Уроки добра.
В этой рубрике я публикую очерк моей хорошей и очень талантливой подруги Ольги Шустовой. О женщине, которая должна была бы ненавидить жизнь и жаловаться на судьбу, но она была всегда источником добра и света, до самой своей смерти.
Валентина Петровская: симфония материнской любви
…Маленькая девочка с озорными васильковыми глазами и вьющимися светлыми волосиками лихо отплясывает на пароходе, идущем из Орла в Пермь. «Эх, яблочко да на тарелочке», – заливается мужичок с гармошкой. И маленькая танцовщица извивается на ветру, словно весенний цветок на тоненьком стебельке. А пассажиры, глядя на малышку, почему-то плачут. «Ну, угомонись ты, егоза!»– отчитывает бабушка кроху, которой кто яблочко подаст, кто карамельку. А у маленькой плясуньи нет рук, чтобы взять гостинец, и нет…ног. Точнее, одна ножка все-таки есть, но какая-то не такая как у других, обрубочек. Ее-то девочка и засунула в консервную банку, чтобы танцевать. Малышку зовут Валя, Валечка. Или Валентинка, как ласково кличет ее любимая бабушка. Валентинка – это письмо любви. Ко всем, кто страдает тяжелым недугом и потерял веру в себя. Поэтесса и прозаик Валентина Петровская улыбалась жизни вопреки всему. И боролась. До конца.
«Бетховен и Григ кричали…»
… – Антошенька, чайник поставь! Слышишь, Оля пироги принесла, твои любимые с капустой!– как будто издалека доносится до меня голос Валентины Петровской. Мягкий, мелодичный, с красивыми переливами. Незабываемый. Как и она сама. Как сейчас вижу ее, маленькую, потешную, как кукла-неваляшка, раскачивающуюся в своем инвалидном кресле. С детским, наивным лицом. В глазах ласковые огонечки, а в уголках губ притаилась скорбь: «Эх, Олька, ну когда мне стихи писать-то! Антону все белье перестирала, супом накормила, лекарство дала, простыни поменяла, полы перемыла. Кстати, блинчики постряпала, ты угостись обязательно, а не то обижусь! – Валентина Антоновна смешно морщит лоб. – Блинчки мои – вкуснятина! Ан-то-он! Как там чайник, вскипел? Ничего не понимает! – тут же тяжело вздыхает она. – Одна радость – сигареты. Довели его эти врачи! Всю ночь бредил – спать не давал. А ты говоришь – сти-хи-и. Нет, Олька, сплошная у меня проза…» «Мам, дай сигаретку! – просовывает любопытную голову в дверь Антон. – Оля пироги принесла?» «Антошка-картошка, ты так все пироги навернешь! Мне и Оле оставь! Марш на кухню, чайник ставить!– весело командует Валентина Антоновна, и уже обращаясь ко мне, декламирует стихи: «Снова крылами печали взмахнула ночь надо мной. Бетховен и Григ кричали. Плакали вместе со мной. Качался на ветках ветер. Ветхий трещал забор. Багровым багрянцем светел прикамский приветливый бор. Но что мне приветы и ласки. Хотя жизнелюбом слыву. Нет в мире страшнее сказки, в которой теперь живу». «Ма-ам, дай си-га-рет-ку!», – просовывается в дверь взлохмаченная голова Антона с мутным взглядом невидящих глаз. «Вот видела, как страшна моя сказка?» – тяжело вздыхает тетя Валя, подъезжая на своем кресле к письменному столу и доставая из ящика пачку примы.
А « страшная сказка» началась, когда Антону исполнилось шестнадцать лет. И он заболел. Как оказалось, неизлечимо. Мне не хочется описывать подробно историю его болезни, и все перепетии, следующие за этим. Не в этом – цель статьи. Я пишу о подвиге матери и о подвиге поэта, находящего время для творчества вопреки всему. И, действительно, если бы Бетховен и Григ, и еще кто-то из великих композиторов могли написать произведение о нелегкой судьбе Валентины Петровской, то это бы была симфония материнской любви. Судите сами. Когда Валя поняла, что станет мамой, врачи заявили в один голос: «Аборт!» Слава Богу, нашлась мудрая врач и сказала: «Да все у Вас хорошо будет! Если мать хотела от вас избавиться во время беременности, то у вас не врожденная инвалидность, а приобретенная. Значит, ребенок родится здоровым!» Так оно и вышло. Валентина нарадоваться не могла на Антошку. Заболел-то он позже. А Валентина Антонова мужественно донесла свой крест и не бросила больного сына на произвол судьбы. И это подвиг. С большой буквы. Женщине без рук и ног в Англии, ведущей активный образ жизни, поставили памятник. Памятник при жизни надо было бы поставить и Валентине Петровской.
