Раньше, когда меня уже признали знаменитые задницы, мне казалось, что я достигла тех высот в жизни, о которых мечтает каждый. У меня была своя телепередача, своя команда, свой бизнес и я еще немного крутилась по корпоративам, чтобы обмануть налоговую.
Скажу сразу, что сработал меня не какой-нибудь там безграмотный папа Карло, а доктор технических наук, профессор, по сравнению с которым бедный Карло, заика и плотник, выглядел просто Цицероном.
Неумение высказать профессором какую-либо мысль, одетую больше, чем в пять слов, передалась мне по наследству.
- Зачем тебе думать, сынок,- сказал мне папа, тщательно полируя меня кисточкой.- Табуретка нужна только для того, чтобы на ней сидели. Может быть, когда-нибудь ты окажешься в кабинете нашего мэра и он произведет тебя в свое главное седалище.
Бедный папа! Сидя на мне в своем частном университете, он считал, что задница мэра- это предел мечтаний провинциальной табуретки.
Разглядывая его студентов, я поражался их сообразительности. Как они угадывали, что он хотел им сказать, до сих пор мне непонятно.
Важно другое. Я понял, наконец-то, что спутанность слов и мыслей- это великий дар, который передался мне по наследству совершенно бесплатно.
С тех пор без написанного сценария или готового текста я не появлялся на людях.
Выяснилось, что папу могли понимать только люди, которые были зависимы от него. А кто мог зависеть от меня в этом житейском море ханжества и притворства?
Хорошая память никогда меня не подводила. Заранее выученные смешные и не очень слова поражали зрительные залы, как шрапнель. Все, кто покупал меня, думали, что я такой умный и удивительный от природы. Они падали и катались по полу, когда я сначала изобразил нашего мэра, потом губернатора, потом хозяина телеканала, а потом и самую жирную задницу в нашей стране.
Половина населения страны приникала к голубым экранам, когда я потешался над теми, кто поил и кормил меня.
Однажды я даже спросил зал по заранее написанному сценарию, проголосовали бы они за меня на должность самой главной задницы страны.
Зал однозначно выбросил вверх руки, как знамена.
- Вы что,- испугался я своей шутки,- готовы избрать табуретку главой государства? Вы что, очумели? Вы же не кефир выбираете... Я изготовлен только для того, чтобы на мне можно было сидеть
- Ха-ха-ха,- покатывался от смеха зал.
- Послушайте,- пытался я вразумить развеселившийся зал.- Если вы меня изберете сами понимаете кем, то табуретка будет сидеть у вас на голове и думать вам придется уже совсем другим местом.
- Как креативно,- отреагировал зал. – Нам уже надоели жадные правители, которые умеют только хавать и ртом, и седалищем . А так хоть одна щель табуреткой будет прикрыта.
А что, подумал я, недаром говорят, что глас народа- это глас божий.
- Главное, сынок,- сказал мне хозяин телеканала,- чтобы ты всегда помнил тепло наших задниц, а мы тебя не подведем.
С тех пор, как меня выбрали тем, над кем я раньше изгалялся по полной программе, я узнал о себе все: и что я безжалостный чурбан, и что нос у меня не такой, как у всех, и что носить табуретку на голове- это значит полностью похоронить свободу слова.
Но тут уже не взыщите.
Вы или за свободу слова и воровство или за единомыслие и бег на месте.
Как-то во сне пришел ко мне брат мой Буратино и завистливо спросил, как мне, сделанному тоже из полена, удалось так высоко взлететь.
- Ну во-первых, - ответил я ему,- меня смастерили в отличие от тебя для задниц уважаемых граждан, которые однажды подумали, а повеселим мы наш народ, неужели он не заслужил разминки после таких, как мы, Карабасов-Барабасов, а во-вторых, никто и предположить не мог, что обыкновенная табуретка может стать страшнее самого Бармалея.
Буратино нервно закурил.
Но тут уж, как говорится, ничего не поделаешь, видели очи, что покупали, так чего уж на меня обижаться.
Кстати, видел я тех, кого до меня выбирали. И хоть не из дерева они были вырезаны, но чурбаны были еще похлеще, чем я.
А вот сигаретку, пожалуй, затуши.
Мы с тобой из такого теста сделаны, что запросто можем сгореть как на работе, так и во сне.
Не люблю я эти искры из глаз при закрытых ртах.