Гнедой жеребец, раздувая большие черные ноздри, заломив на правый бок голову, нес меня по пустыне. Ночь гасила звук неподкованных копыт, а легкий ветер тут же заметал следы на песке. Десять месяцев, о боги, прошло: так бесконечно много и так ничтожно мало. Сердце мое рвалось наружу, душа захлебывалась, телу стоило больших усилий, чтобы усидеть в седле, а не пуститься с конем наперегонки. И в то же время страх мало-помалу начал расти внутри меня все тем же корявым, шишковатым стволом, заполняя сосуд плоти от кончиков пальцев до темени. Планы мои были просты: проникнуть в Гадрумет и попытаться узнать про виллу, на которой держат Алорк. Потом забрать свою жену и ускакать с ней в пустыню, а после уже пусть Родящий решает.
Что сулила мне встреча с Римской провинцией? Свершится ли задуманное или предстоит погибнуть? Спустя несколько часов скачки по бесплодной ночной пустыне, где лунный свет дремлет на спинах барханов, я увидел окраину Гадрумета. До рассвета оставалось еще часа полтора, а это время суток самое трудное для тех, кто находится в ночной страже, и самое лучшее для тех, кто эту стражу хочет обмануть.
Скачу по нищенским кварталам, то и дело огибая мусорные кучи и ямы, перескакивая заснувших посреди улиц. Как только пейзаж городской окраины стал другим, то есть трущобы постепенно сменились на вполне приличные жилые дома, резко забираю влево, чтобы обогнуть город с севера на юг. Вся надежда на Цетега. Я уговорю его выяснить, где находится Алорк. Старый ланиста не выдаст меня ни Скавру, ни самому главному римскому карающему богу, потому что сам из гладиаторов и знает, сколько стоит невольничья кровь. Хотя, как знать, не зря ведь говорят: человек изнутри темен, как самая отдаленная часть преисподней. А вдруг за меня объявлена большая сумма и дрогнет покрытый шрамами Цетег? Я смогу почувствовать его настроение и не дам себя просто так сгробастать. Если Цетег решит меня выдать, то я обнажу меч. Да, нет же. Этого никогда не будет. Ланиста, учивший меня гладиаторскому искусству и любивший много больше других, не станет предавать себя. Вот они казармы гладиатория; точно так же, как и десять месяцев назад смотрят независимо от времени суток своими пустыми черными глазницами. Смотрят и ничего не видят, потому что боль не может видеть ничего, кроме себя самой; она вся обращена внутрь себя. Потому что человек так изматывает себя физическими упражнениями, что, придя в свою каморку, никогда не зажигает свет, а сразу ложится спать, ибо сон - то единственное, что у него осталось, куда можно спрятаться на несколько часов и побыть свободным, просто свободным.
Приблизительно за пятьсот шагов спешиваюсь и привязываю коня к дикорастущему дереву. Это для того, чтобы не встревожить дремлющую стражу топотом. Иду, держась теневой стороны.
Но что-то здесь не так. Где обычная стража в лице Лукиана и Септимия? Какие-то другие люди стоят с оружием у входа в гладиаторий. Придется через пролом в заборе, последний раз, кажется, Терент им пользовался; если этот увалень привалил дыру валуном и валун лег в яму - все пропало. Через забор нельзя, сразу заметят и спустят собак. Ну, Терент, пусть тебе на том свете являются женщины, пахнущие персиком, ты вроде так хотел. Спасибо, Терент! Камень под давлением плеча пошел, хоть и нехотя, в сторону. Теперь ползком по траве шагов двадцать. Где-то здесь есть дверь со двора; за ней жилище ланисты.
- Доброй ночи тебе, Цетег.
Цетег что-то бормочет спросонья, трясет головой, наконец садится на ложе, свесив короткие мускулистые ноги:
- Кто здесь? Белка! Не может быть, пес тебя задери!
- Может, Цетег. Очень даже может. У меня мало времени. Помоги мне. Все просто, Цетег, нужно как-то попытаться выяснить, где находится Алорк. Я своими ушами слышал: Фаустина сказала Арабу, что отправила на какую-то виллу.
- Подожди. Не тараторь, Ивор. У нас большие изменения.
- Да, плевать мне на ваши изменения.
