На самой заре нового века. Когда всенародно любимый президент ещё не успел разочаровать очарованную им творческую интеллигенцию. Когда мы ждали от будущего благополучия и были преисполнены самых благих надежд, а бензин стоил 5-6 рублей за литр, правда и зарплаты были соответствующими, но кто бы про это помнил. Именно тогда стал я свидетелем одного примечательного происшествия, случившегося в продуктовом магазине круглосуточного режима работы.
Дело было в Кронштадте, над которым стелился туман, ибо предрассветная пора очень часто заставляет парить августовский залив. Я возвращался домой из кабака в котором работал вышибалой, и по пути заглянул в магазин за сигаретами. Да-да, в те далёкие годы я курил, и вовсе не горжусь этим, хотя и получал удовольствие. А смысл заниматься чем-то, что вовсе не приносит тебе удовольствие? Я и перестал-то курить, как только удовольствие исчезло.
Сонная продавщица в засаленном белом халате, помнившим времена растаявшего во времени Союза Советских, собирала «продуктовую корзину» весьма примечательным покупателям. Мужчина и женщина являли собой пример того, что у любви нет разделения на цвет кожи, социальное положение, национальность и, возможно, возраст. Он – молодой, невысокого роста, темнокожий (до синевы смуглый), с чёрными усами, густой шевелюрой, в очках с толстой оправой, в хорошем костюме и поразительно тихий. Она – словно разъярённая фурия, громкая, светловолосая, но явно крашеная, эффектная пошлой красотой дамы полусвета, на лик которой уже легла печать алкоголя и времени. Отрывисто выкрикивая наименования необходимого ей товара, она заставляла метаться измученную продавщицу по дальним полкам. На стойке высились два полных пакета, и уже набивал своё брюшко третий. Кавалер был спокоен, хотя товары были из категории дорогих, насколько могут быть дорогими товары в ночном магазине, где часто встречаются и просроченные.
Либо деньги совсем не волновали заморского принца, либо он не знал о принципах конвертации продажной любви в товары народного потребления и совсем не разбирался в курсе. Когда на стойке вырос четвёртый пакет, он что-то пробормотал на своём языке, и я понял, что хлопчик-то из сирийцев, которых в ту пору было в Кронштадте в изобилии. Остывающая туша Кронштадтского морского Ордена Ленина судоремонтного завода пыталась сдать в боевой сирийский строй линкоры или ещё какие-то боевые единицы, а сирийская команда принимала работу. Ну как принимала, командировочные шли, кабаки работали, женщины строили на парней далеко идущие планы, а родина была так далеко. Процесс затянулся на несколько лет, некоторые из гостей завели себе семьи.
Надо полагать, клиент продажной жрицы выразил сомнение в возможностях употребить купленное по назначению, но языком не владел. Почему я сделал такой вывод, спросит меня пытливый копатель чужих несовершенств, и я таки ему отвечу. Во-первых сириец был из нового выводка командировочных и не понимал местных раскладов в деле связей с девами с низкой социальной ответственностью и выступал уже сильно дороже самой высокой планки, а во-вторых всё время своего шопинга дева не юная, но смазливая, приговаривала: «А как ты думал, басурманин, что тебе бесплатно от тела белого достанется? Плати-плати, чай, не обеднеешь!» И прочие нелестные замечания сыпались мелкой крупой, но с улыбочкой и таким елейным голосом, что бедолага млел от предвкушения блаженств неземных. Да и возраст у него был не тот, чтобы чуять коварство змеюки подколодной.
Я ржал внутри себя хохотом неудержимым, однако вида не подавал, чтобы охоту волчице не портить. Что до сирийского юноши было мне, сам виноват, раз польстился на связь с подобной, пусть взрослеет. Подумаешь, дорого заплатит за продукты, бартер как бартер.
Услышав недовольство в голосе жертвы девица затараторила, что закругляется и объявила о конце закупки. Настало время платить по векселям, счёт был озвучен и молодой «Казанова» вывалил бумажник, и я его сразу переименовал в Крёза, ибо бумажник был очень внушителен своей сытой толщиной. Спокойно рассчитавшись и подхватив сумки, он прошествовал к выходу, а наложница засеменила за жертвой своих условно-неотразимых чар.
Выглянув в окно, я заметил, что парочка садится в такси, что ожидало у входа. Напомню, времена были древние, и приложений такси не существовало, зато вовсю охотились на пассажиров дикие таксисты. Эти алчные волки дежурили подле кабаков и магазинов, справедливо полагая, что клиент тут идёт к ним сам.
Повернувшись к продавщице, я отметил, что настроение у неё улучшилось - опытная служительница Меркурия явно поимела свой интерес. С улыбкой заговорщицкого понимания я попросил пачку сигарет Кент. В этот самый момент в магазин вбежал сириец и, пританцовывая, стал ждать, пока я получу свою сдачу. Стоило мне отойти, как любовник коварной «леди Чаттерлей» показывая на полку с сигаретами произнёс: «Мал-бо-ро, плиз». Продавщица повернулась к полке, и в этот момент раздался рык мотора видавшей виды шестёрки жигулей. С противным визгом шин по сухому асфальту машина сорвалась с места, а сириец бросился на улицу, оставив нас с тёткой ржать в покат. Через несколько минут, хорошенько отсмеявшись, я вышел в августовское утро, звуки которого наполняли трели птиц и тихий шёпот зрелой листвы, далёкое шорканье дворницких мётел и шаги, спешащих на работу, людей. А ещё в этом воздухе витали флюиды разбитых надежд сирийского парня, которого только что развела на продукты опасная красотка, поманив обещанием удовлетворения древнейшего из инстинктов. Он сидел на поребрике, курил сигарету Кэмэл, и сокрушённо вздыхал. А я почему-то нашёл этот штрих очень символичным. Улыбаясь своим мыслям, в которых главное место занимали размышления о коварстве русских женщин, я шёл домой, и недавно обретённое холостячество наполняло грудь воздухом свободы.