ЮРИЙ БОГАТЫРЁВ родился 2 марта 1947 года в Риге. Скончался 2 февраля 1989 года в Москве.
Интервью "Свой среди своих" Бориса Велицына с Ю. Богатырёвым (1982):
— Новые роли — это шаг в сторону от амплуа? Особенно, если вспомнить ваш дебют в кинематографе — героического чекиста Егора Шилова в фильме Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих».
— Если рассуждать об амплуа, то я считаю себя характерным актером, но в самом широком смысле. Я не прячусь за грим, стараюсь проникать в суть персонажа и внешне, и внутренне. Если некоторые актеры играют себя в предлагаемых обстоятельствах, то для меня это не совсем правильно. Перевоплощаться, создавать непохожие образы, выступать в разных жанрах — гораздо плодотворнее. Говоря о начале пути в кино, я с благодарностью вспоминаю Никиту Михалкова, у которого снялся почти во всех его фильмах. Кстати, первая наша встреча состоялась еще тогда, когда Никита снимал свой дипломный фильм «Спокойный день в конце войны». В этой короткометражной картине я сыграл фашистского солдата. А в новой его ленте «Родня» я снялся в острохарактерной роли Стасика.
— Что привлекает вас в методах Никиты Михалкова — режиссера и актера?
— Умение сплачивать вокруг себя единомышленников, талантливых людей. Необычайная работоспособность, умение сделать точный отбор, глубокую разработку всех сцен. С актерами он начинает трудиться задолго до съемочного периода, много репетирует. И на площадку мы выходим подготовленными, «размятыми». Отсюда и быстрота, и качество.
Никита Михалков:
Я познакомился с Юрой в Щуке, потому что мы учились вместе. Он учился на два курса младше меня. И я помню его невероятно дородную внешность... Помню его в самостоятельной работе по "Подростку" Достоевского — он приготовил отрывок и замечательно там играл...
Уже тогда он считался очень перспективным актером. К тому же у него еще было дарование художника. А также замечательный юмор, деликатность в обращении. То есть это был как бы образ артиста начала XX века — мхатовской школы, с интеллигентными манерами и веселыми шутками...
...Юра очень тонкий артист, тончайший. И что самое главное — у него были абсолютно потрясающие интуиция и вкус. Он точно чувствовал тонкость юмора. Он не мог играть "средне" — мол, это проходная сцена, и бог с ней... Он не мог быть просто тупо органичным артистом. Ведь вот есть органичные артисты, которые очень хорошо произносят текст и все делают очень мило... Но он не мог.
Он был по-настоящему театральным артистом — в самом прекрасном смысле этого слова. Поэтому все его реакции, все повороты характера его героя были удивительно крупны. Но эта крупность была не театральным нажимом, а выразительным мощным мазком — как у художников "Бубнового валета", скажем: такой жирный, сочный, очень на своем месте. И в то же время он держал тонкость паузы. Вдруг — дрогнувший голос, вдруг — наполнившиеся слезами глаза... Это он делал просто ювелирно. И в этом отношении сегодня я не знаю такого актера...
Юра был просто как выезженный скакун. Он мог по ходу импровизировать — достаточно было из-за камеры ему шепнуть, что делать, и он мгновенно разворачивался, и это было абсолютно органично. Он был совершенно мастерский импровизатор. Хотя он, как и я, любил импровизацию хорошо подготовленную, а не просто спонтанную — оттого, что не знаешь, что делать...
...Его "неяркость" была его великим преимуществом — он был из тех актеров, которые могли быть любыми. Он был как бы стерт. Зато из него можно было делать что угодно. Трудно найти другого такого актера, который мог бы играть и Шилова в вестерне, и Войницева в "Механическом пианино", и Штольца в "Обломове", а потом Ромашова в "Двух капитанах". Юра именно тем и потрясал.
Юра действительно был гениальный артист. Я имел счастье и смелость говорить это ему в лицо и считал, что ему очень важно было это слышать. Ему нужно было, чтобы его ценили. Ему не хватало внимания.
В последние годы он был поглощен театром, мы же в это время писали сценарий "Грибоедова" и были как бы совершенно разными планетами...
Мы дружили, но не ходили друг к другу в гости каждую неделю. Он звонил мне, я ему. Мы не теряли контакта, просто он не был таким плотным, как когда мы работали в одной картине...
