* * *
Одна на всех. Всем понемножку.
Но лиха – полной мерой всем.
Она не делится на крошки –
Берите всё! Берите все.
Капли крови в реки слил
Океан людского горя.
Я теперь навеки с ним, –
Кто погиб в войну героем.
Что сказать теперь героям?
На колени молча стать.
За Победу реки крови –
Не текут те реки – вспять.
Капля крови. Сколько капель,
Океан чтоб красным стал.
В той войне погиб солдатом,
Встал теперь на пьедестал.
СОДЕРЖАНИЕ
Наша память, не остынь
Там, в Киеве, есть Бабий Яр.
В Воронеже – Песчаный Лог.
И в каждом городе есть свой глухой овраг.
Где, было время, злобой обуян,
моих родных вёл на расправу враг.
Звучали выстрелы, и ёжилась земля,
был воздух жутким смрадом напоён.
Мне кажется, что это ранен я,
живым в Песчаном Логе погребён.
Лежу, слегка присыпанный землёй,
а на меня другого валят «я».
И третий, и четвёртый надо мной.
А ров глубок, так много в нём меня.
Который день, а он ещё пустой.
Как много злости у врагов моих,
их души не смягчает детский плач.
Измученных, не сломленных, живых
вёл на расстрел безжалостный палач.
Пусть на земле за веком век грядёт,
ты только, наша память, не остынь.
Мест не забудь, где мой лежит народ –
ни Бабий Яр, Песчаный Лог, Хатынь.
Такие братья
Что за венгры, слово право,
били, мучили и жгли.
В сорок третьем их бивали –
ног тогда не унесли.
А потом вдруг стали братья.
Вот не ждали, а пришли.
Их злодеянья собрать бы –
кровь и стон родной земли.
Мог бы стать родной Воронеж,
как герой, с другими в ряд.
Только венгр мешает всё же,
как тогда, мешать был рад.
Вдруг да станет обижаться,
вспомнит вдруг, как били их.
Братья всё же. Только, братцы,
наша кровь висит на них.
Так не стал героем город,
по заслугам – мог бы быть.
Берегись друзей, которых
надо долго сильно бить.
Возраст
А сколько вам лет? – меня спросят однажды.
И я удивлённо умолкну в ответ.
И паспорт достану. И строго он скажет,
что юность прошла. Только молодость – нет.
Был старый солдат, а на пенсии – юн я.
И многим дать фору всегда я готов.
Тогда в грозовом сорок первом июне
закончилась юность в семнадцать годов.
Там день проживёшь – и на сотню лет старше.
А их, в той войне, дней не просто считать.
Друзей, жизнь свою мне тогда передавших, –
я в паспорт их возраст не смог записать.
Так сколько мне лет? – старый паспорт не скажет.
А сколько я прожил? – и я не скажу.
И смерть не придёт – приходила однажды.
А если… Я всех ей друзей покажу.
Я – из боя не вышедший воин
Я к реке подойду.
Постою у распятой водицы.
Вспомню, как уходил,
как я думал тогда, навсегда.
Мне осталось одно:
за ушедших за всех поклониться.
Поклониться за тех,
чья навек закатилась звезда.
В тех далёких краях
многих рек нас вода утоляла.
Штурмом брали мы их.
И тела уходили на дно.
Никогда не забыть,
сколько стоила та переправа.
И от крови вода
была красная, словно вино.
Как мне их помянуть,
чтоб глотка удостоился каждый?
Зачерпну я воды,
и с ладоней стечёт серебро.
Притяну я к губам.
Утолю подступившую жажду,
но за каждого пить,
вы простите, и мне не дано.
Сколько буду я жить –
буду памяти павших достоин.
Только вместо вина
буду пить из реки серебро.
Я всегда на посту.
Я – из боя не вышедший воин,
из распятой реки
на помин
буду пить я вино.
И надо жить
Он домой возвратился из боя.
Где-то пушки остались стрелять.
Навсегда распрощался с войною
молодой, но безрукий солдат.
Где-то там, на военных дорогах,
не случайно осталась рука.
Пусть в бою был совсем он недолго,
но успел застрелить он врага.
Не вернуть никогда ему руку,
жить с одною теперь потрудись.
Вот теперь постигает науку,
как с одной обустраивать жизнь.
Жить не хуже, чем те, что с руками,
и с одной делать то, что с двумя.
Пушки тоже стреляли не сами,
и сама не вздымалась земля.
Он домой возвратился из боя…
Солдаты пятидесятых
Как много их – сороковых,
совсем чуть-чуть – пятидесятых.
Жестоко били всех под дых,
совсем юнцов, почти ребяток.
Не все попали на войну,
но лиха много испытали.
Тянули лямку все одну
и быстро детство провожали.
Не все попали под обстрел,
но раненым был каждый первый.
И пусть снаряд не долетел,
он всё равно был под обстрелом.
В тринадцать лет так есть хотел,
а он отцу точил снаряды.
