Одна из значимых дат февраля — день рождения Семена Степановича Гейченко. Он родился 14 февраля 1903 года (по обнаруженному несколько лет назад в архиве документу в 1902) в Петергофе. Крестили его там же в Знаменской церкви лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка.
Отец Стефан (Степан) Иванович был из крестьян Екатеринославской губернии, служил вахмистром лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка. Мать Елизавета Матвеева, в девичестве Климкова, крестьянка деревни Перелесье Псковской губернии.
Семен Степанович учился в Петергофской мужской гимназии императора Александра II. После того как в 1919 году гимназия была закрыта, не успевших закончить обучение учеников перевели в Единую Трудовую Советскую школу с совместным обучением, созданную на основе гимназии В.В. Павловой.
Осенью 1921 года Семён Гейченко поступил на историко-филологическое отделение факультета общественных наук Петроградского университета. В то время среди преподавателей были Д.В. Айналов, А.Н. Бенуа, К.К. Романов, Н.Я. Марр, И.А. Орбели, С.Ф. Платонов, А.А. Починков. Одним из первых своих учителей по музееведению Семён Степанович называл Ф.И. Шмита.
После окончания учебы в университете был принят на работу в петергофский музей, где подрабатывал еще на старших курсах университета. Позже С.С. Гейченко, вспоминая об этом времени, говорил:
«Петергоф воспитал меня, вдохнул в мою душу любовь к красоте и гармонии, дал ощущение неразрывности минувшего и настоящего, научил, наконец, таинствам музейного дела». Он работал экскурсоводом, научным сотрудником, ученым секретарем, методистом; о рганизовывал тематические выставки, оформлял экспозиции, принимал участие в составлении дворцовых описей. Со своим коллегой и другом А. Шеманским выпустил серию путеводителей. Совместно с режиссёром Театра рабочей молодёжи М.В. Соколовским создал сценарий театрализованной экскурсии по Большому Петергофскому дворцу. Через много лет в письмах друзьям Гейченко признавался: «В те годы я был большой кривляка и ломака, много трепался. Читал стихи, подражая Яхонтову, водил экскурсии, подражая актерам театра Мейерхольда. Во время одной из экскурсий как-то однажды, ругая российское самодержавие, даже матом выругался, на это аудитория ответила мне аплодисментами, а не скандалом…».
Директор музея Н.И. Архипов стал для Семена Степановича старшим другом и наставником. Через него Гейченко в те годы познакомился с Николаем Клюевым. В одном из писем он позже рассказывал:
«С Николаем Алексеевичем Клюевым я был знаком близко. В 1924-1928 гг. мы встречались с ним в моем доме (я жил в Петергофе) и в Ленинграде, и в его квартире. Он дружил с близким мне человеком Николаем Ильичом Архиповым, бывшим тогда директором петергофских дворцов-музеев. <...> До войны у меня было несколько писем Клюева и черновиков его стихотворений, а также корректурные листы его изданий».
А. В. Шеманский и С. С. Гейченко выступили с докладом на тему «План музейно-экскурсионных работ в петергофских дворцах-музеях», практическая часть которого посвящалась созданию экспозиции на Нижней даче Николая II. Через некоторое время там начал работу музей под названием «Крах самодержавия», в дальнейшем он назывался «Последние Романовы в Петергофе». Хранителем этого музея был С.С. Гейченко. Ф.И. Шмит в своей работе «Музейное дело. Вопросы экспозиции» назвал эту выставку «повестью о том, как последний из Романовых пытался бороться с революцией, и как революция сломила его». Музей просуществовал до ноября 1936 года, когда вышло постановление о передаче Нижней дачи под дом отдыха сотрудников НКВД.