Юру трудно с кем-то сравнивать. По степени возрожденческой одаренности, блистательному артистизму, тонкому вкусу рядом с таким замечательным художником я сегодня никого не представляю себе...
Из книги Натальи Бобровой
"Юрий Богатырёв: не такой, как все"
Издательство "Центрполиграф", 2001 г.
— Как вы пришли в искусство?
— Сначала было художественное училище, где я собирался приобрести профессию художника по коврам и тканям. Потом поступил в мастерскую эстрадного искусства, готовился стать чтецом на эстраде. Но победила любовь к сценическому искусству. Театральное училище им. Щукина, которое я закончил позднее, стало для меня подлинным университетом. Живое, неакадемичное искусство вахтанговской школы, ее великолепные мастера — Гриценко, Ульянов, Борисова, Пашкова, Яковлев — дают пример огромной неутомимости, постоянного стремления к совершенству.
Наталья Варлей:
Впервые я увидела Юру на ступеньках Щукинского училища. Мы вместе поступали на первый курс. Он стоял в центре толпы абитуриентов — такой большой, вальяжный, громкий, что-то рассказывал и держал внимание всех.
И потом на протяжении всех четырёх лет нашей студенческой жизни он так и притягивал всех нас какой-то необыкновенной внутренней силой. Это, наверное, и есть магия таланта.
С ним мы сразу прониклись пониманием. И так невольно получилось, что в нашей общей студенческой жизни главная, ведущая роль была у Юры. Он всегда был в центре внимания. Мы все старались говорить, как он, шутить, как он, — вкусы всего нашего курса были подстроены под Юру. При этом над ним немножко подсмеивались, подтрунивали, "пельмень" называли его — но с такой любовью, с такой нежностью. Или "бело-розовый": он был как зефирчик — мягкий, пухлый, уютный, с большими, словно припухшими губами. И в то же время удивительно лёгкий. Просто потрясающе лёгкий. Я очень хорошо помню, как он танцевал на уроках танцев — просто летал.
Он замечательно пел. У него был прекрасный голос, удивительный слух. До Щукинского училища он занимался музыкой.
И ещё на всех занятиях по мастерству он слушал, всё время делая какие-то наброски, рисунки, зарисовки, шаржи... карандаш из рук никогда не выпускал.
А как мы развлекались! Вот перерыв между лекциями. Юра садится за рояль и играет свою любимую "Конфетки-бараночки". И тут такое начиналось! Что мы творили — непостижимо просто! Например, Костя Райкин выпучивал глаза и как обезьяна скакал по столам. И начинались "джунгли". Шум, крики, хохот... А ведь было всем нам от семнадцати до двадцати лет — уже не школьники, а взрослые люди. А Юра всему этому безобразию аккомпанировал.
Из книги Натальи Бобровой
"Юрий Богатырёв: не такой, как все"
Издательство "Центрполиграф", 2001 г.
— Училище дало вам путевку в театр «Современник», а позднее вы стали актером МХАТа. Много снимаетесь в кино, на телевидении. В чем вам видится путь к профессиональным удачам?
— Достичь совершенства, как и идеала, наверное, невозможно. Но надо идти к этому всю жизнь. И если успех пришел на определенном этапе, то следует намечать новую цель. Жизнь движется вперед, и ты не должен останавливаться. Хочется быть жестоким к самому себе, хотя это и не всегда удается. Когда у меня спрашивают: каково ваше кредо, я отвечаю: нужно работать, а не разглагольствовать.
Олег Табаков:
...И вот еще человек был один... Его уж нет. Это Юрка Богатырев. Вот когда думаешь о том, как же мало реализуют люди нашего ремесла талант, который им дается от Бога и от папы с мамой... Вот один из таких. Ах, как бы он много мог сыграть! Юра Богатырев... Очень такой одинокий... Нежный-нежный человек. Мы в "Обломове" играли: я — Обломова, а он — Штольца. Но, как мне кажется, "голубиная душа", конечно, вот это про него.
Из передачи "Театральная летопись: Олег Табаков"
телеканала "Культура", 2005
— Ваши убеждения формировались с детства?
