, - посоветовала я, - говорят, что эта болезнь может вызвать резкое ухудшение.
На следующий день мой звонок застал её уже в больнице.
- Температура резко поднялась, - голос её по-прежнему был бодрым и чётким. – А я переживаю, как там у меня на даче. Ты не посмотрела, взошла ли моя картошка? Я её возле сливы посадила, рядом с забором.
Я обещала посмотреть и доложить.
В следующий раз она пожаловалась, что ей дают много лекарств, наверное, из-за этого она совсем не может ничего есть.
- Я очень похудела, - посетовала она.
- Может, надо попросить, чтобы отменили какие-то таблетки? – я не знала, что сказать, чем помочь. - А картошка твоя взошла, крепкая, красивая, целыми кустиками.
- Я специально их по две штуки посадила, - взбодрилась Евгения. – А ты посмотри ещё, взошли или нет мои огурцы с кабачками. Они далеко от забора, на грядках, но, может, увидишь. Волнуюсь, не засохнут ли, дождей-то нет.
- Ночи пока холодные, влажные, не волнуйся, даже если взошли – не засохнут, успокоила я. – Но я постараюсь увидеть, что там у тебя.
- Да, я рассаду томатов не купила, как всегда рассчитываю, что ты мне дашь, - голос собеседницы стал по-детски наивным, интонация вопросительной.
- Конечно, не волнуйся, у меня как обычно, много получилось! Всё уже на даче! Скорее выздоравливай.
Женя уверенно собиралась жить дальше, есть свою молодую картошку, растить огурцы, помидоры, любоваться садом. Она была оптимисткой и труженицей, никогда не унывала. Надеялась, что болезнь – это временное явление, волновалась лишь о своём внешнем виде:
- А я совсем исхудала, - снова пожаловалась она мне при следующем разговоре. - Руки – как веточки стали. И тошнит постоянно, есть ничего не могу. Вот до чего я дошла…
- Может, тебе чего-то хочется, скажи, я привезу.
- Я подумаю, позвоню.
С утра звонка от Евгении Михайловны не было. А после обеда мне сообщили, что моя Женечка умерла.
Я долго плакала. На даче она была у меня единственной близкой подругой.
Соседское семейство, выжившее в борьбе с вовидом, стало появляться на даче лишь с конца июля, там постепенно наводился порядок. А мне то и дело слышался тихий женин голос, будто она зовёт меня. Я оглядывалась и вспоминала, что Евгении Михайловны больше нет. И не будет. И снова наворачивались на глаза слёзы.
Летом часть ковидных ограничений сняли. Больных стало меньше. Строгий карантин облегчили, в автобусы стали пускать без пропусков.
Осенью в стране вновь больных и умерших стало больше, карантин ужесточился, многие предприятия, перевели своих сотрудников «на удалёнку», то есть, надомную работу, в том числе и мою дочь. Внучка тоже училась «по интернету». По телевизору то и дело сообщали о болезни или гибели знаменитых актёров, даже молодых. Переболели мои дочеь с внуком, живущие отдельно, правда, в лёгкой форме.
К этому времени закончился мой дачный сезон, и я радовалась, что Бог меня миловал, я не заразилась.
Ещё летом заметила, что когда пытаюсь подкрасить правый глаз, левым почти не вижу. Сначала подумала – задела веткой, или мошка какая-то попадала – заживёт! Ничего подобного! Лучше не становилось и осенью мне пришлось бегать по лечебным учреждениям, выяснять, что случилось, обследоваться, сдавать анализы. Оказалось, проблемы с сетчаткой, надо делать укол в глаз. 17 декабря мне сделали укол и на следующий день выписали. Обследование показало, что сетчатка моя чуть оздоровилась.
21 декабря я бегала по своим делам по крепкому морозцу и ветру, а на следующий день свалилась с высокой температурой. Просто рухнула. Сначала решила: простудилась. Думала – отлежусь, и всё пойдёт, тем более днём температура спадала до 38 и, главное, ничего не болело. Насморк – обычное дело, лёгкий кашель и сильное сердцебиение особенно не мешали.
