История Союзного государства
Революция начиналась, как праздник
Окончание. Начало здесь
У читателей нашего журнала есть редкая возможность узнать о том как народ Российской Империи встретил Февральскую революцию 1917 года, что называется, из первых рук. Историк и дипломат Михаил Российский разыскал в архивах письма семьи Кравковых, ныне считающейся одной из выдающихся научных династий Рязанщины. Вместе с миллионами соотечественников Кравковы были свидетелями и участниками эпохального поворота истории.
«Пишу тебе в дни торжества народа»
Чувства и эмоции, подробности личного участия – в датированном 4 (17) марта 1917 года письме 22-летней Елизаветы Кравковой (в семье её звали Лялей), выпускницы Рязанской Мариинской женской гимназии. Она писала на фронт отцу:
«Дорогой мой папочка! Пишу тебе в дни великого торжества народа! Россия свободна! Царь свергнут, власть временно принадлежит исполнительному комитету из выборных от народа.
Вся эта революция прошла так внезапно и так дружно. Обе столицы, как один человек, стали на защиту своей родины и своего народа. Сегодня днём был парад всем московским войскам, почти моментально принявшим сторону народа. Главнокомандующим Московского округа назначен подполковник Грузинов. Шебеко, Мрозовский и др. сторонники старой власти арестованы! Знаешь, папа, как-то не верится такой радости и свободе. На улицах такое оживление, какого никогда раньше не было. Тут все: и рабочие, и военные, студенты, купцы, курсистки, разодетые дамы и нищие. И в то же время чувствуется, что они все сейчас родны между собою; у них общая мысль, восторг, желание.
Мы с Серёжей, конечно, с самого начала революционных дней были на улице и пережили все моменты развития свободы. Вначале было расклеено объявление от Мрозовского (подлеца!), что Москва в осадном положении, запрещены все сборища и произнесение речей и т.д. вплоть до применения оружия. Настроение было страшно напряжённое.
На Красной площади, а главное – около Городской думы, толпа интеллигенции с красными флагами. Масса речей; читают телеграммы из Петрограда. А около стояли – было (!) – конные городовые, арсенал был ещё в руках правительства. И вот пронеслась весть, что артиллерия перешла на сторону народа и везёт с Ходынки пушки. И так странно, и в то же время безумно хорошо!
Красиво было видеть в ехавших автомобилях солдат и офицеров вместе с революционерами с красными флагами. У солдат на штыках красные флаги с надписями: «Армия и народ», «Долой самодержавие!» и др.
Вслед за первыми полками начали переходить на сторону народа и все остальные полки, и под громовые раскаты «Ура!» направлялись все к Думе и Красной площади. Знаешь, папа, это был такой торжественный момент, который может быть только раз в жизни.
Вечером же 1 марта с частью революционной армии ездили в тюрьмы: Бутырскую и др., арестовывали жандармерию и полицию и освободили всех политических заключённых... Некоторые сидели в тюрьме по 10−11 лет! Почти большинство больны и помещены в больницы. Когда их провозили из тюрем, толпа устроила им овации. Теперь скоро, вероятно к Пасхе, приедет и наш Макс! Как он будет счастлив!
Вот эти торжества продолжались у нас около 4-х дней, и теперь население принимается к обычным занятиям и усиленной работе по продовольствию и др. отраслям.
За все эти дни поражал идеальный порядок, несмотря на многотысячные толпы. До сих пор ловят полицию, приставов и других черносотенцев. Они все приоделись в штатское и прячутся, провоцируют, подговаривая на погромы и стреляя. Но население уже предупреждено о них и с громким свистом их арестовывает.
Настроение у всех хорошее, дружное, светлое. Точно на Пасху! В Кремле колокольный звон. Играют оркестры музыки. Организуют милицию. Преимущественно все студенты. Ходят патрулями с винтовками. Как жаль, папа, что ты не здесь, не видишь всей народной радости и не можешь радоваться вместе с нами...»
9 (23) марта 1917 года письма из Москвы пришли на фронт (почта ещё работала сносно). Комментируя в дневнике впечатления детей от последних событий в Белокаменной, В.П. Кравков заключил:
«Все, достойные называться людьми, теперь веселятся и радуются низвержению эфиопского ига! Прочитавши письмо, не мог удержаться от слёз восторженной радости. Бастилия пала! Мы – свободные граждане! Какой-то очаровательный сон...»
12 (26) марта солдаты и офицеры 7-го Сибирского армейского корпуса принесли присягу Временному правительству. На следующий день В.П. Кравков записывал:
«Солдатики прилегающих к Завалуву районов после принятия присяги новому правительству устроили неописуемую по проявленному душевному восторгу манифестацию: все явились с красными розетками и ленточками, с красными флагами и аншлагами, на которых красовались золотые слова: «братство», «свобода», «равенство»...