- Они, в первую очередь, касаются тебя. Скавр арестован по подозрению в измене Римской империи и уже, думаю, казнен. Его гладиаторий, равно как и вся собственность, конфискована в пользу государства. Теперь, иным словом, школа принадлежит Филиппу. Вместе со Скавром арестованы еще около полусотни всадников и патрициев - всех обвиняют в одном и том же: в заговоре, который якобы был возглавлен детьми Гордиана: Авлом Магерием и его женой Фаустиной. Говорят, что Фаустину нашли задушенной в собственной постели сразу после того, как от нее ушел Араб. В Гадрумет, как и во всю Проконсульскую Африку, введены восточные легионы. А это серьезные ребята.
- Цетег, а ты сохранил завещательный документ?
- Конечно, о чем речь! Что касается документов, то они защищены законом. Я думаю, и третий экземпляр точно так же хранится в сейфах префектуры. Но тебе здесь нельзя оставаться. Если тебя заметят, в лучшем случае убьют, в худшем - подвергнут таким мучениям, что пожалеешь о том, что родился. Но независимо от твоей судьбы, судьба твоих денег зависит лишь от документов. На том стоит Рим и этим гордится и похваляется перед другими народами.
- А я и так не очень счастлив от факта своего рождения. Ты мне так и не ответил все же: можешь или нет помочь отыскать Алорк?
- Пошевели мозгой, Ивор. Ведь если Фаустина и Магерий обвиняются в измене, а имущество конфисковано в пользу государства, то Алорк стала личной рабыней Араба, а это уже совсем другое дело.
- Зачем Арабу собственность на краю пустыни, да еще с рабами. Ему что, своих мало! У него полмира в рабстве. Зачем ему моя Алорк?
- Откуда он что-либо знает про тебя и Алорк?
- О, про меня-то ему очень хорошо известно.
- Да, весь город гудел, как пчелиный улей, по этому поводу.
- Как пчелиный улей, говоришь!
- Тебя что-то смущает?
- Да, так ничего. Очень понравилось сравнение.
- Чудной ты, однако. О сравнениях задумываешься. Я бы на твоем месте спасал ноги, уходил, откуда пришел. Тебе что женщин мало? И Алорк лучше не беспокоить: живет себе и пусть живет; не в каменоломнях же она и не жернов крутит на мукомольне. Сколько таких семей, как у вас, разбросаны по земле. И ничего - живут. Терпят, но живут.
- Я даже не знаю, где эта вилла, на которую ее отправила Фаустина.
- Прости, Ивор, я ничем не могу помочь тебе. После того как забрали Скавра, во мне что-то надломилось. Я стал бояться, понимаешь, бояться. Я ведь тоже не один на этом свете: дети есть, мать еще жива. Ради них буду жить, обязан, понимаешь.? Поэтому не пойду на риск. Ну, ты только представь себе картину: ланиста Цетег идет в префектуру и интересуется участью какой-то рабыни. Разве трудно разгадать загадку с одним неизвестным?
- Почему обязательно в префектуру?
- А куда? Особняк Магериев передан во временное пользование городской префектуре. Кстати, префект тоже человек новый. А тебе неинтересно, что же все-таки говорят про тебя?
- Нет. Ты думаешь, я рискую для того лишь, чтобы побаловать свои уши сладкой речью? Ладно. Я ухожу. Спасибо за все, Цетег.
- Будь осторожен, Ивор. Сейчас не те времена, чтобы так вот запросто шастать по территории школы.
- Ты о себе печешься, ланиста? Можешь не беспокоиться - я тебя не выдам. Еще раз - прощай!
И все же, все же кое-что выяснить удалось, а именно: все пути сходятся в особняке Магерия, ставшем городской префектурой. Ничего себе! Значит, Филиппа стали действительно подозревать в убийстве Фаустины, и он, не долго думая, обвинил детишек Гордиана в заговоре, объяснив таким образом, почему ему пришлось пойти на крайние меры. Небось, еще и рассказал, как к нему это исчадие аида бросилось с ножом к горлу. Ай да Филипп!
Я возвращался ползком по коротко стриженной траве к пролому. Неожиданно залаяла собака - громко и хрипло, по всей видимости, ошейник душил горло. Лай подхватила другая. Это другие собаки: свои бы узнали. Чужие надрессированы так, чтобы пропустить чужого, но обратно не выпустить. Почему Цетег не предупредил! Я вскочил на ноги и остаток пути до дыры пробежал. Вот уже показалась залитая лунным светом улица. Прыгаю головой вперед, вытянув перед собой руки. Кувырок. Встаю на ноги. И тут же резкая боль в затылке. Тьма бросилась в глаза.
Прихожу в сознание от ударов по щекам – кто-то прикладывается от души. Разжимаю горячие губы:
- Хватит молотить, я ведь не палус тренировочный.
