– Николай Максимович, вы говорите, что в балете кнут – это самый большой пряник. Вы не можете сделать поблажку ни себе, ни другим, если речь идет о балете. Следуете ли вы этому принципу в обычной жизни, когда дело не касается ни балета, ни других видов искусства?
– В жизни мне вообще все равно, только не заходите в мою ванную и в мою спальню. И не мешайте мне, когда я отдыхаю. Просто балет – это профессия, тут есть каноны, законы.
– Расскажите, пожалуйста, об особенностях мужского балетного костюма, крой, ткани и т.п. – и как он обеспечивает свободу движения. Сколько весит тот или иной костюм, в котором вам приходилось танцевать. Чем отличаются наши от западных.
– Костюм в России делают по-другому, нежели на Западе. У них они гораздо тяжелее, на Западе не заморачиваются уже давно с тем, как их делать. Только в Парижской опере, но там есть художники, там все прописано, там ничего не поменяешь, там линию не поменяешь.
То, что было у нас в Большом театре, было немного все проще, иначе я бы не смог сделать свою «Баядерку» так, как я ее хотел, я просто взял и поменял и все, и мне разрешили, никогда мне замечание не сделал, ни Григорович, никто, потому что это было убедительно и красиво. А потом, когда все стали менять, это превратилось в балаган. Но опять-таки, надо было все-таки книги читать и знать что-то.
Потом, живот оголить может только тот, у кого талия есть. Уже полмира оголилась, а талии-то нет. Это я мог со своей талией стоять, потому что у меня от природы так было, а когда я стал взрослеть, то уже надо было все время живот держать, а это тяжело, это непросто.
Мне для спектакля вообще был все равно, сколько это весит, если надо было, я и стекло бы поел.
И туфли у меня всегда были на два размера меньше моей ноги, потому что потом от того, что они намокают – криза расходится и становится как надо. Но вот эти первые пятнадцать минут – это ты в «колодках времен инквизиции», а я на сцену всегда выходил в новой обуви. Это надо было заранее прийти, втиснуться в это и ходить, ходить, ходить... ноги немели. Но у меня было понятие, что так надо.
– А костюмы в Гранд опера – это же ужас...
– Да, они тяжелые. Когда я там танцевал «Баядерку», мне дали костюм Лорана Илера, первого исполнителя, он моего роста. У него внешний шов со мной совпадает, а внутренний – нет. Я присел и у меня штаны порвались, потому что у меня ноги длиннее. И мне сделали вставку из лайкры, чтобы ноги могли двигаться.
Сейчас, когда я увидел «Симфонию до мажор»... как это ужасно все сшито, а «Баядерка», а «Бриллианты» – это просто криминал. Из Большого, кстати, из мастерских ушли все мастера, умерли или ушли все, теперь там – анархия. Чалму не могут сделать, нет мастеров.