В конце 1936 года арестовали А. Шеманского. Его приговорили к 10 годам лагерей и ссылки. В июне 1937 года арестовали директора музея в Петергофе Н.И. Архипова. Семён Гейченко тогда избежал ареста и вскоре ушел из Петергофа. Работая в Русском музее, поступил в аспирантуру Академии художеств. Тема его исследования — «М.В. Ломоносов и русское искусство». Как аспирант Академии художеств участвовал в организации музея-усадьбы И.Е. Репина «Пенаты».
В эти же годы Семён Гейченко подрабатывал в Военно-историческом музее, заведовал методической частью Ленинградского театра рабочей молодёжи (ТРАМ). Работая в театре, он устраивал в его фойе выставки на литературно-художественные темы, оборудовал методический кабинет, был консультантом на нескольких постановках.
Вскоре он был принят на работу научным сотрудником в Литературный музей Пушкинского Дома. В январе 1938 года было принято постановление «Об ознаменовании 60-летия со дня смерти великого русского поэта Н.А. Некрасова», которым предписывалось: «освободить от жильцов и передать Академии Наук СССР квартиру Некрасова в Ленинграде для устройства в ней музея Н.А. Некрасова». Гейченко был среди тех, кто занимался проектом реконструкции и созданием экспозиции музея-квартиры Н. А. Некрасова.
Был командирован в Пушкинский Заповедник, где «… принимал участие в реэкспозиции дома-музея в с. Михайловское, составил научный паспорт исторических памятников Пушкинского заповедника, Святогорского монастыря и могилы А.С. Пушкина».
В июне 1941 года Гейченко арестовали по ложному доносу. Семен Степанович об этом периоде не любил вспоминать, но со временем боль немного притупилась. В книге «Хранитель» Лариса Агеева и Владимир Лавров рассказывают, как Семен Степанович показал им «наброски исповеди» об этом времени:
«Окрики, крики, брань, брань, брань. Швыряние в лицо чернильницы, пресс-папье, стального пера, битье стулом, дверью палкой».
Его судили по ст. 58 п. 2 и приговорили к 10 годам исправительно-трудовых лагерей «за антисоветскую пораженческую пропаганду». Реабилитировали летом 1943 года. По данным учетно-регистрационной карты, хранящейся в ЦАМО, Семен Степанович Гейчено был призван на фронт 10 сентября 1943 года Добрянским РВК, Молотовской области.
Он сражался сначала на Ленинградском, а затем на Волховском фронтах в качестве рядового миномётного расчёта в составе 2-й миномётной роты 1236-го стрелкового полка. Получил два ранения, потерял часть левой руки, всю остальную жизнь прожил с пулей в левой ноге. В середине 1944-го был демобилизован, переехал в Тбилиси, где в то время жили его мать и сестра. Позже он рассказывал:
«Когда я окреп, то занимался в Тбилиси разными разностями. … Все это продолжалось с полгода. Потом махнул в Москву. Хлопотал. Просил писал. В результате – Ленинград. На горизонте появился заповедник».
Беспокоились о нем и друзья. 16 апреля 1944 года директор Литературного музея Пушкинского Дома Матвей Матвеевич Калаушин писал:
«Хочу определить тебя в Петергоф. Там работников не хватает. Не теряй со мной связь. Надо как-то устраиваться тебе».
Не получив ответа, 15 мая он вновь пишет:
«Семён! Дьявол ты однорукий! Я гоняюсь за тобой по всему Советскому Союзу и не могу угнаться! Ты как Агасфер, носишься по земле и нигде не можешь найти себе пристанище… Знаешь ли ты, что в Петергоф возвращается Н.И. Архипов? Хочешь ли ты поработать на руинах Петергофа?»
В мае 1945 года С.С. Гейченко был принят президентом Академии наук С.И. Вавиловым. Вскоре был подписан приказ, в котором значилось: «Старшего научного сотрудника Гейченко С.С. назначить директором Пушкинского заповедника с месячным окладом 1600 рублей»
Послевоенный заповедник «представлял собой изуродованное, выжженное место», везде были надписи: «Проход закрыт. Заминировано». Приехав «в этот разорённый, практически уничтоженный Пушкинский Заповедник», Гейченко «ринулся в труд, как в бой». Ему предстояло «совершить невозможное».