В тринадцать лет он повзрослел,
чтоб получить свою награду.
Когда закончилась война,
он был заслуженным рабочим.
И за Победу ордена
он получил не между прочим.
Вот только паспорт получить
он не успел. Был слишком молод.
Теперь ему бы только жить,
но тот снаряд взорвался вскоре.
И пусть идти не надо в бой,
не надо штурмовать окопы,
но тот осколок трудовой
бил прямо в сердце, на излёте.
И сжалось сердце лишь на миг,
затрепетав в груди солдата.
Погибли те в сороковых,
а вы теперь – в пятидесятых.
Сколько нам жить?
Нас с каждым годом
меньше, меньше, меньше.
Так с каждым годом:
смерть берёт трофеи.
И вместо
навсегда ушедших
Нет вновь пришедших,
вставших на колени.
А мы живём,
колен не преклоняя.
Лишь в памяти
ушедших больше, больше.
Мы знаем жизнь.
Мы это твёрдо знаем:
Нас память держит.
Только память тоньше.
Но только память
нам гневить не надо.
Она и так с трудом,
но всё же держит.
Ушедшим
отдаёт в награду –
последнюю
на жизнь надежду.
Нам жить отмерено,
пока нас кто-то помнит.
Забудут –
навсегда уйдём из жизни.
Давай же, друг,
поднимем тост с тобою
За них, ушедших.
Пока живём.
На каждой новой тризне.
Гражданская война
Мы на бой выходим не спеша,
помаленьку, понемножку, понемногу.
И уже вздымается душа,
видя злую битву у порога.
Бой уже у твоего крыльца.
И тебе решать, сегодня – кто ты.
Поддержать того иль этого стрельца,
ведь и тот, и этот – из народа.
А народ сегодня – пополам,
по сердцу проложена граница.
Правда там? Иль правда только там?
Ведь и там, и там – родные лица.
Слева брат. И справа тоже брат –
кто меж ними руки к небу тянет?
Нынче только пушки говорят,
в подтвержденье изрыгая пламя.
Разговор подводят под черту,
а в конце разрывом ставят точку.
Хочешь жить? Иль жить невмоготу
между этих, рвущих сердце строчек.
Это жизнь. Она сегодня – бой.
Это бой. И он сегодня – жизнь.
И рассвет сегодня грозовой.
До заката нелегко дожить.
Я вернулся
Ты сказала: «Вернись!».
Я в ответ: «Непременно».
Разбросала нас жизнь.
Только слово нетленно:
я вернулся назад
обелиском гранитным,
вечно юный солдат,
только жизнью побитый.
Никуда не уйду!
Буду вечно с тобою.
Я стою на виду,
здесь поставлен судьбою.
Приходи, помолчим,
вспомним, как расставались.
Был тобою любим
и любимым останусь.
Только ты не старей,
только слёзы – не надо.
Пусть поёт соловей.
Пусть поёт. Нам на радость.
Обелиск
Встанем рядом,
поклонимся низко –
надо! Надо! –
родным обелискам.
Их немало –
да слишком их много –
Разбросала
война по дорогам.
И под каждым
до боли знакомый
он, отважный,
ушедший из дома,
на прощанье
сказав только: ждите.
Расставаться
за мной не ходите.
Возвращусь
сам ли, делом иль славой,
лишь бы Русь
в громе бомб устояла.
И ушёл,
возвратясь обелиском
той войной
опалённого списка.
Но доволен,
рассветы встречая,
юный воин
из камня и стали.
Встанем рядом,
поклонимся низко…
Всегда светить
Родиться, чтоб светить кому-то,
и умереть горячей искрой,
и возродиться вновь на утро,
взойти звездой на обелиске.
Светить, чтоб даже ночью тёмной
смог проложить страдалец-путник
в степи, метелью занесённой,
едва заметный первопуток.
Чтоб вслед идущий мог продолжить,
а первопуток стал дорогой.
Не каждый умереть так сможет,
чтоб жить в народе долго-долго.
Звезда горит на обелиске,
огонь из сердца источает.
Я поклонюсь солдату низко –
героев бывших не бывает!
После победы
Солдаты с войны возвращались не дружно.
А сколько совсем не вернулось из них.
У матери сына, у этих нет мужа,
отцов у детей – всё родных, не чужих.
Со скрипом, но жизнь возвращалась в деревню.
Вот выросла хата, а вот уже дом.
Но раны на сердце, но раны на нервах
не скрыть никаким самым тяжким трудом.
Грядут юбилеи великой победы,
забудутся в памяти страшные дни.
Как прежде, мать выставит чашку к обеду:
умерь же свой голод, любимый мой сын.
А вечером мужу постель приготовит
и ласково скажет: поспи, отдохни.
Она не заплачет в толпе, при народе,
и с мужем не станет: он так не любил.
И дети, отцами гордясь принародно,
грустят, тихо плачут: ну, где же ты, где?
