Часть вторая
Его-то половая жизнь началась не самым удачным образом. У всех так, а у него наперекосяк.
Первый урок полового воспитания он получил летом после окончания школы. Тот же Митька одноклассник предложил « романтическое лето », до неминуемого осеннего призыва в армию устроиться матросами на теплоходы местных пассажирских линий. Митькин отец работал в порту и мог помочь « романтикам ». Дело сладилось.
Работа понравилась. Новые места. Новые люди. Команда теплохода разновозрастная, но дружная. Старшие на судне: капитан, капитан-дублер, штурман. Три рулевых-моториста и столько же матросов. Три вахты. В каждой старший, рульмот и матрос. Два рейса сходил, четыре дня дома.
Был на судне Виктор - практикант с последнего курса речного училища. Занимал отдельную каюту, вахты не стоял. Парень молодой, из себя видный. Заметил Колька, место в своей каюте практикант предоставляет женщинам, которым не хочется коротать ночь в общем салоне третьего класса. Интересно, за плату или за интим? И как он их находит?
Попробовал сам и, о радость, получилось. Вечером подошел к одиноко стоящей на палубе молодой женщине, слово за слово, познакомились. Холодно. Укрылись в коридоре пустующего салона первого класса. Прижал к стене, чмокнул пару раз в щёку, в губы. В кино так видел. Поняла, что мальчишка не целованный. Ну и научила, целоваться. Больно губы-то было, а смолчал. Ободренный, дал волю рукам. Попробовал задрать юбку, не получилось. Узкая очень. Расстегнул кофточку. Ручонки его шаловливые под блузку пустила, а расстегнуть бюстгальтер не дала: « Ага, сейчас. А застегивать кто будет?». Куда там застегивать. Он расстегивать-то не знает как. В школе тискал девчонок по углам. Те отбивались, визжали. Какие там лифчики, трусики. В кино для взрослых женщин в бюстгальтерах показывали, а как эти всякие пуговки-крючочки на ощупь расстегивать, нет. Стянул бретельку с плеча, чмокнул в нечто упругое, что чашечка оголила. Аж дрожь по телу.
А у самого уже мечты-планы. Через час смена вахт. И с ноля часов до восьми утра матросская каюта в его распоряжении. А там всю ночь с ней…
Как гром средь ясного неба дважды звякнул колокол судовой сигнализации. Это значит, что вахтенного матроса вызывают в рубку. Колька метнулся по лестнице наверх.
В рубке один моторист Ильич. Капитан куда-то вышел.
- Колька, деваху из Ромахино, что ты склеил, Тамарой зовут. Через час сменишься и в каюту поведешь? Она, конечно же, согласилась? Так имей в виду, она с мамкой едет.
- Ну и что?
Откуда Ильич узнал про « деваху» да еще и имя знает?
- А то, что Томка с тобой и в каюту, и в койку. А через часик, мамаша её туда же заявится. Всплеснет радостно руками, поздравит: « Совет вам да любовь» и тебя зятьком повеличает.
- Ага, щас! Обломается.
- Это тебя обломают, если заерепенишься. Вахтенного призовет, кэпа поднимут, чтобы засвидетельствовать или ваше обоюдное согласие, или факт свершенного тобой насилия. А то и справочку о беременности через пару месяцев предоставят. Вот тогда тебе от ЗАГСа никак не отвертеться. И пойдешь ты в армию женатиком-папашей. А Томка с ребеночком будет у твоей мамы в городской квартире проживать. На выходные к своей маме будет ездить и опять же с нами. Как тебе такой расклад? Готов ты к такой жизни?
Что-то худо стало Кольке. Уж больно сюжет показался реальным.
- Так что выбрось это из головы. Сменишься, бегом в каюту и спасть. Иди, смену буди.
Время половина двенадцатого, пошел сменщиков поднимать.
Прошелся по палубе вдоль окон салона третьего класса. С темной палубы каждое окно освещенного салона, как телевизор. Тамара сидела у окна противоположной стены и о чем-то разговаривала с толстой теткой. И вправду мамка ее?
В восемь утра снова на вахту. В девять тридцать точно по расписанию прибыли в порт. Пришвартовались. Приняли с дебаркадера мостки. Пассажиры пошли на выход. Тома вышла с той же толстой теткой. На него сизогубого даже не глянула.
Синева от засосов сошла с губ только через сутки.
В детстве Колька насмотрелся на мух, сдохших на сладкой липучке. Значит, за «сладкое» приходится платить. Сообразил, от какой беды отвел его рульмот Ильич.
Тогда он испугался впервые.
Отслужив положенные два года, вернулся домой. Поступил в институт.
Студентов отправили на сентябрь в колхоз убирать с поля картофель. Второй урок половозрелости там и получил, познав, что такое женщина в постели.