Были сомнения, желание бросить все и уехать. Н.И. Архипов писал Гейченко:
«Тебе нелегко там дышится, ты одинок и тянешь воз один… Ничего путного у тебя там не выйдет, как ты не старайся, в лучшем случае неудовольствие начальства. Если бы возле тебя были энтузиасты — то бы другое дело, а их нет у тебя».
Через много лет Семен Степанович вспоминал:
«В начале лета 1945 года приехал друг мой Матвей Матвеевич Калаушин, директор литературного музея Пушкинского Дома. Он опекал нас, да и помогал чем мог. Походил он по усадьбе, где уже можно было ходить. Все высмотрел. А на второй день, вижу загрустил мой гость. Догадался я, вынес к вечеру стул, поставил на дорожку. Рядом — мешок с реквизированными ракетницами. Тогда этого добра было — завались. Дал Матвею Матвеевичу две ракетницы — пусть попалит, отведет душу».
Гейченко не сдался, благодаря характеру, воле и настойчивости. Он не был один, «совершить невозможное» помогали ему одиннадцать человек: «Весь тогдашний штат заповедника. Впрочем, была еще лошадь и телега».
Постепенно из руин и пепелища стали появляться детали, складываясь в целостную картину. С 1945 по 1993 год были воссозданы усадьбы в Михайловском, Тригорском, Петровском, мельница в деревне Бугрово, восстановлен Святогорский монастырь. Это время было наполнено радостью, болью, хлопотами, заботами, удачами — всем тем, что составляет жизнь.
Настало время и вновь в Михайловское стали приезжать, те кому было дорого имя А.С. Пушкина. В какой-то момент стало популярно поехать «к Гейченко». Приезжали и оказывались в пушкинском Михайловском, где на экскурсиях звучало слово Поэта.
«Гейченко поражал живой речью, остроумием и таким проникновением в пушкинский мир, что казалось невозможным не насыщаться из этого кладезя сведений, фактов и озарений, проникнутых любовью к Пушкину», — вспоминала Светлана Рудакова.
Особенно многолюдно было в Михайловском летом и в памятные дни. Гейченко «принимал артистов, консерваторскую молодежь, докладчиков». Приезжали туристы, паломники, съемочные группы телевидения, сотрудники музеев, «разные важные лица, комиссии, чиновники особых поручений». Случалось, что «начальство было благосклонно и меценатно».
На экскурсиях он рассказывал о быте, нравах, привычках ярко и красочно. Когда спрашивали, откуда эти знания? Отвечал одной фразой: «Я занимаюсь музейной работой шестьдесят четыре года».
Как вспоминал один из его друзей: «Каждая его экскурсия становилась ярким театральным представлением. И главное, он был абсолютно искренен в этом: рассказывая, входил в такой раж, что сам забывал, где правда, а где вымысел». А посетители «попадая в плен утраченного и воссозданного времени, покидали Михайловское с ощущением присутствия здесь Пушкина».
А многие с раздражением читали книгу Гейченко «У лукоморья», находя оплошности, вольное обращение с документами. Обсуждали «”златую цепь”, повешенную им на дубе, и “кота учёного”, и кое-какие другие его поделки в Заповеднике». Д.С. Лихачев как-то написал в частном письме: «… Гейченко фантазёр, и он «по вдохновению» определяет — это палка Пушкина, это горшок из домика няни Пушкина и пр. Так у него часто бывает: он поэт и мечтатель. … И сам он, я думаю, часто понимает, что фантазирует».
Мало кто знал, что за шутками, балагурством, эпатажностью скрывалась высокая требовательность к себе и к тем, кто работал рядом.
