Машина остановилась возле подъезда.
Девятиэтажка. Пыльно. Голуби-полуночники цыпают по асфальту. Под скамейкой — семечковая шелуха, бензиново-слюнные пятна и лепестки отцветшей черемухи.
Ни лампочки в окне, ни души во дворе.
Чёрная собака встрепенулась, когда услышала скрип тормозов, но разглядела водителя и — успокоилась, стряхнув с облезлой шерсти тусклые капли света, который лился из одинокого фонаря — на темноту. Потом — положила мордочку на лапы и вздохнула. Как человек. Смотрела в пустоту, скулила. Так и задремала — на скамейке. Ей — не привыкать.
Кашлянула дверь. Лифт — не работал. Пахло хлоркой: уютно, свежо, щекотно.
Дмитрий Сергеевич решил передохнуть между пятым и седьмым. Ему — как раз на девятый — последний. В тридцать седьмую квартиру.
Дмитрию Сергеевичу, некстати, — шестьдесят пять лет, под мышкой у него — цветастый свёрток.
Дмитрий Сергеевич вытащил из кармана истёртых брюк кнопочную «нокию», набрал номер, сощурился: гудки царапнули правое ухо, а и чьи-то крики этажом ниже — отскочили от зелёной штукатурки и рассыпались.
Скандалят, что ли. Эх, Надя не берёт. Может, занята. Или не дома. Надеюсь, успею. Чёрт, каламбур. Волнуюсь.
Две минуты — и у двери. Дёрнул за ручку — открыто.
И вот — прихожая. Светло. В ванной — кто-то моется. Ну как кто-то — Надя, наверное.
Успел?
Дмитрий Сергеевич, не разуваясь, прошёл на кухню. Пахло табаком и крепким сладким чаем. На столе — холодная кружка, в тарелке — рыхлое печенье. И сахар.
Тростниковый!
Хорошо живёт. Слава Богу.
Свёрток — положил на стол.
Но — никого. А в ванной — потоп.
Дмитрий Сергеевич выключил кран, закидал воду полотенцами (сорвал их с крючка) и — заплакал.
От безысходности: когда он ещё увидит свою внучку? Нелюбимую, но — родную. Никого у него нет. Кроме неё. И у неё — никого. Кроме него.
Родители Нади погибли на улице: хмельные — возвращалась с его юбилея закоулками домой — какая-то шпана — нож.
Кто — не нашли, зачем — не узнали.
Разбой? Нет: часы, деньги, всё — на месте. Хулиганство. Да, скорее всего, хулиганство.
Наде было три. Отдали бабушке с дедушкой. Валя — умерла два года назад. Вот и остались — Дмитрий Сергеевич, Надя, персидский кот и тоска. В девятом классе Надя снова переехала от дедушки с бабушкой в шестнадцать лет — в квартиру мамы-папы, которую они купили перед её рождением. А Дмитрий Сергеевич жил с женой в однушке на окраине.
Надя училась-училась — доучилась до поступления в Канаду.
Инженеркой будет.
Феминитивы не бесили Дмитрия Сергеевича. Такие слова — нужны. Нужна видимость женщин в профессии. Это ему Надя как-то раз сказала, когда продукты во время «карантина» завозила. А он — в интернетах полазил-почитал — и согласился.
Так. Слёзы высохли. Обратно — на кухню. Развернул хрустящую бумагу, открыл коробку — тёплый свитер. Купил в каком-то модном магазине. Там ведь, в Канаде, зимы холодные и ветреные.
Шорох — из прихожей — на кухню.
Надя!
Слёзы.
— А ты чего?
— Да воду забыла. Выключить.
— А ты?
— Зашёл вот. Тебе.
Дмитрий Сергеевич кивнул в сторону свитера.
— Ой, спасибо!
Обнялись.
— Ну, я опаздываю. Как жизнь у тебя?
— Пойдёт. Может, подвезти?
— Если нетрудно. Боюсь на такси не хватит. Мелких купюр — мало. А тратить их — себе дороже.
— Какой там! Поехали!
Спустились. Надя забрала чемоданы у таксиста, который ждал её внизу. Жёлтая «Киа-Рио» выехала со двора.
Чемоданы загрузила в багажник дедовской машины.
Ехали в тишине. Дмитрий Сергеевич высадил Надю у терминала. Она — чмокнула его в шершавую щёку:
— Спасибо!
— Тьфу. Не за что. Удачи тебе. Звони-пиши.
Хлопнула дверью.
Сначала — её силуэт трясётся пламенем свечи в толпе, чемоданы грохочут по плитке. Потом — лица, туман, шумы. И — растворилась в толпе, как сахар в чае.
Только чай — тут. Холодный, на столе остался. Ждать. А Надя — там. Тёплая. В холодной Канаде.
Дмитрий Сергеевич — у себя.
Утро. Новости. Телевизор. Завтрак: яичница из двух яиц, бутерброд с сыром, растворимый кофе.
Самолёт упал. И сердце Дмитрия Сергеевича — тоже. Рейс «Санкт-Петербург — Москва.
Наде — тоже из Питера — в Москву. Пересадка — в Стамбуле. Должна была быть.
Кадры: репортёрка, обломки, комья земли, ветер, спасатели_цы, в руках у одной, которая промелькнула на заднем плане, — рваный красный свитер.
Дмитрий Сергеевич закрыл глаза.
Он же покупал свитер зелёного цвета.
А, дошло.
Зазвонил телефон.
— Это Надя. Всё хорошо у меня. Я уже видела, что там по телевизору передают. Не переживай, я решила другим рейсом лететь, тебе говорить не стала. На тот уже регистрация закончилась. Мы опоздали. Как ты? Всё хорошо?
Он кивнул.
Тишина.
Понял, что молчит. Откашлялся.
— Да. А у тебя?
— Хорошо-хорошо, говорю же. Полечу завтра вечером. Подвезёшь? Будет вторая попытка. Лол. А пока — приезжай, пожалуйста. К тебе поедем. Чай пить. Я перепугалась, хоть по мне и не скажешь. Я в аэропорту ночевала, да. Поела. Задать откуда? Я буду ждать тебя там же, где ты меня вчера высадил. До встречи. Люблю. Что? Да этих свитеров, дед, тысячи. И все — похожи.
Дмитрий Сергеевич сбросил вызов.
Надо ехать. Ждёт все-таки.