Между тем Сергей Кравков из Москвы продолжал делиться с отцом впечатлениями о первых революционных днях столицы. В письме от 7 (20) марта он сообщал:
«Переживаем чудесные дни превращения из обывателей и холопов в граждан. Дни действительно чудесные и тем, что приходится совершенно почти менять прежнее представление о непроходимой внутренней дикости нашего народа – наших михрюток. Вот уж неделя, как на улицах нет никакого внешнего кулака в виде городовых, и тем не менее на улицах даже ночью никого не грабят, не насилуют… (О том, что сила инерции действует не только в физике, молодой учёный как-то позабыл. – Ред.) Положительно, совершается какое-то преображение. Жизнь здесь, в Москве, уже вся деловая жизнь восстановилась: пошли трамваи, начались занятия в гимназиях и т.п.».
Как свидетельствует в своём дневнике В.П. Кравков, вместе с этим письмом «Серёжа прислал еще кипу разных московских газет, в их числе и «Вперёд!» с лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Однако свежая революционная пресса не обрадовала военного медика. Временное правительство нашло серьёзного и опасного соперника в лице Петросовета, быстро начавшего выстраивать альтернативную вертикаль власти (воспоминания о 1905 годе были ещё свежи). Отмечая это, В.П. Кравков с тревогой записывал:
«Смущает меня и поведение Совета рабочих депутатов, явившегося каким-то государством в государстве и держащегося довольно обособленно от «благоверного» Временного правительства: уж больно пафосно он тянет весы на почти исключительно интересы одного только пролетариата, совершенно игнорируя интересы других классов, чем не может не вносить в общее дело любви и свободы смуту раздора и не содействовать поправению (хотя и не в прежнем, конечно, смысле!) большой группы лиц прогрессивного направления; боюсь я «грядущего хама»! <…> Удручает меня безбрежная распоясанность и претенциозность большевистских органов вроде безумно буйствующих «Правды», «Социал-демократа» и т.п., которая представляет большую угрозу с таким трудом завоёванной нами прекрасной свободе и провоцирует возвращение азиатского порядка вещей со всеми скорпионами и прочими атрибутами лютой реакции. Очень страдаю в предвидении, что эти могильщики приведут Россию к разбитому корыту! Эти разнузданные скоты нагло призывают к неповиновению «буржуазно-дворянскому Временному правительству».
Гримаса действительности
Тем временем за цветами революции последовали и первые плоды. Печально знаменитый приказ № 1 Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, преследовавший цели демократизации армии, нанёс смертельный удар по воинской дисциплине. 26 марта (8 апреля) 1917 года солдаты 74-го пехотного Ставропольского полка заявили командиру 7-го Сибирского корпуса о своём нежелании идти на передовую на смену частям 12-й Сибирской стрелковой дивизии. На следующий день «забастовала» и 13-я Сибирская стрелковая дивизия, представители которой заявили, «что если 12-я будет сменена, то должна быть сменена и она, а иначе солдаты безо всяких-де дальнейших разговоров оставят окопы и уйдут в тыл». В последующие дни масштабы неповиновения командованию стали нарастать как снежный ком.
В.П. Кравков желчно комментировал эту беспрецедентную для русской военной среды ситуацию:
«Армии как боевой, сплочённой единицы нет, а существует вместо неё какой-то сплошной «солдатский совет»! Вернее, разбитые в тысячах групп отдельные солдатские советы»... Какая гримаса действительности, что царская армия оказалась могущественнее свободной армии революционной России! В занятых войсками районах с каждым днём растут случаи грабежей и убийств мирных жителей; особенно страдают несчастные еврейские семьи…»
Темперамент Керенского граничил с истеричностью
Петроград и Москва, однако, всё ещё жили в другом измерении. 22 мая (?? июня) 1917 года Ляля Кравкова писала отцу:
«У вас на фронте, судя по газетам, недавно был А.Ф. Керенский, видел ли ты его? Я питаю к нему глубокое почтенье. Он мне страшно нравится широкостью и глубиной своих мыслей (не узкой «партийности») и громадным темпераментом, правда, доходящим иногда до истеричности. Уж очень часто расстраивается. А какое твоё мнение на назначение Керенского военным министром?»
Но В.П. Кравков, ежедневно видевший вокруг себя страшные картины разложения армии, уже утратил все иллюзии. Приезд на фронт военного министра он прокомментировал так:
«Вчера был у нас в Божикувке Керенский; жалко, что не угадал его туда приезда, чтобы улицезреть его; лишился и возможности, таким образом, сняться с ним в общей фотографической штабной группе. А может быть, это и к лучшему? Когда будут вешать Керенского – повесят, пожалуй, и всех, в столь интимной купе с ним бывших?!» «Керенский на меня производит впечатление не государственного ума человека, а лишь велеречивого жонглёра, отличного митингового оратора».