— Наверное. Родился я в Риге. Мой отец — военный, и наша семья много перемещалась по стране. Родителям я обязан тем, что они приучили меня к трудолюбию. Благодаря этому я считаю себя самостоятельным. Не любил мыть полы — мама заставила. И не считаю зазорным то, что умею гладить. Кстати, все это реализуется в профессии. Говорят, мой Мартин Иден (в одноименной экранизации повести Джека Лондона) в сцене, когда он гладит белье, водит утюгом весьма уверенно.
Ия Саввина:
Вот чему я научилась у Юрочки... это такой невероятной самоотдаче! Он очень не любил, когда я говорила: "Да не люблю я играть. Не люблю репетировать." - "Ты с ума сошла!" Для него это была жизнь. И он расходовал себя на полную катушку, что называется.
Мой муж говорил о нём: "А, это ийкин гастрольный муж." То есть мы были так дружны. Мы завтракали вместе, обедали вместе, ужинали вместе... Телевизор, ничего не понимая, в той же Японии смотрели вместе... И вдруг показывают уже пожилого Тони Перкинса, первый его фильм, хичкоковский. И это было так страшно! Мы сидели на диване, смотрели. Потом я отходила к двери и смотрела на Юру, а он - на экран. И я говорю: "Юрочка, когда пройдет это самое страшное, то ты меня позови." Он говорит: "Июш, иди сюда. Иди, иди, всё уже прошло." Я подхожу и как раз самое страшное-то и начинается. И этот негодяй говорит: "Ну я, пожалуй, пойду, роднуша, к себе, а ты тут сама..." И я: "Да я тебя сейчас задушу просто! Без тебя я вообще не могу смотреть!..."
Тоже был человек нежнейшего сердца. Ему доставляло наслаждение сказать людям что-то хорошее. Он с раннего утра садился к телевизору. И если кого-то видел, тут же звонил. Ему хотелось сказать приятное, обязательно.
Из передачи "Театральная летопись: Ия Саввина"
телеканала "Культура", 2006
— Что памятно вам из актерских встреч, общения с коллегами? Не могли бы припомнить интересный эпизод?
— Когда я работал в «Современнике», то некоторое время носил бороду. Однажды решил ее сбрить. Утром у входа в театр меня встречает Валентин Гафт. Сначала он удивился, потом произнес экспромтом:
Богатырев не вы — другой,
Богатырев был с бородой.
Так я попал в число персонажей эпиграмм, которые сочиняет этот актер.
Валентин Гафт:
Юра был замечательным художником, прекрасно рисовал. Он рисовал портреты многих актёров. Я газетами никогда не занимался, но поскольку были потрясающие рисунки, то хотелось их куда-то помещать. Мы, значит, организовали такой лист - это нельзя назвать газетой - он назывался "Современник-требюн". Я что-то там пописывал, а Юра рисовал. Это перед уходом во МХАТ... У него были другие взгляды и интересы. Его Галина Борисовна, по-моему, недооценивала.
Как мы все знаем, он был потрясающий артист. А роли, которые давали ему в театре... я думаю, что они были... не ведущие, во всяком случае. Он заслуживал гораздо большего. Вообще, Юра - неоценённый в "Современнике" артист. На него надо было ставить, надо было выдумывать, имея такого артиста. Мне кажется, это такая ошибка... театра прежде всего.
Артист грандиозный. Мне он нравился прежде всего, конечно, в кино. Что он сделал в кино, в театре у него таких работ не было. Он был разный артист. Он был и герой, он был и характерный артист, смешной... Он мог играть любые роли. У него таланту хватило бы на всё. Они (сыгранные им роли) как-то были очень глубокие... Очень помогало то, что он портретист. Он чувствовал характеры людей, характеры, которые мог потом нарисовать.
Радио "Культура", март 2007
— Каковы ваши увлечения?
—Люблю рисовать — занятия в художественном училище не пропали даром. Делаю композиции на темы спектаклей, фильмов, рисую портреты. Мои работы экспонировались на выставках, одна из них — в Доме художника на Кузнецком Мосту. И еще мне нравится делать эскизы костюмов для цирковых артистов, моих товарищей. Цирк очень люблю, он учит мужеству, отваге, подлинной артистичности.
— Юрий Георгиевич, есть ли среди ваших ролей, сыгранных на сцене или на экране, самая любимая?
