В силу профессиональной деятельности я, в свое время, зачастую слышала одну и ту же фразу: «Вину признаю, раскаиваюсь в содеянном», но как редко данное высказывание отражало действительные чувства человека.
Точнее, прям вот настоящее раскаяние я, как мне кажется, видела только один раз в жизни.
В тот день по сообщению дежурного по УВД следственная группа выехала для осмотра трупа в колодце теплотрассы. Погибшей оказалась женщина – бомж. Причиной смерти, как было установлено впоследствии экспертом, являлась одна колото-резанная рана верхней части бедра. В результате массивной кровопотери пострадавшая скончалась на месте.
Я не выезжала на место происшествия, со слов коллеги знала о произошедшем. Мне же пришлось допрашивать свидетелей, а также работать с лицом, совершившим преступление.
Искреннее удивление у меня вызвал допрос первого же свидетеля. Сразу возникло ощущение необычности произошедшего. Свидетелями являлись сотрудники экипажа ДПС. Из их показаний следовало, что когда они проезжали по оной из улиц города Н практически непосредственно под колеса машины бросился мужчина. Мужчина был на костылях, ее опиравшийся на одну ногу. Грязный, одетый в пять слоев такой же вонючей одежды, он стал колотит по капоту остановившейся машины. Испытывая смешанное чувство негодования от того, что могли не успеть остановиться и сбить его и удивления, сотрудники ДПС вышли из машины. Со слов Игоря (так назовем его для дальнейшего рассказа), сбивающихся и торопливых, им, наконец, стало понятно, что он просит вызвать скорую и помочь женщине, находящейся в колодце.
Сообщив в дежурную часть, сотрудники ДПС поспешили к колодцу, спустившись вниз, один из них сразу обнаружил женщину, без признаков жизни. На трубе коллектора была какая-то еда, бутылка, вероятно из-под спиртного. Тут же, в темноте колодца, был обнаружен нож. Помочь женщине было уже невозможно.
Картина произошедшего была незамысловата и понятна. Никакой проблемы расследование данного преступления не представляло.
Допросив свидетелей, я перешла к процедуре процессуального задержания подозреваемого. В кабинет, опираясь на костыли, проковылял мужчина совершенно неопределенного возраста. Лицо его было грязно, небрито, на щеках следы от размазанных слез. Сказать, сколько на нём было одето комплектов одежды было трудно. Верхнюю одежу мы изъяли для производства экспертиз. Вместе с Игорем в мой кабинет вошел запах грязного тела, перегара, свежей крови и ещё какой-то невероятной вони. Окно открыли настежь, но, несмотря на это, приглашенные понятые прятали нос в воротниках своих зимних курток. Стоять Игорь практически не мог. Я застелили стул пакетами для мусора, искренне опасаясь, что без таких мер предосторожности сама и другие посетители моего кабинета в дальнейшем можем обзавестись вшами.
Игорь отвечал на все вопросы внятно, документы были быстро составлены, в присутствии защитника он поясни, что в ходе ссоры ударил свою знакомую, с которой распивал спиртное, ножом. Осознав это, вылез из колодца и стал просить о помощи, но проходящие мимо люди только ускоряли шаг. Потом увидел машину ДПС, выскочил на дорогу практически под колеса.
На сегодня все, Игорь отправился в изолятор временного задержания, я – заниматься другими делами.
Следующий рабочий день требовал проведения процедуры предъявления обвинения. Было принято решение проводить допрос с применением видеозаписи.
Придя с защитником и экспертом, проводящим видеозапись, в помещение ИВС и расположившись в кабинете, мы стали ожидать, когда дежурный приведет подозреваемого.
За прошедшую ночь Игорь здорово изменился. Его помыли, переодели, причесали, побрили, теперь он больше не издавал того ужасного смрада. Собственно я точно не помню его возраст, но не больше 35 лет. Я коротко пояснила ему о цели нашего прихода. Никаких вопросов ни ко мне, ни к адвокату у него не было и я, предъявив обвинение, преступила к допросу.
Игорь спокойно, подробно, без попытки хоть как-то оправдать себя, стал рассказывать о произошедшем. Велась видеозапись, я заполняла протокол. В тот момент, когда я уже хотела окончить следственное действие, поскольку все обстоятельства произошедшего были выяснены, Игорь, совершенно неожиданно для меня, сказал: «Отпустите меня, я никуда не убегу, я могу милостыню просить, мне много подают, а на эти деньги я ей лекарства покупать буду, продукты.»
Легкое недоумение. «Вы разве не поняли, в чем Вы обвиняетесь? Вы ознакомились с обвинением, прочитали. Вам втесняется причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть.»
Он прямо смотрел на меня своими светлыми глазами, губы были в слегка угадываемой улыбке, которая появилась на них в тот момент, когда Игорь говорил о возможных визитах в больницу.
«Вы понимаете, что я говорю? Понимаете? Она умерла».
И только при этих словах, осознав, по-видимому, наконец, произошедшее, он разом вздрогнул всем телом, охнул, и я прямо физически ощутила выплеснутую им волну ужаса. Глаза покраснели, налились слезами, на шее и висках резко проступили извилистые полосы вен. Руки его тряслись, кожа покраснела, став практически багровой, а на лбу выступили крупные капли пота. В этот момент его рот искривился и Игорь издал, нет, даже не крик, звериный, утробный и полный муки вой раненного зверя. Схватившись за прутья решетки, он ударился о неё лицом и зарыдал.
Мы с адвокатом и экспертом продолжали сидеть в этом маленьком кабинете, будучи вынужденными наблюдать истинное раскаяние человека.
Я не знаю, сколько именно прошло времени, когда я вновь заговорила с ним.
Игорь немного успокоился и смог ответить на все вопросы. Он вновь полностью признал себя виновным, но теперь сомнений в том, что он понимает, в чем именно его обвиняют ни у кого не было. По окончании допроса уводили из кабинета в камеру шатающегося, постаревшего сразу лет на 20, человека. Сотрудникам конвоя пришлось его поддерживать под обе руки, Игорь еле переставлял костыли.
С тех прошло лет пятнадцать, наверно, но вспоминая этот эпизод, я с уверенностью могу сказать, что большего раскаяния я никогда более не встречала.