Субботним вечером Михаил Михайлович с супругой возвращались из театра. Мария Фёдоровна прижималась к мужу, прячась от пронизывающего ноябрьского ветра.
- Смотри, - вдруг сказала она, остановившись у витрины антикварного магазина, и показала на небольшую фарфоровую статуэтку. Это была девочка в коротком белом платьице в голубой горошек. В одной руке девочка держала букет полевых цветов, а другой радостно махала кому-то. Ветер развевал тонкие косички и платье девочки. На фарфоровом личике было запечатлена застенчивая улыбка. Мария Фёдоровна долго смотрела на статуэтку и сказала, задумчиво. - Когда я училась в начальной школе, каждый год в конце мая мы ходили в поход. Шли пешком на окраину нашего городка на высокий холм, у подножия которого пролегала железная дорога. Мы сидели на поляне, усыпанной одуванчиками, плели венки, собирали букеты, а когда проезжал пассажирский поезд, вскакивали, кричали людям, высунувшимся из вагонов - «Счастливого пути!», бросали им цветы, махали руками. Я помню, как люди нам тоже кричали что–то хорошее, из каждого окна нам махали в ответ.
- А вы чем-то похожи, - удивился Михаил Михайлович, вглядываясь в лицо девочки. – Улыбкой, наверное. Нет, нет! – вдруг захохотал он. - Возрастом! Она тоже, небось, с шестидесятого года!
Мария Фёдоровна улыбнулась остроте мужа и ещё плотнее прижалась к его плечу.
Дома, поужинав и посмотрев новости, Михаил Михайлович стал укладываться спать. Он видел, как жена, достав семейный альбом с фотографиями, задумчиво перелистывала страницы, словно заново проживала жизнь. Он погасил настольную лампу, и жена подсела к нему. Кровать под её грузным телом заскрипела. Мария Фёдоровна тихо сказала:
- Миша! Я хочу, чтобы ты знал, что я очень тебя люблю!
- Что с тобой? - забеспокоился он.
-У меня предчувствие, - сказала она после паузы. - Что мы скоро расстанемся.
- Улетишь что ли куда-то? - недовольно проворчал Михаил Михайлович.
Мария Фёдоровна вдруг замерла у него на груди, словно подавила рыдания, и сказала высоким, готовым сорваться голосом:
- Миша, прости меня, что я не поехала с тобой в Таиланд, толкнула тебя на грех.
- Какой грех? – возмутился супруг. - Ты что, с ума сошла? – оборвал он жену.
-Тихо, тихо, - как больному ребёнку сказала Мария Фёдоровна. – Прости, пожалуйста!
- Спать ложись! - рассердился он и отвернулся к стене.
***
Они прожили счастливо 35 лет, воспитали двух дочерей, выдали их замуж. Теперь у них уже трое внучат. И трудились в одной организации всю жизнь. Он продолжал работать, а Маняша, как он её называл, была на пенсии. Жена стала тихой, занималась домом, внуками, стала часто ходить в церковь. Он не мог поверить, что всего два года назад, Маняша заведовала большим отделом и слыла волевым руководителем. Михаил Михайлович с удивлением отметил, что эта Маняша нравится ему больше той, прежней, но её религиозности не принял. Он был крещён бабушкой в детстве, а в Бога не верил, считал это какой-то игрой, для неприспособленных к жизни людей, в большинстве своём неудачников. Жена звала его с собой в церковь на службы, на исповедь, но он категорически отказывался. Однажды она предложила ему венчаться, очень просила сделать это ради неё, но он не согласился.
А с Таиландом было вот что. Два года назад предложили путёвку с хорошей скидкой. Сослуживцы, побывавшие в этой стране, с восторгом рассказывали о чудесном тайском массаже, от которого молодо закипала кровь, об экзотических напитках и кушаньях, о загорелых, готовых на всё, женщинах. Маняша заупрямилась, не захотела ехать, потому что начался великий пост, время, которое исключает всякие развлечения. Откровенно говоря, Михаил Михайлович даже обрадовался, когда жена отказалась от поездки. Это не Франция, не Италия, где они побывали вместе. В такую страну надо ехать холостяком, и он уехал, хотя никогда не был бабником и в отношениях с дамами не заходил дальше лёгкого флирта. Группа из их города состояла преимущественно из женщин, и в один из вечеров в его номере оказалась одна из них - молодая и энергичная, чуть старше его дочери. Она была настойчива в своих ухаживаниях, и он уступил. Михаилу Михайловичу по началу было лестно это внимание, он был горд, что справлялся с ролью любовника, но постепенно эта связь стала удручать его. Он стеснялся своего стареющего тела и однажды спросил её напрямик, не противно ли ей молодой и стройной делить ложе с пятидесятипятилетним дедом. Она ухмыльнулась и коротко ответила, что не противно. Их роман продолжился на родине, но тяготил его всё больше и длился по инерции, до какого–то особого случая. Она жила в маленькой однокомнатной квартирке с пятилетним сыном, которого на время их свиданий забирала соседка. Однажды, когда он раньше обычного стал собираться домой, она, недобро сверкнув глазами, спросила:
- Что, старую корову свою опять полюбил?
От откровенной грубости он опешил, новыми глазами посмотрел на свою партнёршу и так же грубо парировал:
- Я её всегда любил и люблю, а ты отвали, не звони больше.
К счастью, на этом всё закончилось, видно нашёлся кто-то моложе или состоятельней.
- Неужели Маняша что-то знает? - тревожно подумал он, засыпая.