— Все роли дороги. Если о какой-либо работе скажут, что она маловыразительна, то ведь все равно это часть твоей жизни, затрата нервной энергии, душевных сил. Для меня, как и для всякого актера, важен результат. Но не менее важен и процесс. Хотя актер, особенно в кино, целиком зависит от режиссера. Помогает и чередование ролей противоположного плана. Если временно я живу в одном образе, который невольно откладывает отпечаток и на собственной личности, то после него я стараюсь погрузиться в другой — непохожий на предыдущий. Так было, например, когда после флегматичного Филиппка (из картины «Объяснение в любви») я стал репетировать роль Фурманова (спектакль МХАТа «Мятеж»). «Из огня да в полымя» — такое полезно.
Елена Яковлева:
Однажды довелось сниматься в кино с Юрием Богатыревым ("Полёт птицы", 1988г.). Дело было в Ленинграде, и, когда мы возвращались обратно, я оказалась с Юрием в одном купе. И до самой Москвы рта не раскрыла. Сидела и слушала. Выяснилось, что рядом со мной был нереализованный, несчастный, сомневающийся человек. Он говорил, сколько ролей не сыграл, в скольких фильмах не снялся. У него было много режиссеров. Но главным он считал Михалкова. Говорил, что Михалков его больше не снимает, что между ними разорвалась пуповина, их связывающая. Это было как любовь в самом высоком смысле этого слова. Казалось бы — Бо-га-ты-рев. Слава, имя, роли... А с его точки зрения — трагедия.
Из интервью в "МК-Бульвар"
11-17 апреля, 2005
В публикации "Рад, что мне всегда некогда" Ю. Богатырев рассказал:
"Можно ли научиться актерскому делу? Разумеется, легко перенять или найти два-три приема, но достичь предела в нашей профессии, как, впрочем, и в других, невозможно. Она бесконечна, в ней всегда будет впереди нечто неосвоенное. Можно, конечно, прочитать Станиславского и кое-что извлечь из книг, взятых у учителей. Но одно дело - прочитать или услышать, другое - дойти самому, открыть самому, осуществить в собственной практике. Так рождается опыт.
Когда-то я работал в театре "Современник". И вот заметил, что Олег Табаков - очень талантливый, гибкий, интересный актер - приходит в театр буквально за пять минут до начала спектакля. Быстро переодевается, гримируется и выходит на сцену. Другие артисты являлись за час-полтора до третьего звонка, входили в роль... Помню, я внутренне осуждал Табакова: как это так, прямо "с корабля на бал"!.. Но позже понял, что дело не в том - с утра ты настраиваешься на роль или за пять минут. Все зависит от внутреннего актерского аппарата, от личного метода работы. Оказалось, что и мне нельзя настраиваться на роль заранее. Иначе к спектаклю "завяну". Мне хватает десяти минут, чтобы обжить перед спектаклем декорации, костюм, грим. Как спортсмен перед стартом, расслабляюсь перед игрой. И только непосредственно во время спектакля или съемки выкладываюсь полностью. Когда уже играешь роль, невозможно думать о чем-то постороннем. Зритель сразу почувствует, что ты внутренне отсутствуешь, что твои мысли и сердце где-то далеко...
Я считаю себя острохарактерным актером. Имею в виду не внешние атрибуты, а внутреннее перевоплощение. Такое, чтобы эта внутренняя характерность переросла на сцене или на экране в многогранный и своеобразный человеческий характер. Актер не имеет права в каждой роли являть только свою личность, какая бы она не была глубокая и неповторимая. Нельзя все время играть "самого себя в предлагаемых обстоятельствах". Актер должен создавать образ. И не один и тот же из спектакля в спектакль или из фильма в фильм. Что греха таить, ведь знаем же мы немало артистов, которые используют несколько своих актерских штампов во всех ролях. Мне хочется играть сегодня так, а завтра - совсем по-иному. Хочется через характеры своих героев разобраться в уме, глупости, таланте, героизме... К счастью, мое стремление к разнообразию поддерживают режиссеры.
Иной раз на актера начинает влиять публика. Зритель, полюбив артиста за какую-то удачно сыгранную роль, хочет вновь и вновь видеть своего любимца все в том же амплуа и характере. Конечно же приятно, когда от тебя чего-то ждут конкретного. И все же нельзя идти на поводу у публики. Артист, художник не должен опускаться до уровня массового спроса. Наоборот - он обязан поднимать зрителя до подлинного искусства (если, конечно, на это способен и имеет право).
