* * *
Дорожной пылью и золой, осокой и ветлой
в колодце взора, не звеня, дрожат осколки дня.
По белу свету я иду с Погибельной Стрелой,
она, она не в колчане, а в сердце у меня.
И нет ни хлеба, ни холста, ни на груди - креста,
ни в мыслях - позднего "прости", ни медяка в горсти,
и оттого над головой ни крова, ни листа,
что прочей ноши ни одной мне, верно, ни снести.
Есть вкус и запах, звук и цвет, но для меня их - нет.
Любовь, и дружба, и родство - так это баловство.
Ни слез, ни страха, ни стыда, ни радости побед,
я кроме тяжести Её не знаю ничего.
Когда б не я, а кто-нибудь Стреле подставил грудь,
горячей кровью окропив забытый миром миф,
я мог бы думать, и дышать, и к дому повернуть,
но кто еще Ее снесет, земли не проломив?