Я дома была одна, никто меня не тревожил, лежала в постели, словно в прострации. Даже радовалась: в кои веки на законном основании могу просто полежать и ничего не делать, никуда не бежать, не ехать, не наводить порядок в доме, даже еду готовить не надо, потому что есть совсем не хотелось. Дойти за водой в кухню и до туалета у меня сил хватало. Разговаривать по телефону было трудно, потому я сообщала всем, что простудилась, говорить не могу, перезвоню. Лекарства были не нужны. По давней традиции простуду я лечу без лекарств. Считаю, раз есть высокая температура, значит, организм сам хорошо сражается с болезнью. Слежу лишь, чтобы показания термометра не приближались к сорока градусам, подозреваю, что это опасно, начинаю сбивать. На этот раз, даже по ночам, не поднималось выше 39,7. И я беззаботно продолжала дремать.
Это было удивительное состояние. Я вроде бы спала, а вроде и нет, смотрела в окно и тут же видела какие-то сны. Казалось, в прихожей шуршат шаги покойного мужа. А вот он дразнит меня, обнимая вдали какую-то чужую женщину и поглядывая в мою сторону, а я никак не могу к ним приблизиться. Или уезжает мимо меня на велосипеде куда-то вдаль, хотя видит, что я тянусь к нему, хочу задержать. Может, это было предостережение, что я буду где-то рядом с ним, но не смогу попасть туда, где он? Я ничего не хотела, у меня ничего не болело и главное – я сутками не уставала спать! Со мной такого никогда не бывало.
Первое подозрение на ковид у меня появилось через несколько дней, когда, я поняла, что у меня совсем пропало ощущение запахов. Прежде нюх у меня был, как у ищейки: я даже степень готовности еды определяла по запаху, знала, кто из соседей что готовит. Так же определяла, надо ли стирать одежду или бельё. На вид оно чистое, но если появился запах – пора.
Пропажу обоняния я обнаружила, когда решила сварить себе кофе. Обычно я пью его каждое утро. Несколько дней мне было не до кофе, про еду и мыслей никаких не возникало. И вдруг решила сотворить себе удовольствие. Надела халат, доплелась до кухни. Дрожащими руками сделала всё как обычно: в «турку» налила воды, насыпала натуральный молотый кофе, вскипятила, добавила сливки, величаво села с кружкой за стол. Отдохнула, попробовала. Удивилась, как я пила это прежде? Напиток, который ещё несколько дней назад доставлял мне удовольствие, был ужасным. Я представила, что такой вкус может быть у сваренного придорожного песка.
Конечно, я решила, что виноват кофе, кто же ещё? Сомнений у меня не было. Но он был насыпан из открытой, начатой пачки, я его уже пила до болезни и тогда он не показался мне отвратительным. Это соображение меня слегка озадачило, но уверенности не поколебало. Решила, что, постояв открытым, кофе либо испортился, либо прежде я была более снисходительна. Теперь я болею, ещё неизвестно, чем это кончится, а я буду пичкать себя какой-то гадостью?! Тут же вылила из кружки содержимое в раковину, выбросила «виновную» пачку в мусорное ведро.
Однако охота пуще неволи. Достала новую упаковку с самым лучшим кофе, в котором не сомневалась. Передохнув, процедуру повторила. Результат оказался тем же: напиток был противным. Вот тут я начала подозревать, что проблема во мне. Сделала то, до чего прежде не додумалась: просто понюхала кофе в открытой пачке. Аромат чувствовался, но очень слабый и не столь приятный как прежде. Принялась тестировать остальные вещи, попавшие под руку: запах соли я вообще не ощутила, обычно резкий и яркий красный перец тоже не произвёл прежнего впечатления. Поношенные носки, трусы, наволочка, на которой я лежала несколько дней с влажными волосами – ничего ничем не пахло. Подозрение на короновирус укреплялось.
Утомившись от всех этих «подвигов», я снова легла в постель и провалилась в свою нирвану.
Был ли у меня страх смерти? Ведь все отягчающие болезнь обстоятельства у меня присутствовали: тут и диабет, и проблемы с сердцем, и возраст, и излишки веса. Но поначалу я об этом не думала. Страха у меня давно нет, хотя жизнь люблю, и жить ещё хочется. Потому что я уверена в существования какой-то формы жизни после смерти. Порой, даже любопытно, что будет «потом». Но у меня не дописаны несколько исторических книг, над которыми я давно работаю, и которые кажутся мне очень важными. А потому, почувствовав опасность, я просила Создателя дать мне возможность дописать их. Может, это спасло меня в нынешний раз?