У меня много "домашней работы": обдумываю роли не только на сценической или съемочной площадке, но и дома, на улице, везде. Если человек относится к своему труду серьезно, то он живет этим постоянно. Думает о работе все время. Я даже ночью, когда не спится, повторяю фразы, монологи из спектаклей или фильмов. Уж сколько лет прошло со времен съемок картины "Свой среди чужих, чужой среди своих", а вдруг начинаю думать о роли, вспоминаю целые сцены - как их надо было бы сыграть...
Рад, что мне всегда некогда. Если артист постоянно занят, значит, он нужен. Только иногда меня беспокоит: как бы при своей занятости не пропустил что-то важное, не стал работать формально, механически. Я далек от быта, бытовых проблем. Домашняя неустроенность меня не очень раздражает. Люблю телевизор, особенно документальные передачи и учебные программы. Люблю собираться с друзьями, хотя по натуре я скорее замкнутый человек. Правда, с возрастом стал легче сходиться с людьми. И все равно, оставшись наедине с собой или в компании с друзьями, размышляешь об искусстве - о кино, театре, живописи. О своей профессии.
Актер должен все время думать: "Зачем я играю эту роль? Для чего?" Художник обязан работать целенаправленно и никак не иначе."
("Советская культура", 4 апреля 1985г. )
В публикации "Сначала были семейные вечера..." Богатырёв размышлял о профессиях актёра и режиссёра:
"Режиссер - тот же педагог, только несущий ответственность за свою работу перед миллионами. Колоссальная ответственность! Как же нужно здесь быть убежденным в том, что ты имеешь право кого-то и чему-то учить, можешь это делать лучше других, и результат твоего труда способен явиться чем-то новым для миллионов людей. Двадцать лет я работаю в театрах. И когда сегодня выхожу на сцену театра, где в зале сидит 1400 человек, - каждый раз чувствую, что от волнения у меня начинает болеть буквально все. Мне бывает безумно страшно. Конечно, через какое-то время беру себя в руки и работаю. Тогда появляется полная свобода; мне кажется, что я могу почти летать, еще чуть-чуть - и оторвусь от сцены. Но я ответствен только сам за себя. Когда же режиссер берется за реализацию своего замысла для необозримой аудитории, когда в его работе участвует огромный коллектив, тут без настоящей смелости не обойтись.
Однако отряд подобных смельчаков растет с каждым годом с катастрофической скоростью - режиссером сегодня быть престижно. Но иногда я задумываюсь: отчего не шли в режиссуру великие актеры прошлого - Качалов, Москвин, Тарханов, Грибов?.. Не оттого ли, что всю жизнь они чувствовали себя учениками в искусстве, уже и достигнув высочайших в нем вершин? Сейчас же многими взята на вооружение установка: "Я все могу". И действительно, актеры дружно запели, начали танцевать, без стеснения ставить спектакли, решительно снимать картины... Когда, бывает, такое "произведение искусства", сделанное тремя штрихами, входит к нам в дом через телеэкран - становится почти так же скучно и неловко, как если б вдруг урок по литературе пришел проводить учитель географии, уверенный, что знает предмет не хуже словесника. Каждый подобный неудачный "урок" на телевидении способен вызвать разочарование и, главное, подточить веру в наличие самого факта телевизионной культуры.
А она, эта новая культура, со всеми ее плюсами и минусами - существует."
("Телевидение и радиовещание", №10 1986г.
В публикации использованы материалы с сайта --> http://yuri-bogatyryov.narod.ru/index.html
О фильме --> Глазами Валерия Плотникова. За кадром фильма "Свой среди чужих, чужой среди своих" - 1 Глазами Валерия Плотникова. За кадром фильма "Свой среди чужих, чужой среди своих" - 2
Не забывайте ставить лайки, делиться в соцсетях, комментировать, соблюдая приличия, и подписываться на канал, если не хотите пропустить новые фотографии Мастера и истории от Екатерины Т.
Ищите фотоальбомы и книгу воспоминаний Валерия Плотникова "Времена оттепели прошли" в магазинах Москвы и в интернет-магазинах: https://ast.ru/book/vremena-ottepeli-proshli-839056/.
В Москве можно приобрести с автографом Мастера перед спектаклем в театре Ленком.