Не трудно погибнуть в борьбе за свободу,
но трудно смириться, что нет их и нет.
Тишина
Бродят пары по аллелям,
тихий смех.
Совершенно не надеясь
на успех.
Лишь в укромном закоулке
поцелуй.
Лишь отдастся в сердце гулко –
не ревнуй.
И поют в ночи с надеждой
соловьи.
Всё о ней – о безнадежной –
о любви.
Будет ночь и счастье будет,
будут дни.
Ищут руки. Ищут губы –
мы одни.
Будут жаркие рассветы,
будет свет.
Где ты, милый? Где ты? Где ты?
Завтра – нет.
Нету завтра. А сегодня
тишина.
В ночь, в хорошую погоду
шла война.
У нас счастливое лицо
Она ждала домой солдата.
Когда ж вернулся он домой,
вскричала громко: «Здравствуй, папа!
Как хорошо, что ты живой.
Садись, – скамейку подтолкнула, –
и отдохни за много лет. –
И даже, когда мать всплакнула, –
не смей, – сказала, – мама. Нет!
Порадуйся, он снова с нами.
А у соседей нет отцов.
У них глаза болят слезами,
у нас – счастливое лицо.
Пусть люди видят, – есть же счастье:
из стольких он пришёл один».
От этих слов солдат был счастлив.
Отец дожить смог до седин.
Что б сегодня стоили без них?
Мало нас. Да и тельняшки наши
износились, как ни берегли.
Видя нас, никто уже не скажет,
как тогда мы выстоять смогли.
Нету сил. И шаг уже не чёткий.
И без помощи не просто нам идти.
Приглашают как гостей почётных,
чтобы то, что было, пережить.
То, что было… Как его забудешь.
Сколько нас оттуда не придёт.
Смерть нас пересеивала грубо,
не считая, видно, за народ.
Не считала и вела в могилы.
Сколько их осталось за спиной.
Нам тогда едва хватило силы,
а теперь нет силы никакой.
Лишь во сне сбираются колонны
тех, давно погибших, и живых.
Молодых, безусых и зелёных.
Что б сегодня стоили без них?
Где их души
Когда-то в сорок пятом
закончились бои.
Домой пришли солдаты –
товарищи мои.
Деревня вся встречала
вернувшихся ребят.
Но только слишком мало
вернулось их назад.
Осталось слишком много
безусых пацанов
на фронтовых дорогах
в могилах без крестов.
А многих только кости
присыпаны слегка,
куда разрыв их сбросил,
похоронив вот так.
В далеком сорок пятом
закончились бои.
Но полсела в солдатах
могилы ждёт свои.
Где их душа пристанет?
Где свой покой найдёт?
Лишь только наша память
их души бережёт.
Сон
Опять проснулся весь в поту.
Опять был бой. В ночной атаке
мы штурмовали высоту,
опять пехота шла без танков
и без поддержки артогнём.
Не дрейфи, матушка-царица!
А от ракет светло, как днём.
От пчёл свинцовых где укрыться?
Лишь защищает нас «ура»,
а вместе с ним слова покрепче.
Пора! Давно пришла пора,
чтоб опрокинуть этих немцев.
Но враг в ответ грозит огнём,
в цепи то там, то тут прореха.
Умрём, но до врага дойдём!
Так пожелай нам, смерть, успеха.
Дрожит неистово земля,
то сапоги стучат по камням.
Нельзя стоять! Упасть нельзя!
Коль ляжем, то уже не встанем.
Опять проснулся я в поту.
А в голове – всё грохот боя.
Мы штурмовали высоту.
Но взяли ли…
Тревожное счастье
Склоняюсь и слышу: довольно тревоги,
что нас поднимала с собою в дорогу.
Ведь в жизни осталась заветная малость.
А что ещё в жизни сегодня осталось?
Но будут у нас, ещё будут тревоги.
Не пройдены наши с тобою дороги.
Поднимет нас буря и громом накроет.
Когда-то ведь было – ты помнишь? – такое.
Пока мы живём, нам не стоит ручаться,
что мимо пройдёт безучастное счастье.
А где наше счастье? – В тревогах и бурях.
Оно ещё будет
Оно ещё будет.
Оно непременно вернётся к порогу
И снова понудит подняться в дорогу.
И скажет: бери свою ношу на плечи.
И снова – до встречи.
И снова – до встречи.
Идёт война
Россия, Украина, Беларусь –
где только их останки не лежат.
Как много лет живёт над ними грусть,
их души успокоиться хотят.
Их тьмы летают ночью по полям,
и по лесам летают ночью тоже тьмы.
Не считано могил по деревням,
но миллионы, не пришедшие с войны,
уже не требуют, лишь просят дать приют
и отпустить их души на покой.
Погибшие домой уж не придут,
они остались вечно за рекой.
Их успокоить – тоже тяжкий труд.
Идёт война, пока над ними грусть,
пока они покой не обретут.
Россия, Украина, Беларусь –
идёт война.
Пока идёт война.