***
Утром он уехал на дачу, где под нудным моросящим дождём сгребал прелые листья, вспоминал вчерашний вечер, странное поведение супруги, намёки на разлуку, размышлял о том, что если она знает о его похождениях, то насколько много. К обеду он вернулся домой. Войдя в квартиру, он увидел жену, хлопотавшую на кухне.
- Ты не больна? – спросил Михаил Михайлович, обратив внимание на её бледность.
- Мне не хорошо что-то, - сказала она. - Ты обедай, а я пойду, прилягу.
С удовольствием, съев тарелку рассольника, кусок пирога, он решил почитать газету в своём любимом кресле, но странный звук заставил его заглянуть в спальню. Маняша лежала на кровати, хватая воздух широко открытым ртом. Мертвенная бледность разливалась по её лицу. Из груди как из кипящего самовара раздавалось бульканье. Михаил Михайлович бросился к жене. Маняша что–то пыталась ему сказать, но гримаса страдания на её лице мешала Михаилу Михайловичу понять, что она хочет. Он бросился к телефону, набрал «03» и кричал в трубку, умоляя приехать как можно быстрей. Он дышал на холодные, словно мраморные руки жены, пытаясь согреть. Жестом она показала, чтобы он наклонился к ней. Он прильнул ухом к её холодным губам и услышал, сквозь хрипы её прерывающийся шёпот:
- Я умираю! - она перевела дыхание и, превозмогая себя, зашептала дальше. - Жаль, что мы никогда больше не встретимся!
Она хотела ещё что-то сказать, но голос замер на полуслове. Он ощутил на своей щеке какую–то влагу и с ужасом отпрянул от кровати. Из уголка её рта стекала розовая жидкость. Судорога пробежала по телу, которое вдруг неестественно вытянулось, взгляд остановился.
- Не улетай! - прошептал Михаил Михайлович, глядя на багровеющее лицо жены.
Всё, что происходило потом, он помнил плохо. Была «скорая», молодой доктор сказал, указывая на больные ноги жены, что, скорее всего, оторвался тромб и закупорил лёгочную артерию. Потом приехала полиция, люди из морга, которые на одеяле утащили Маняшу. Заплаканные дочери неприкаянно бродили по квартире. Собрались друзья, спрашивали, как всё произошло. Он, ошеломлённый случившимся, молчал, закрывшись в спальне.
***
Отпевали Марию Фёдоровну в приходском храме, в который она ходила. Страшные предсмертные минуты неузнаваемо изменили облик жены, и Михаилу Михайловичу казалось, что кто-то другой лежит в гробу, усыпанном цветами.
- Почему она сказала, что мы больше никогда не встретимся, - допытывался Михаил Михайлович у подруги жены после похорон. – Она мне говорила, что душа вечна, значит - мы будем вместе.
- Нет больше нашей Манечки, - плакала подруга. - Как любила тебя! Как мечтала повенчаться, а ты упёрся. Хотела с тобой рядом быть всегда, а там, - она показала на небо. - Вместе только венчанные супруги. Значит, не встретитесь, - подруга залилась слезами, а потом продолжила, вытирая платочком мокрое от слёз лицо. - А как она страдала, когда ты молодуху в Таиланде подцепил, и ни одного упрёка! Только себя винила. Необыкновенная женщина! - закончила подруга.
- А она что, знала об этом? - удивился Михаил Михайлович.
- Конечно, нашлись «добрые люди», донесли!
Каждую ночь ему снилось, что он стоит у вагонного окна. Поезд мчится на предельной скорости мимо холма золотого от цветущих одуванчиков. Девочка в белом платьице машет ему рукой и кричит что-то важное, самое важное для него, а он не может понять, что. Он высовывается из окна, кричит ей, что хочет к ней на солнечную поляну, но грохот бешено мчащегося навстречу поезда, заглушал его голос. Он просыпался в отчаянии, и остаток ночи проводил без сна.
Он совсем раскис, несколько дней пил, но, однажды утром, решительно встал, привёл себя в порядок и поехал в антикварный магазин. Только бы статуэтку никто не купил, с волнением думал он, как будто эта маленькая вещица могла вернуть ему прежнюю жизнь.
- Дулёво, шестидесятые года прошлого века, - сообщил пожилой продавец, заворачивая покупку.
Дома он поставил фигурку на столик у своей кровати. Маленькая Маняша смущённо улыбалась ему и приветливо махала рукой.
Как-то позвонила подруга жены, и Михаил Михайлович рассказал ей сон.
- О чём она кричит? - переспросила подруга и задумалась. - Наверное, просит, чтобы ты её не забывал, то есть молился о ней, и тогда, может быть, вы встретитесь?! – размышляла она.
Михаил Михайлович стал бывать в храме, часто заказывал панихиды. Пока ещё непонятные слова молитв, церковное пение уменьшало его тоску, и, ставя свечу на канун, он видел в её пламени счастливое лицо Маняши.
- Не улетай, - просил он её сквозь слёзы. - Не улетай далеко!
Прошло несколько месяцев, и однажды он встретил свою таиландскую знакомую.
- Я слышала, у тебя жена умерла? - спросила она равнодушно. – А ты до того дошёл, что со старухами в церковь ходишь! - усмехнулась она.
- А я и сам старик. Вдовец! – с достоинством сказал он. - Маняша даже умерла для того, чтобы я в церковь пришёл. Вот такая у нас с ней любовь! - добавил Михаил Михайлович и медленно пошёл прочь.
© Елена Шилова
2013 год, январь