- Очухался, любитель потных мужских органов!
- Чего с ним разговаривать, Апоний. Давай врежем хорошенько этому гитону и пусть катится, - второй стражник был значительно старше и явно хотел сдать пост без приключений.
- А может, ты хочешь побаловаться, Марций?
- Брось, Апоний. Скоро уже утро, на кой пес он нам сдался, пусть проваливает.
- А если центурион даст лишний день отдыха?
- Да провозимся мы с ним гораздо дольше, чем тебе выйдет прогулка в лупанарий. Посмотри, что с него взять, врежь пару раз, если так уж хочется, и пусть проваливает!
- Вот я и смотрю, что с него можно взять: одет как-то странно - шкуры какие-то.
Я решил подать голос:
- Я могу вам кое-что предложить?
- О, что же ты можешь нам предложить, кроме своего зада? - Апоний пнул меня по голени.
- Там в нескольких десятках шагов привязан к дереву конь. Хороший конь. Забирайте. А меня отпустите.
- А ну-ка, ну-ка! - Апоний нагнулся. - Марций, что-то не похож он на гитона! - с этими словами молодой стражник выхватил меч и приставил к моему горлу. Я совершил ошибку: нельзя было говорить. Манеру гитонов знают все от мала до велика.
- А это и впрямь рыба чуть крупнее обычного гитона! - Марций накренил копье в мою стороную - Коня-то мы и без того возьмем, а вот тебя, красавчик, отведем к начальнику стражи.
Я понял: дальше вести беседы бесполезно. Нужно попробовать убежать. Но стражники словно почуяли мои намерения. Тот, кого звали Марций, быстро рванул из-за пояса рог и дунул два раза. Апоний не убирал от моего горла руку с мечом. Дернись я тогда открытым горлом на меч, и все могло бы кончиться, но Родящий, видать, не думал выбрасывать меня из своей головы, потому что какие-то силы не позволили мне явить миру в последний раз великолепный, потрясающий пример гладиаторского самообладания. Спустя пару минут я был взят в кольцо из шести вооруженных людей, которые повели меня к своему начальнику. Коротко стриженный, седой, тот встретил процессию раздраженно. Проведя жесткой ладонью по своему сонному лицу, иссеченному шрамами (сразу видно - бывший легионер), он махнул в сторону тяжелой двери. До утра меня продержали в карцере для гладиаторов - о-очень знакомом месте. Очень странно, но сон пришел быстрее, чем я успел оценить весь ужас своего положения. А как только первый солнечный луч, разбившись о прутья решетки, брызнул мелким бисером на противоположную стену, я услышал:
- Встать! Кто, откуда, почему? - коротко стриженный ветеран глядел на меня с нескрываемой ненавистью. Я решил молчать. Тогда он подошел и влепил пощечину. Интересно, если бы он знал, кто перед ним, так же бы смело вел себя? Я мог убить его одним ударом, не имея оружия. Но мой шанс и заключался как раз в том, чтобы ничем себя не выдать. Вдруг пронесет. Он сменил тон:
- Я хочу знать лишь одно: кто ты? И после этого решу, как с тобой поступить: выпороть, сдать в префектуру или прирезать прямо здесь и сейчас.
Последнее явно было из области его нездорового воображения.
- Хорошо. Тогда я тебя вначале выпорю, а потом сдам в префектуру.
Глупо отдавать свою кожу на потеху соскучившимся по крови стражникам:
- Я бывший гладиатор. Хотел навестить одного своего старого друга, но выяснилось, что он умер десять месяцев назад.
- Как звали того, кого ты хотел увидеть?
- Веян. Гладиатор по прозвищу Летучая Мышь, родом из сарматских степей, - и не успел я договорить, как сам же понял, какую ошибку совершил в очередной раз: Веян был рабом, а не аукторатом, следовательно, и навещать его может только бывший раб или беглый раб. Но зачем бывшему навещать своего друга ночью, если он это может сделать днем. Лицо начальника стражи растянулось в жесткой улыбке: он понял мой прокол.
- Стража! - он рявкнул так, что с потолка слетела паутина. Перепугавшийся паук повис на длинной нити вертикально к полу и судорожно перебирал лапками. Я спокойно посмотрел в лицо начальнику, который, поняв, кто может сидеть перед ним, медленно пятился к выходу.
- Можно не бояться. На сей раз Белка никому не вырвет печень и никого не заставит есть ее на глазах у замершей от наслаждения толпы.
