Найти тему
Валерий Ратников

Жизнь в Калмаше в 1951-1955 ( продолжение)

Дважды в предыдущем рассказе упомянутый Лапко человеком был технически грамотным , а по тем временам даже неординарным. Валял ся около лесопилки старый двигатель от танка Т-34, который был привезён сразу после войны при организации леспромхоза. Цель- обеспечить посёлок электроэнергией. По долгой дороге на гражданскую службу движок этот раскулачили и прибыл он в положенное ему место в некондиционном состоянии. Многие брались запустить его- не получалось и он года четыре пролежал под открытым небом. Наконец взялся за дело Лапко и посёлок засиял огнями. Электроэнергию на освещение в одиннадцать вечера отключали, а на кой она позже-то. Спать пора, завтра на работу. Зато до одиннадцати- красота, светлота. Уроки выучишь и читай взахлёб, сколько тебе надо. Не то что при керосиновой лампе. Первую в своей жизни книгу, которую прочитал, помню на всю жизнь « Морские рассказы» Станюковича . Во втором классе одолел Лондона и Майн Рида. Мама работала заведующей поселковой библиотекой и мне были доступны все новые книги, которые поступали в книжный фонд. Удивительную тягу народа к чтению в то время вспоминаю и удивляюсь сегодняшнему равнодушию к чтению. Редкий молодой человек тянется к книге, дремучая безграмотность охватила современное общество. Пресловутый ЕГЭ культивирует упадок этот. Невооруженным глазом видно, что делается это специально и целеустремленно. Мой родной племянник, 33 года проработавший учителем истории в школах и техникумах, рассказывал об отношении учительства России к сегодняшним этим модернизациям, приводящим к оглуплению масс, которыми легче управлять. Даже не управлять, а повелевать. С высоких трибун это проповедуют грефы и чубайсы, эти великие мыслители великого оглупления в некогда великой стране. Если вернуться в мой Калмаш 51-55 годов,вижу эту ужасную пропасть между той гуманной, человечной и эффективной школой и сегодняшним ликбезом, готовящим зомби.страшно. Пятого марта умер великий наш вождь и начался хрущёвский беспредел. Черчилль на склоне лет сказал, что Хрущев принёс вреда СССР больше, чем он за всю свою жизнь, являясь ярым ненавистником коммунистов. Началось с того, что вместе с амнистированными политическими заключёнными на волю были выпущены уголовники, десятки тысяч уголовных элементов. Пришли они и в наш посёлок по спецразнарядке на работу. Но разве вор будет работать? Он и в лагере не работал, под угрозой оружия не работал, а на воле будет работать? Жители посёлка стали вешать замки на входные двери и погреба с сараями. Раньше дома закрывались на палочку и ничего никогда ни у кого не пропадало. А тут вдруг куры на насест к вечеру не стали возвращаться, вяленая рыба и вяленые гуси с чердаков улетать стали, пропадали с вольной пастьбы телята с барашками. Драки с местными жителями стали нормой. В их собственных рядах поножовщина уносила на тот свет то одного то другого. Отец мой, будучи директором леспромхоза неоднократно подвергался нападению со стороны этого отребья. Люди спасали. Ворье думало: раз он директор, значит, богатый. А семья этого богатея на казенных кроватях спала, на казенной постели. Своих собственных матрасов, простыней, одеял не было. Отца часто дома не было, приходилось ночевать в отдаленных лесопунктах, особенно зимой. В ночь на лошадке верхом не поедешь за 15-17 километров. Мы с мамой оставались одни, сволота зэковская это отмечала и к нам ночью пыталась в дом залезть. Один раз нас собака спасла, которую мы в сенях держали, когда отца не было дома. Кобель огромный, Казбеком звали, порвал одного налетчика, сам получил ножевую рану, но они ушли. А успели в сени проникнуть, пилкой выпилили крючок и вошли. Собака молчала, а когда они вошли, бросилась на одного. Долго мы Казбека лечили, выздоровел. Когда мы из Калмаша уезжали, он за нашей машиной километров двенадцать бежал. Мы в кузове с мамой сидели и все видели,как он бежит, выбиваясь из последних сил, смотрели и плакали. Сейчас пишу эти строки, глаза мокрые, вспоминаю. Второй раз двери в сени,уже оббитые железом,каким-то образом с петель сняли. Начали дверь в дом ломать. Собака раненая в доме лежала, мы думали, что вот-вот умрет. Мама за телефон в контору позвонить, там всегда дежурила ночная телефонистка Нина Кашапова и сторож, мужчина инвалид с одной ногой и ружьем. Провода перерезаны. Мама выставляет рамы на кухню, окна выходили в огород, и босиком по снегу бегом в контору. Дядя Павел, это тот самый Паша, о котором писалось в одном моем рассказе, вместе с Ниной скорее к нам. Мы с сестрой спали спокойно и ничего этого не слышали. Сволочье услышало, вероятно, этот шухер и бежать, но Павлик успел вслед выстрелить. Утром-то увидели кровавые следы, участковый,капитан Колесниченко, на четырнадцать селений был один милиционер и обеспечивал порядок, всех вербованных собрал и давай проверять каждого на ранение. У всех руки ноги были целы , но вот одного молодца так и не нашли, не явился на сбор. Так и пропал. Верховодила вербованными зэчка, интеллигентного вида женщина, очень интересная, грамотная. Блатовня беспрекословно ей подчинялась. Кто она такая была, что за судьба была за плечами этой женщины , я не знаю. Только весь беспредел зэковни закончился , когда она была устроена на работу фельдшером в один из лесопунктов. Видимо, имела соответствующее образование. И сподвигнул ее на это решение именно капитан Колесниченко, вот такие тогда были участковые. Блатотня вся куда-то рассосалась, кто работать остался в леспромхозе, кто куда-то сгинул. В посёлке воцарилось спокойствие, но народ насторожился.