На седьмой день, когда я сказал дочери, что у меня есть подозрение на ковид, она стала требовать, чтобы я вызвала врача. Наталья собиралась приехать ко мне 31 декабря – новый год мы много лет встречаем вместе, всей семьёй. А пока дочь из последних сил завершала экономические дела в своей фирме. Как известно, последние дни года самые напряжённые во многих организациях. Да я и не хотела никого видеть. Даже врача. Я представляла, что надо будет искать номер телефона, куда-то звонить, объясняться, а на носу Новый год, все заняты. А потом одеваться, идти открывать, что-то говорить. Сил не было.
Но температура начала сама по себе снижаться, стало легче. По-прежнему дыхание оставалось нормальным, сердце не болело. И вообще ничего не болело. Лишь усиливался кашель. И не было сил ничего делать, тряслись руки. Когда я, наконец, захотела что-то поесть и открыла заполненный едой холодильник, – там меня ничто не привлекло: ни творог, ни йогурты, ни колбасы. Мне захотелось варёной картошки, хотя бы одной, маленькой. Но сварить её у меня не было сил.
Захотелось включить телевизор. И сразу услышала страшилку про последствия ковида. Кашель действительно становился мучительным, я поняла, что всё-таки пора начинать лечиться и вызвала врача.
Это был канун нового года – 31 декабря и девятый день моей внезапной болезни. На удивление, доктор пришла в тот же день и очень быстро. Осмотрела меня, сняла кардиограмму, послушала лёгкие, измерила пульсоксиметром по пальцам уровень кислорода в крови – он показал менее 90 единиц, - при норме выше 96. Расспросила об ощущениях. Однако взятый ею мазок из носа наличие ковида не показал.
- Это ещё ни о чём не говорит, так нередко случается, - заметила она, - инфекция могла уже опуститься вниз. У вас есть все признаки короновируса. По показателям я обязана вас госпитализировать.
- Но я в больницу не хочу, мне уже лучше, температура снижается.
– Поймите, я обязана это сделать – вызвать скорую помощь.
- Они долго едут? - спросила я, почти смирившись с неизбежным. Хотела понять, сколько времени осталось у меня на сборы.
- Может, полчаса, а может и два. По-разному.
Я обратила внимание, что врач пришла ко мне в самой простой, обычной маске.
- Вы, наверное, сделали прививку или переболели?
- Да нет, - ответила она. – Пока так, обходимся.
Удивительно. По телевизору показывают костюмы с ног до головы, всяческие предохранения, а тут…
Врач ушла, а я начала собираться. Меня вовсе не волновали вопросы о том, что мне придётся новый год встречать в чужой неуютной кровати, что вечером приедет дочь, что если я задержусь там или помру, то никто не польёт мои цветы. Я помнила, как в единственную ночь, проведённую в больнице после укола в глаз, одна из соседок по палате всю ночь так храпела, что я не смогла уснуть ни на минуту. Теперь же я буду лежать с ковидными страдальцами, которые наверняка не только храпят, но и кашляют. А ещё – там куча всякой дополнительной инфекции.
И ещё. Конечно же, в последние дни я начала думать, где могла заразиться? Ведь всё моё поведение оставалось обычным, и оно почти год предохраняло меня от активного участия пандемии. Я и вообще редко болела инфекционными или простудными заболеваниями, даже забыла, когда в последний раз пила антибиотики. Может, лет десять назад! И тут волей-неволей вспоминалась эта палата в «глазном» и бессонная ночь. Да, все мы, пациенты, имели на руках хорошие анализы. Но вот мой нынешний мазок из носа – ничего не показал, а у меня уже шёл десятый постельный день. На ковид мы сдавали за 5-6 дней до госпитализации, а за это время любой из нас мог запросто заразиться. К тому же в отделении никто не носил масок. И моя болезнь «обрушила» меня ровно через пять дней после госпитализации. Впрочем, всё может быть.
Наверное, я действительно была не так уж плоха, если в ожидании «скорой» думала не о спасении своей жизни, а об удобствах и угрозах.
«Скорая» приехала через полчаса – я ещё ничего не собрала, потому что плохо соображала, что мне взять с собой, моментально уставала и садилась передохнуть, и по-прежнему не хотела ехать в больницу.
Девушка из «Скорой» была гораздо лояльнее к моему желанию остаться дома. На её лице тоже была одна лишь простая дешёвая маска. Она послушала моё сердцебиение, лёгкие, померила кислород на моих пальцах, спросила про температуру. И явно не спешила меня госпитализировать, даже припугнула:
- Сейчас у нас в городе в ковидном отделении мест нет, наверное, придётся вас везти в другой город области, возможно, за два часа пути отсюда. Это если пробок нет.