- Ты - Белка! - он задыхался от страха, покрывшего белым холодом его нутро. Я это видел сквозь кожу и кости.
Уже не шесть стражников вели меня по улицам Гадрумета, а целое войско, состоявшее из лучников, пращников, пехотинцев и кавалеристов. Неплохое сопровождение. Чем-то даже напоминало триумфальное шествие. Жаль, утро было слишком ранним, и немногие горожане смогли увидеть грандиозное зрелище в исполнении закованного в цепи гладиатора и суетящихся, переполненных благородным волнением и гордостью солдат. Меня привели в знакомый до боли особняк и, не снимая цепей, втолкнули в зал. Префект похоже сам не ожидал такой встречи и сидел за столом с вытянувшимся бледным лицом и слегка дрожащими руками.
- Значит, ты уверяешь нас, что тебя зовут гладиатор Белка? - видно было, как он подбирает слова, чтобы задать вопрос, и сам на себя злится.
- Да, я заявляю, что меня зовут Белкой и я тот самый быстроногий гладиатор. Бывший гладиатор.
- Отчего же бывший? Суд не вынес пока свой вердикт.
- А разве над рабом бывает суд? По-моему, только судилище.
- В твоем случае все ясно. Сейчас прибудет судебный пристав, чтобы выполнить ряд формальностей. А вот, кстати, и он.
Небольшого роста, с большими проплешинами, мужчина напоминал того самого паука, который сорвался сегодня утром с потолка гладиаторского карцера. Он быстро просеменил через весь зал, обойдя меня на приличном расстоянии, и занял место за столом рядом с префектом.
- Нужно поставить лучника за наши спины, а лучше двух, - краем тоги пристав вытер выступившие капельки пота на лбу, покрытом багровыми пятнами.
- Не стоит беспокоиться, господин пристав. Гладиатор в цепях.
- А я говорю, что надо, уважаемый префект. Во всяком случае, лично мне будет гораздо спокойнее заниматься своими делами.
- Хорошо, - префект щелкнул сухими пальцами, и лучник с луком на изготовку вырос там, где просил пристав. - Итак, начнем.
- Подтверди, пожалуйста, в присутствии пристава, что ты и есть гладиатор по прозвищу Белка.
- Я тот самый гладиатор Ивор, родом с Верхнего Борисфена, по прозвищу Белка.
- Знаешь ли ты, в чем тебя обвиняют?
- А как же несокрушимое римское право? Неужели можно обойтись без следствия, суда, адвоката и обвинителя?
- В некоторых случаях - да. Ты слишком долго отсутствовал и не знаешь, наверное, что город на полувоенном положении. Кстати, где ты находился: стоит еще выяснить? В пустыне кочевые банды подняли мятеж. Если ты в это время был там, то отвечать придется более серьезно.
- Надеюсь, мятеж подавлен и зачинщики понесли заслуженное наказание? Я жил все эти месяцы на берегу моря в солнечной Александрии среди портового нищенства. Хотите доказательства? Можно спросить у одного бродяги по имени Навараджканьял Гупта.
Я говорил, а сердце мое от волнения превратилось в плоскую лепешку. О том, что я был на коне, пока ни слова, значит жадные стражники и впрямь, присвоив его вначале себе, продали затем на рынке, а деньги пропивают сейчас в каком-нибудь дорогом лупанарии.
- Хорошо. Так я продолжу! - префект поверил моим словам, а может, противореча всякой логике и даже самому себе, все же сочувствовал гладиатору по прозвищу Белка. - Введены войска, раскрыта и уничтожена паутина заговора. Поэтому по законам военного времени префект является судьей, обвинителем и адвокатом в одном лице, а судебный пристав, представляющий, кстати говоря, судебную коллегию, должен проследить за тем, как будет выполнено наказание. Итак, я повторяю вопрос: известно ли подсудимому, в чем его обвиняют?
- Во всех смертных грехах человечества. Что вы тяните, в конце концов! Разве нет огромной кучи свидетелей, видевших, как погиб эдил города Авл Магерий?
- За это личная благодарность от цезаря. Ты нанес удар в сердце заговора, убив Авла Магерия. Хотя ему бы и так отсекли голову. Филипп очень доволен твоими действиями.
Я слушал и ушам своим не верил. Филипп гениально воспользовался удачно сложившимися обстоятельствами. Мало того, что он избавился от последних потомков великого Траяна, он еще и себя выставил жертвой в глазах сената и народа Рима.
- Мы не знаем, каким образом тебе удалось узнать о заговоре. Но с большим интересом послушали бы твою версию? - префект, кажется, оправился от первого шока.
