В 1991-ом году мне было прекрасных 30 лет, я был владельцем и главным редактором одной из первых негосударственных(!) телерадиокомпаний «Канал-2» в славном ещё городе Ульяновске. Наше телевидение вещало по кабельным сетям на заметную часть Ульяновска, было свежо, ново и доходно. Я ездил на мерседесе (первом в городе) и пару раз принимал участие в работе над сюжетами вместе с Владиславом Листьевым. Жизнь реально была прекрасна, перестройка нам не мешала, а заграница казалась нам сказочным «далёко» и Соединённые Штаты Америки – раем на Земле. Практически за два года – с начала 1989-ого – Горбачёв и его коммунистический идеолог Яковлев успели внедрить все эти мысли в наши молодые и бедовые головы, мы побросали заводы и ринулись в бизнес.
Мне повезло, за эти два года удалось создать и раскрутить довольно заметное в городе средство массовой информации с совершенно новой технологией изготовления продукта, новыми лицами на экране и крутыми американскими боевиками в программе. И вот в это самое время, на взлёте, в компанию приходит приглашение мне и моему заместителю. Приглашала нас американская организация «Интерньюс» на курс обучения в университет штата Миссисипи в самой столице штата – городе Джексон. Подписано приглашение было почему-то армянкой – Мананой Асламазян. В полных непонятках, той же ночью я выехал в Москву. «Меня – в Америку!», «Заметили, из Вашингтона заметили!», «Оххх…..еть» - и дальше сплошная нецензурщина от эмоций. Вот такие мысли одолевали меня в поезде. Ну а что?! Как было, так и рассказываю.
Утром созвонились и повстречались с Мананой – худенькой, энергичной, деловой, с очень умными и холодными глазами. Объяснила быстро и чётко: есть в Америке программа “ Открытые небеса”, по этой программе проходят подготовку самые талантливые и перспективные. Я чуть не лопнул: эт ж надо так, да 30-ти летнему парню! Всё – я уже был благодарен Америке, Манане, демократии и перестройке. Яковлева я тогда ещё не знал.
Дальше понятно: круговерть оформления, но лёгкая круговерть, без бюрократии и визы - за неделю! Ошеломлены мы были наглухо – из закрытого СССР, в свободную Америку… за неделю! Да, так было: американцы выбирали и свободно вывозили тех, кого они считали нужным. Ошибались, конечно (как в моём случае и не только), но вывозили десятками тысяч и в очень многих случаях точно угадывали нужные персоналии.
И вот мы уже летим: сначала в Париж, потом в Рейкьявик и далее – Нью-Йорк. В Париже всё было очень быстро, сказать нечего. В Рейкьявике были часа два - успели походить по улочкам рядом с аэропортом, жадно глазели по сторонам. Очень чисто и много бабушек на красивых стульчиках рядом со специальными ящичками – продают вязаные вещи собственного изготовления: варежки, носки, свитера… Красивые, исландские – купил себе свитер, не удержался.
- Так все деньги растратишь, в Америке и выпить будет не на что – это сказал мне затрапезный мужичок, нос-картошка, соломенные усы, глаза васильковые, чуть за сорок – так показалось.
- Я сзади тебя сижу, давай я с твоей соседкой поменяюсь – лететь сейчас 9 часов без пересадки, на сухую я не выдержу. Представляюсь: Пётр, главный режиссёр областного драмтеатра в Новгороде. В Великом Новгороде. Пошли в дути-фри.
Мужичок говорил совершенно спокойно, уверенно и без малейшего напора. Возражать я не стал – мужик дело говорил, был старше и гораздо опытнее. Что такое «дути-фри» я тоже не спросил – просто назвал себя и пошёл за ним.
- С Ульяновска значит, от Ильича… А знаешь, почему коммунисты, когда махнут рюмаху, занюхают рукавом, говорят : «И как её беспартийные пьют?!» - я таращился, новый знакомый потрясал.
- Партбилеты раньше клеились высококачественным клейстером, на чистейшей пшеничной муке и очень долго пахли свежим хлебом. Время было голодным, вот выпьет коммунист, а закусить нечем. Достанет он партбилет, понюхает родимого, крякнет и удивляется – «И как её беспартийные пьют?!». Партбилета-то у них нет… - Пётр со смешинкой ждал реакции. Я хихикал искренне – мне было весело и интересно, новый знакомый вполне мог избавить от скуки 9-ти часового перелёта.
«Дути-фри» оказался беспошлинным магазином duty-free, алкоголь в котором стоил очень недорого. Мы взяли две по 0,75 “Ballantine” (классный виски, если кто не в курсе), шоколада, хлеба и какой-то восхитительной на вкус сырокопчёной колбасы. На колбасе настоял я – 0,75 40-градусного напитка угрожающе требовал хорошей закуски. Новый знакомый Пётр мысли о закуске и градусах во внимание не принял.
В самолёте мы быстро уладили вопрос с местами, основательно организовали своё пространство – столик, подлокотники, нарезку-рюмочки… И Пётр сказал:
- Ну, за прогрев движков!
Когда он открыл бутылку, налил рюмки, закрыл и спрятал бутылку, взял кусок хлеба в левую руку – я не уследил. Все эти действия произошли молниеносно и одновременно. Мы выпили. “Ballantine” я пил первый раз – классный напиток с мужским характером. Пётр махнул рюмку обыденно, не морщась и не крякая, аккуратно занюхал хлебом, спокойно и внятно сказал:
- Капитализм, бл…ть!
Вообще он не матерился – он мыслил и разговаривал матом. Чётко, но не вызывающе, хорошо слышно – но не громко. Речь его всегда была совершенно не навязчива, но пропускать ничего не хотелось – ни единой запятой. Вот так говорил главный режиссёр театра драмы Великого Новгорода. Его хотелось слушать, он был искренен и интересен.
Обе бутылки закончились где-то чуть за Северным Полюсом, лететь оставалось ещё часа четыре. К этому времени брататься начал уже весь салон и совершенно не важно было кто где сидит – сидели на любых местах, пили и пели со всеми вместе. В Нью-Йорке садилась уже изрядно разогретая, спаянная и готовая к приключениям компания.
Когда самолёт закончил пробежку, остановил двигатели и стюарды стали открывать двери, раздался могучий бас, рык даже:
- Молитесь, мерикосы! Русские идут.
Конечно, это был Пётр.
Изрядно навеселе, в очень пограничном состоянии, я вышел на трап. Было очень солнечно, ярко – конец сентября. Внизу у трапа стояли две чернокожие тётки весом явно за центнер, они встречали нас и без всякого интереса говорили “Rite” , “Left” . В кабине низкого аэродромного автобуса сидело нечто со свисающими с сиденья ягодицами. Я это отчётливо помню по сей день – огромный неопрятный толстый негр, руль автобуса настолько упирался в его живот, что нижняя дуга руля утопала в жире и была не видна.
- Не пялься на них так, они все жирные и вонючие, насмотришься ещё – это Пётр напомнил мне о воспитании.
- Ты чё орёшь, он же слышит! – это уже я вставил «умное слово»
- Да и х… с ним! Русского ему вжисть не выучить .
Эмиль Боев, автор
продолжение следует