М. Баринов писал о Гейченко:
«Он беспощадно требователен к людям и приходит в бешенство, если замечает равнодушие, леность, безынициативность…он требует, чтобы работали не просто сверх положенного, а изо всех сил. Физических, духовных, умственных. А это уже не работа. Это имеет другое название: служение».
В Заповеднике шла серьёзная научная работа по изучению пребывания Пушкина в Псковском крае, его деревенского окружения. Работали с документами в архивах, организовывали этнографические поездки по окрестным деревням, вели лекционную работу. Семен Степанович участвовал в литературных встречах в Государственном музее А.С. Пушкина в Москве и Всесоюзном музее А.С. Пушкина в Ленинграде.
Его Выступления с докладами на конференциях были яркими, эмоциональными. По словам Е.А. Ступиной «доклады Гейченко всегда основаны на новых архивных находках, и старые сотрудники умели вычленять из его «баек» научную составляющую и понять, что в рассказах Семёна Степановича Гейченко правда, а что — вымысел». Знакомые с Гейченко отмечали «его обаяние, глубину его образованности. … он любил и знал поэзию, музыку, живопись, природу — и поэтов, художников, музыкантов! И был им вровень».
Все время продолжался поиск «образа музея как Дома Поэта». Для Гейченко было важно сохранить атмосферу присутствия самого Пушкина. По свидетельству тех, кто работал с Гейченко: «Он обладал редким даром чутко слушать дыхание этого места, чувствовать изнутри, чем оно живет, талантом создавать атмосферу подлинности и строений, пейзажа и предметов, в свое время окружавших великого поэта».
Для Семена Степановича было важно, чтобы «музей стал захватывающей книгой, которую хочется читать и перечитывать». Он считал, что создать такую книгу-музей может профессионал, который способен «понять предназначение каждой вещи и через это подойти к пониманию внутреннего состояния своего героя…». По его мнению, приобрести такой профессионализм просто: «садитесь за книги, справочники, учебники, изучайте, ищите, думайте! И только когда вы почувствуете, что начинаете постигать характер и мысли своего героя, начинаете понимать, что двигало его творчество, когда его жизнь становится частицей вашей жизни, — тогда вы совсем другими глазами начнете смотреть и на его вещественный мир».
Время неумолимо шло вперед. Вокруг все менялось, появлялись новые идеи, цели, задачи, приходили новые люди. За актерством, балагурством, чудачеством мало кто видел боль и переживания. «Про страшную грусть и тоску» знали родные. Близкому другу В.М. Звонцову в письме признавался: «Все мне кажется пустым и ерундовым — дела, служба, обязанности, поручения. … Все немило, все опостылело. … часто говорю себе, что вся эта тоска-печаль от высокого самомнения, что нужно быть смиреннее. А перед кем смирятся-то? Во имя чего? Душа неспокойна. Не спокойна еще и потому, что во мне растет с каждым днем страстное желание уйти, а куда уйти-то?». Ему же в другом письме: «Теперь вот и призраки воображения все реже и реже посещают меня».
В трудные минуты спасал Пушкин и удивительная природа Михайловского. В книге «Завет внуку» С.С. Гейченко признавался: «Однако без Пушкина жизнь эта была бы еще мучительнее. Если бы я не имел в душе заповедей Пушкина, я бы давно пустил себе пулю в лоб. Он заменил нам поруганные и разоренные храмы, поруганную веру в добро и благодать, его заповеди блаженства заменили нам Христовы заповеди».
Пушкинский заповедник — это особый мир, где оживают притупленные привычкой ощущения, «суета, интриги, шалопайство здесь ничтожны». Здесь жива память о Великом Поэте и его верном Хранителе. А если и появляется «в сердце грусть-мучитель» стоит вспомнить строки В.А. Жуковского:
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет ;
Но с благодарностию: были .
Автор текста — Н. В. Блинова, заведующая сектором методической работы Всероссийского музея А. С. Пушкина.