Думай, Белка, прежде, чем сказать. С одной стороны, это твой реальный шанс на спасение: тебя не обвинят в убийстве почитаемого человека. С другой, ты не нужен живым, и наверняка уже есть распоряжение о твоей ликвидации. Что поддержать: официальную версию или рассказать правду? Если расскажу правду, то убьют по-тихому, если поддержу самого цезаря, то могу надеяться хотя бы на какое-то продолжение.
- Я подслушал разговор Фаустины и Авла Магерия, когда готовился к бою. Мной было принято решение: во что бы то ни стало умереть за своего императора.
- Похвально.
- Но почему же ты тогда убежал?
- Я думал, что цезарь простит меня.
- Тогда почему ты не мог подумать, что император выкупит тебя у хозяина и даст вольную, подписанную его рукой?
- Это слишком трудная задача для человека, у которого одна извилина в голове и то от шлема мирмиллона.
- Что-то заставляет меня усомниться в его тупости, - голос подал пристав и тут же нервно и громко стал чесать под мышками.
- Хм. Мне жаль, но я должен расстроить тебя, гладиатор, - префект выгнул тонкие брови. - Ты обвиняешься в бегстве от своего хозяина.
- Но тогда пусть хозяин и решает, что со мной делать!
- Он не может принять решения, ибо был обвинен в заговоре и благополучно казнен. Все имущество Скавра конфисковано в пользу государства, а значит, суд над тобой и над всеми, кто переступит черту закона, будем вершить мы - представители государственной власти. Тебе известно, какое наказание должен нести беглый раб?
- Распятие. В лучшем случае вверх ногами.
- Правильно. Ты просишь, как я понимаю, мягкого приговора? Ну, что ж, я, принимая во внимание твой подвиг и благодарность цезаря, приговариваю тебя к выступлению на арене в празднование сатурналий. Правда, не могу позволить тебе сражаться в доспехах мирмиллона - это, сам понимаешь, было бы уже слишком. Ты выйдешь на арену грегарием и будешь противостоять хищным животным. Могу напомнить: кто такой грегарий. Преступник, приговоренный к смертной казни через распятие, которому гуманным правосудием позорная экзекуция заменена выступлением на арене. У тебя шанс, дорогой Белка. Ведь даже грегарий может получить помилование или даже рудий, при условии, конечно, блестящего выступления.
- Но это же фарс, господин префект. У меня нет ни малейшего шанса. Грегарий слишком плохо вооружен и вдобавок участвует в массовых сражениях, где на смену убитым хищникам выходят все новые и новые.
- Мы готовы в этом вопросе пойти тебе навстречу. - Префект посмотрел на пристава, тот в ответ кивнул. - Ты выйдешь один на один, но против того хищника, которого мы назначим - как никак мы имеем дело с героем и спасителем августейшей жизни. Но не заставляй нас тебя уговаривать, итак слишком много поблажек.
- Хорошая экономия средств: показать толпе красивый бой вместо жестокой казни, тем самым явить любовь и признательность.
- У тебя есть какие-то пожелания? Но заранее предупреждаю: тренировочный процесс исключен, ввиду того что в тюрьме свои законы, а их мы все неукоснительно соблюдаем.
- Да. Я хочу лишь попросить проститься с моей женой, бывшей служанкой Фаустины, ее зовут Алорк.
Префект снова посмотрел на пристава; тот, почесав под мышками, кивнул.
- Мы не против. Но опять же хочу предупредить: никаких посылок со стороны Алорк быть не должно: ни еды, ни питья, ни одежды. Питаться будешь с тюремной кухни. Через четверо суток ей будет позволено навещать тебя ежедневно. Что еще?
- Еще. Ну, это так на всякий случай: как поживают мои договора по поводу денег, полученных в качестве вознаграждения от бывшего эдила Авла Магерия.
- Они в целости и сохранности. После твоей смерти деньги будут выданы, согласно пунктам, прописанным в документе. Для этого нужно явиться в контору ростовщика в назначенный срок тем, у кого экземпляры бумаг находятся на руках.
- То есть Цетегу и кому-то из префектуры?
- Совершенно верно: Цетегу и мне.
- Тогда у меня все!
- А у нас тем более все. Через двадцать пять дней встретимся в амфитеатре и, я надеюсь, не разочаруемся друг в друге. Проводите арестованного в тюремное помещение.
Префект захлопнул дело и встал из-за стола, всем видом показывая, что скорый, но самый справедливый и гуманный суд окончен.