- А как узнать, куда?
- Это мы уже из машины выяснять будем. А вообще-то, судя по всему, самый тяжёлый этап болезни у вас прошёл, может, и действительно не стоит ехать в больницу? Если же станет хуже – позвоните нам – тогда мы за вами снова приедем.
Она дала мне подписать какие-то две заполненные сверху донизу шрифтом бумаги. Читать их мне не хотелось. Я так обрадовалась спасению от больницы, что готова была подписать что угодно. Думаю, это был отказ от госпитализации, потому что она ещё раз повторила:
- Станет хуже – сразу звоните. Эти подписи ничего не значат, мы всё равно приедем. – Я сообщу о вашей ситуации в поликлинику, завтра, думаю, к вам придёт врач.
Ни одна из приходивших ко мне врачей не выписала мне никаких лекарств, не посоветовала, чем лечиться, где купить. И никто из медиков больше без вызова ко мне не пришёл – ни «завтра», ни через день, ни через неделю.
Но меня спасла сестра Ирина. Она позвонила через час после «Скорой». Позвонив моей дочери и узнав, как я заболела, она сделал вывод, что у меня действительно короновирус и, в свойственной ей деловой манере, сообщила:
- Сейчас в аптеках проблемы с наличием хороших лекарств, а у меня есть все запасы. Знаешь же – родители больные, да и мы с мужем – в группе риска. Так что я накупила всего, сейчас тебе привезу что надо, даже «дефицит». Что и сколько пить мы с Наташей обсудили, я всё в интернете изучала, ещё там пороемся, – она вечером приедет, всё тебе расскажет.
Вскоре она позвонила снизу в домофон, я открыла. Пока одевалась, выходила к тамбурной двери, перед ней уже стоял объёмный пакет с лекарствами. Ирина привезла даже баллон с кислородом. По телефону объяснила, что не дождалась моего выхода, потому что не может рисковать родителями. Думаю, это правильно. Выживу – ещё навидаемся, наговоримся.
За десять дней я похудела на пять с лишним килограммов. Это единственная польза от моего заболевания. Да и та…
Дочь на большом листе расписала график приёма лекарств - примерно из десяти пунктов. Восемь суток – все каникулы строго следила, чтобы я не пила сразу несколько таблеток, минимум, через час. Какие - с едой, какие – после. Старалась, чтобы возле моей кровати на тумбочке всегда стояла свежая вода – её я пила много. Сварила мне пюре, накупила креветок в кляре и острых крылышков, которые я люблю и с удовольствием ела. Отвечала за меня по телефону, потому что я не могла долго разговаривать – ещё неделю я сама никому не отвечала. К моменту её отъезда в конце новогодних «каникул» я уже почти избавилась от кашля, начала говорить по телефону, и вполне окрепла для самостоятельной жизни. Правда, руки ещё дрожали, и слабость не позволяла долго чем-либо заниматься.
Теперь все требовали от меня, чтобы я сдала анализы, особенно компьютерную томографию лёгких. Да я и сама понимала, что для дальнейшего лечения мне требуется консультация. Идти в поликлинику самостоятельно я ещё боялась. 11 января вызвала доктора. Она внимательно послушала мои лёгкие и сказала, что они в хорошем состоянии, и если там и есть повреждения, то совсем небольшие. И компьютерная томография мне не нужна. Осталось сдать анализы крови. Прописала пару лекарств и очень удивилась, что после «Скорой» ко мне так и не пришёл никто из врачей.
Вскоре я смогла сдать анализ из вены на наличие антивируса в крови. Его делали в авторитетном НПЦ им. Соловьёва. Показатель IgG у меня оказался свыше 200! При том, что цифра больше 10 уже считается реальной защитой от короновируса. Так что теперь не менее полугода я могу не бояться нынешней заразы. Или?… Пока точно никто не знает. Нередко процесс течения ковида быстро не завершается. Сейчас показатель продолжающегося заболевания у меня – IgM – 4.02. При том, что у здоровых он – менее 2-х единиц. Так что какой-то вялотекущий процесс ещё продолжается. Тем не менее, я надеюсь, что Создатель отсрочил мой уход. А я смогу несколько месяцев не опасаться заразы.