Доктор-спаситель
И вдруг забрезжила надежда. Валентину Антоновну в очередной раз положили в Пермь, в протезное отделение – руки-ноги делать. Подошла к окошку. Там машет алой гроздью тонкая рябина, как сиротинка, качаясь на ветру. «Вот и мой сынок такой же – сиротинушка», – тяжко вздыхает Валентинка, вспоминая, что Антон сейчас в психушке. Сердце матери сжимается в нестерпимых муках, по щекам текут жгучие слезы. Вдруг молодой врач, который протез ноги Валентине примерял, бросил на пациентку полный сострадания взгляд. Как в душу глянул. Глаза синие-синие, ясные-ясные. Голос мягкий, проникновенный. Ему-то и рассказала Валентинка свою печальную историю. Не могла удержаться. Алексей Анатольевич Коробейников, так звали врача, верующим, православным оказался. Подарил Валентине Антоновне молитвослов, иконы. Строго-настрого запретил по экстрасенсам и колдунам шастать. От лукавого это. Грех. Исповедовалась Валя. За Антошку молиться стала. Но чувствовала где-то глубоко внутри, что не от сердца это. Ну, нет у нее такой горящей веры, как у Алексея Анатольевича. Да, и предположим, если есть этот Бог, то почему Он Валю калекой-то сделал? Обидно ей стало. Пришла она с этой болью к Алексею Анатольевичу, который на долгие годы стал не только врачевателем ее телесных недугов, но и целителем душевных ран. «А может, там и нет ничего? – усомнилась Валентина Антоновна.– «Есть Бог, Валя! – утверждает доктор. – И Царствие Божие есть! А вера, она ведь не просто дается. Вера – это великий труд, Валя!» «Вам легко высокие слова говорить, а как мне быть, когда Антошка мой кричит, матерные слова изрыгает!» «Молись, Валя, молись!– чуть ли не приказывает Алексей Анатольевич. – Молитва матери может со дна достать. Молись!»
И Валентинка молилась. Как могла: неумело, боязливо. Как малыш, который учится ходить. На неуверенных маленьких ножках. Но с такой же как у ребенка доверчивой душой. Сколько раз потом тетя Валя рассказывался, как только станет под образа, начнет Псалтырь читать, как беснующийся минуту назад Антон тут же успокаивается, или сладко засыпает. Сколько раз Валентинка видела своего бедного сына, распятого на кресте страданий, которые причиняла ему неизлечимая болезнь. Сколько раз спасла его. Молитвой. И верой.
«Не надо последнего слова…»
Так написала в одном из своих стихотворений Валентина Петровская. Она была очень скромным человеком, не любила повышенного внимания и интереса к своей персоне. А мне хочется крикнуть, надо, Валентина Антоновна, надо сказать много-премного слов: о жертвенной материнской любви, о подвиге поэта, и его поединке с жизнью, о подвиге человека, как принято сейчас говорить с ограниченными возможностями. «Мы тоже люди. Мы тоже любим. И солнце в небе для всех одно»,– писала поэт Валентина Петровская, возможности которой, были поистине безграничны. Об ее мужестве и несгибаемой силе воли можно написать книгу. А в этой статье приведу лишь несколько эпизодов. Прихожу как-то к тете Вале, а у нее синяк под глазом, во все лицо. «Что случилось?» – кидаюсь я к ней. «А вот Антон наградил, – грустно улыбается моя любимая тетя Валя. «Надеюсь, Вы сразу же отправили его в психушку?» «Пришлось…,– из груди многострадальной матери вырывается тяжелый вздох. – Да как же он там без домашней-то еды? Вот суп сварила, завтра передачку понесу. И носочки теплые, штанишки ватные приготовила, шапочку. А то замерзнет ведь Антошенька! Когда собираться стали, я ему: «Антоша, шапку теплую надень, вязаную, замерзнешь ведь? А он – ни в какую. Так и ушел раздетый…», – заливается слезами мать. Вот в этом – вся Валентина Петровская…