Спасти таявший на глазах авторитет Временного правительства могло только успешное наступление на фронте, но поражённая бациллой разложения армия не была уже способна ни на что. Провал из рук вон плохо подготовленного летнего наступления «революционных» русских войск на Юго-Западном фронте едва не привёл к окружению частей 7-й армии. В дневнике В.П. Кравкова остались полные трагизма описания панического отступления русских войск из Восточной Галиции. Сергей Кравков писал отцу из Москвы:
«Что-то с Россией будет, когда до тебя дойдёт настоящее мое письмо?! Нет имени и наказания для подлости интеллигентных руководителей большевизма вроде Ленина и прочих «правдистов»! Воля к вере в то, что Россия не окончательно теперь погибает, заставляет цепляться лишь за надежду, что авось в последнюю минуту ужас и отчаяние вернут разум, ныне полностью отнятый Богом у наших масс…»
«Газеты всё продолжают сообщать о неудержимом бегстве «самой свободной армии в мире», причём, как пишут, многие бегут, крича: «Караул!» Какое небывалое и горькое позорище!
Я и раньше думал, а теперь это всё очевиднее: у нас должна была бы быть аристократическая республика, каковую считал за единственно правильное государственное устройство ещё Платон. И лишь практическая невозможность предотвратить превращение подлинных аристократов в кучку хищников иначе, как дав демократическое устройство государству, заставляет всё же стоять за это последнее. Но «демократэ» у нас, конечно, не может быть оправдываемо какими-либо рациональными основаниями».
В июле 1917 года корпусной врач тайный советник В.П. Кравков был уволен из армии вследствие интриг Совета депутатов Санитарного управления Юго-Западного фронта, подозревавшего поседевшего на царской службе военного врача в недостаточном следовании «демократическим началам» в своей работе. 31 июля (13 августа) он пророчески писал в своём дневнике:
«Я так рад, что окончательно уезжаю с этого кровавого поля битв славной «революционной» всероссийской армии, осквернённого небывалой ещё в истории человечества какой-то отвратительной мешаниной людского идиотизма с классическо-русским срамом, позором и бесчестием. Еду теперь уже на третью кампанию – на гражданскую войну, чтобы умирать вместе со своей семьёй».
Жестокий век
ХХ век по-своему распорядился судьбой каждого из участников этой переписки. После Октябрьской революции 1917 года В.П. Кравков сотрудничал с военно-санитарными органами РСФСР, возглавлял амбулаторию Управления делами Реввоенсовета Республики. В 1920 году он был арестован по обвинению в злоупотреблениях при оформлении освобождений от призыва в РККА, осуждён Президиумом ВЧК и уже через несколько дней приговорён к высшей мере наказания.
Выдающийся психолог и психофизиолог С.В. Кравков (1893–1951) в советские годы никогда не высказывался о политике, полностью погрузившись в научную работу. На титульном листе своей первой крупной монографии «Самонаблюдение», вышедшей в свет в 1922 году, он распорядился напечатать слова: «Светлой памяти своего убитого друга и отца Василия Павловича Кравкова посвящает эту свою работу автор». В 1930-е годы никто не обратил внимания на антиленинские филиппики учёного в переписке с отцом, осевшей в фондах Всесоюзной государственной библиотеки. За работы по физиологической оптике, получившие широкое международное признание, в 1946 году профессор С.В. Кравков был избран членом-корреспондентом АН и АМН СССР, а год спустя удостоен звания заслуженного деятеля науки РСФСР. Ныне он считается одним из создателей научной теории зрения. Талантливый учёный скончался на 59-м году жизни вследствие врачебной ошибки, так и не успев полностью реализовать свой научный потенциал.
Своя трагедия выпала и на долю Ляли Кравковой. В июле 1941 года её единственный сын Игорь, красавец, спортсмен и комсомолец, отправился добровольцем на фронт и погиб где-то под Смоленском, став одним из прототипов героя фильма «Летят журавли». Она умерла в 1972 году в том самом доме на Остоженке, куда переехала с родителями из Рязани накануне Первой мировой войны.
Михаил РОССИЙСКИЙ, кандидат исторических наук
Материал дан в сокращённом виде. Хотите полную версию - пишите в комментариях.
© "Союзное государство", № 1-2, 2017
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите журнал, подпишитесь и поставьте лайк!
ИСТОРИЯ СОЮЗНОГО ГОСУДАРСТВА
"Все единодушны, сердечны и радостны…" Февральская революция 1917 года — в дневниках современников
Кто одевал в меха императорскую семью
Из-за чего покончила с собой совладелица Елисеевского магазина
Потанин и Березовский реально пытались продать Сибирь США. Из истории России XIX века,
Как относились в Белой Руси к армии Российской Империи. Рассказ белорусского историка
Княгиня Шаховская - женщина, достойная триллера
Семь интересных, но малоизвестных историй из жизни Хирурга и Архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого)
Профессор РГГУ Данилевский - о легендарности истории древней Руси
Как купцы Рябушинские опустили "Железный занавес" между Россией и Европой
