За два месяца до июньских парламентских выборов в Бельгии и выборов в Европарламент и за год до председательства Бельгии в ЕС прогноз будущего одной из стран-основательниц ЕС весьма не радужный. Это связано и с ее нынешней экономической ситуацией, и с продолжающимся системным кризисом, то вспыхивающим, то затухающим в Бельгии уже не один год.
Материал опубликован на портале "Частный корреспондент".
Соотношение политических сил в стране неустойчиво. Языковые, экономические, социальные противоречия между богатой Фландрией и бедными Валлонией и столичным Брюсселем постоянно угрожают подорвать основы пока что неделимого государства.
Вообще Бельгия как самостоятельное государство и существует-то по историческим меркам недавно, с 1830 года. На севере она граничит с Нидерландами, на востоке — с Германией, на юге — с Францией и Люксембургом, которым и принадлежали ее территории до создания независимой Бельгии. Именно эти страны поделились своим языком с основными регионами Бельгии — Фландрией и Валлонией, говорящими по-голландски и по-французски и никогда не имевшими собственного единого языка.
Вся история страны построена на противостоянии валлонов с фламандцами и на их лингвистических разногласиях. Отсюда уникальность нынешней Бельгии — федерального государства с весьма необычной структурой, из-за которой ее иногда называют двойной федерацией. И в этом главная проблема страны, где была сделана попытка решить межэтнические противоречия путем преобразования унитарного государства в федеративное. Основой его административного деления стал в 1960-х годах принцип лингвистической территориальности, который и превратился в угрозу для будущего Бельгии, ибо попытка успехом не увенчалась.
Марокко, обиженное на Испанию за Сеуту, Мелилью и Перехиль, может признать независимость Страны Басков и Каталонии. Вообще в Европе для подобных явлений раздолье, она сама им подыгрывает. Несмотря на все проблемы, процесс создания в Европе единого государства вряд ли будет остановлен. Он зашел уже слишком далеко, о чем «Частный корреспондент» писал в статье «Единство и борьба противоположностей». Вот, например, Гренландия двинулась в направлении независимости. В общем, в Европе с признаниями и непризнаниями можно играть очень активно.
В Бельгии всё по-прежнему поделено надвое: культура, язык и бытовые реалии. Франкоговорящие бельгийцы, а их в стране большинство, даже живя на фламандской территории много лет, не утруждают себя изучением фламандского языка. Многие идут на принцип, который чувствовал на себе любой человек, бывавший в Эстонии, Литве или Латвии в советское время: чиновники требуют от франкофонов обращаться в администрацию исключительно на голландском языке, а продавцы во фламандских магазинах просто не желают обслуживать говорящих по-французски клиентов. А ведь в любом случае люди говорят на одном из официальных языков Бельгии!
Даже политическая жизнь и партии в бельгийских реалиях — это отражение конфликтов между двумя культурными общинами. Здесь даже традиционные партии больше разделены по языковому принципу, чем идеологически, что показывает глубину и болезненность тлеющего в обществе конфликта, что определяет специфику идеологического противостояния правых (во Фландрии) с левыми (в Валлонии). Поэтому практически ежегодные правительственные кризисы в стране тянутся долго. Поиск компромисса осложняют «лингвистические» проблемы, которые на самом деле можно смело называть проблемами финансирования и перераспределения доходов.
Например, продолжавшийся пять месяцев кризис 2007 году, когда так и не удалось сформировать правительство, потому что требования политиков взаимно исключались: Фландрия хотела широкой автономии и конфедерации, а валлонцы настаивали на сильном федеральном государстве, гарантирующем благосостояние всех граждан независимо от доходности их региона. А рождественский кризис 2008 года показал, что даже умеренные партии разделяют взгляды ультраправых националистов из партии «Фламандский интерес» (Vlaams Belang), призывающих разделить страну по лингвистической границе и прекратить субвенции экономически развитой Фландрии отсталой Валлонии. И если бывший премьер страны Ив Летерм считает, что «существование единой Бельгии — это анахронизм. Фландрии и Валлонии нужна независимость от федерального центра», то «Фламандский интерес» пытается провести через региональный парламент закон о проведении референдума во Фландрии об отделении от Бельгии. На деле это означает, что промышленно развитый Фламандский регион перестанет дотировать Валлонию, экономика которой ослабла еще в конце прошлого века. В этом случае доходы фламандцев вырастут на 7%, а в Валлонии с учетом кризиса уровень бедности повысится с 13 до 18% и охватит свыше 600 тыс. человек. Правда, серьезные эксперты уверяют, что и Фландрия, которая по площади всего-то две трети Московской области, от обретения независимости ничего не выиграет, потому что ее теперешнее процветание обеспечено только в составе федеральной Бельгии.
Особенно острым стал конфликт в Брюсселе. Ведь Брюссель является столицей не только Бельгии, но и Фландрии. Город официально двуязычный, но на деле часто трудно найти, например, в магазине или в больнице человека, говорящего на голландском, — большинство брюссельцев говорят по-французски. В пригородах Брюсселя, в частности в Bruxelles-Hal-Vilvorde, опять-таки проживает большинство франкофонов. Они требуют, чтобы на них был распространен двуязычный статус Брюсселя. Что фламандцы, разогретые политическим кризисом, воспринимают как плевок в свой адрес, как нежелание интегрироваться во фламандское общество, как франкоязычное высокомерие.
В общем, взаимных претензий фламандцев и валлонов во внешне благополучном Бельгийском Королевстве накопилось столько, что впору рассматривать сценарии реального раскола страны. И что? Чтобы просто разделиться на независимую Фландрию и Валлонию по примеру Чехословакии, Бельгия маловата — всего десять с небольшим миллионов жителей, хотя в той же независимой Словакии их 4,5 млн. На воссоединение с «историческими землями» — Голландией и Францией — не решится ни одно находящееся в здравом уме правительство, потому что это опрокинет всю систему сдержек и противовесов, возникшую даже не после Второй, а после Первой мировой войны.
Парадокс ситуации: во-первых, Брюссель является столицей объединенной Европы и НАТО, во-вторых, сама Бельгия долгое время считалась образцом европейской интеграции. В случае распада страна, координирующая политические интеграционные процессы Европейского союза, станет дурным примером для Европы. «Раскол Бельгии может вызвать не только усиление сепаратистских настроений на национальной почве. Бельгийский пример опасен тем, — считает экономист Анри Карпон, — что ставит под вопрос ни много ни мало всю социально-экономическую структуру Европы». Вслед за Фландрией другие богатые регионы Европы — Бавария, Шотландия, Каталония, Каринтия — могут вспомнить о национальной принадлежности своих денег и принять меры, чтобы не отдавать их бедным соседям другой национальности».
На месте «Европы стран» появится «Европа регионов». Каталония, Бавария и Шотландия станут «важнее» Испании, Германии, Великобритании. Сейчас крайне сложно предсказать, каково будет формальное и реальное соотношение полномочий властных органов ЕС, отмирающих структур стран-членов и усиливающихся регионов. Возникнет ли настоящая новая сверхдержава, или, наоборот, появится рыхлая конфедерация уже не 27 стран, а сотен регионов? Или данное противоречие является кажущимся, именно свободная конфедерация регионов сможет стать новой сверхдержавой?
Делить страну будет трудно и просто потому, что существует Брюссель. Сторонники раздела игнорируют проблему, не зная, что с ним делать. Этот город — не просто место совместного обитания фламандцев и валлонов. С течением времени в Брюсселе возник симбиоз различных коммун, некое сообщество космополитического характера, похожее на единую Европу, столицей которой он является.
Брюссель рискует стать жертвой бельгийского «развода с разделом имущества». Тут у столицы не так много опций: не пройдет гладко ни ее поглощение одним из двух регионов-соперников, ни расширение Брюсселя с включением в зону его влияния промышленных пригородов. Превращение Брюсселя в общеевропейский федеральный округ — типа Washington D.C. — нереально, поскольку Европа к этой идее глуха. Единственное, чем может стать Брюссель, — свободным городом-государством типа Гонконга докитайского периода.
Есть еще один вариант того, что делать с Бельгией. В прошлом году, когда страна в очередной раз жила без правительства, на интернет-аукционе eBay появился необычный лот «Бельгия, королевство из трех частей». Выставивший на продажу королевство продавец, бывший журналист, ныне преподаватель Геррит Сикс, предупредил покупателей о том, что приобретать государство целиком — дело хлопотное: три региона страны — Фландрию, Брюссель и Валлонию — много лет раздирают противоречия, содержание королевского двора выльется новому владельцу в копеечку, а государственный долг Бельгии еще до кризиса составлял 220 млн евро.
А в конце апреля этого года госсекретарь по международным делам Бельгии Оливье Шастель, ответственный за подготовку бельгийского председательства в Евросоюзе с 1 июля 2010 года, заявил, что для серьезно затронутой мировым кризисом и раздираемой внутренними противоречиями Бельгии оно «будет мрачным». Обещал сделать попытку улучшить образ Бельгии в ЕС, но «без лишней роскоши».
Может, все-таки лучше Бельгию с аукциона продать?
Автор: Елена Коваленко, "Частный корреспондент".