На зернотоке работницы с кондитерской фабрики трудились. С одной Колька на следующий же день познакомился. Сама покинула клуб с ним во время танцев, без лишних вопросов « куда и зачем» дошла до сеновала и с легкостью поднялась по лестнице. Колька фонариком посветил, уютно улеглась на расстеленный по сену наматрасник.
Как отвалился Колька, шепот в ухо: « Милый, теперь я твоя навеки».
В юные годы ему приходилось « глотать кишку » для забора желудочного сока в поликлинике. Медсестра, ей же быстрее надо, потому как у нее таких бедолаг по кругу еще четверо сидит, сказав: «Раз, два, три», сунула конец резиновой трубки тебе в горло и бесцеремонно пихает ее дальше. И противно, и блевать охота, и слезы из глаз, а не скажешь: « Хватит, прекрати ». Остается только сопеть носом, терпеть и тоскливо думать: « И нафика я на это согласился ».
Вот и тут страх вползал в него словно резиновая трубка: противно, непреклонно, невозвратно. В голове крутились варианты ответов: « Почему навечно? Не надо навечно» или « Извини, дорогая, мы так не договаривались». О тветов злых, неправильных. А правильный: « Милая, я тоже рад нашей встрече!» застрял в обсохшем вдруг горле.
Он не видел, как она встала, подтерлась трусиками и, подняв куртку, сунула их в карман. Оделась.
- Проводи, - и направилась к лестнице.
Включил фонарик. Спустились по той же лестнице. Провожать-то, проулок между огородных изгородей до соседней улицы. Он молчал. В горле - сушь, и драть его словами не хотелось. Почему молчала она, не знал. Поцеловала в губы горячо. Чуть поджал их, чтоб к утру не посинели.
Расплата за «сладкое»? И не слишком ли высока она за пару минут сладострастных судорог? Опять вспомнились мухи на липучке. Жизнь казалась конченой.
Он вдруг осознал, что вторгся не только в чужую плоть, но и в чужую жизнь, чужую судьбу. Вторгся в чужую, а поломал свою. Получается, что сейчас эта не то Любка, не то Людка, а девчонки в клубе так и вовсе пару раз Люськой окликнули, будет не только мелькать перед глазами "туда-сюда», как говорил доктор Лукашин в известном фильме, но и строить его жизнь не как хочется ему, а как удобно ей.
Или, перефразируя общеизвестное, мы действительно в ответе за того, кого поимели?
Летом перед школой Колька нашел котенка. Рыжий маленький комочек сидел в траве под забором и жалобно пищал. Пройти мимо никак. Дома по совету дедушки налил в блюдце молока и покрошил хлеба. Котярка вылизал все. Колька добавил. Тот и добавку съел. Отвалившись, смешно переваливаясь на хилых лапках, перебрался под кровать, где и обдристался. Еще и поссал пару раз до мамкиного прихода. Её приговор был суровым: «Ты его приютил, ты за него и отвечай». Колька полез под кровать с мокрой тряпкой. Найденыша переселили в сени.
На зиму Мурку (половую принадлежность определила мамка) пустили в избу. Дедушка сколотил и наполнил песком ящичек. По малому кошечка ходила в песок, а по большому — под кровать. Уходя в школу, Колька выбрасывал ее в сени.
К лету мамка купила цыплят. Большую картонную коробку с ними накрывали старой тюлевой занавеской, прижимая от ветра дощечками, и ставили во двор на солнышко. Мурка любила сидеть на досочках и смотреть, как внизу суетятся желтенькие комочки. Подросших цыплят подсадили к пестрой курице-квохтушке, и они под ее приглядом бегали по двору. Пропал один, потом, другой, затем третий...
Сосед Хромой Володя, возвращаясь с рыбалки явно выпивши, хитро подмигнул сидящему на лавочке Кольке и пропел, как ему, наверное казалось, задушевно: «Где ты, моя Мурка, где ты, дорогая?». А она исчезла.
Случайно узнал Колька, что Хромой Володя, получив от матери «чокушку», унес Мурку с собой на берег. Там привязал ей камень на шею и бросил в реку.
Жалости не было. Отвечать за пригретую им Мурку он устал.
Два дня Колька не появлялся в клубе. Затем, возвращаясь с поля, зашли на ток. Парни пошутковать, а он так, за компанию. К нему тут же подлетела Любка-Люська: "Что в клуб не ходишь?". Пожал плечами: "Приду". Там все и решилось. Слезы, истерика, угрозы разборками с её старшим братом по возвращении в город.
А в понедельник половине фабричных прислали подмену, и его "проблема" убыла в город.
С глаз долой - из сердца вон. Но недавний страх настолько прочно засел в Колькином мозгу, что ни армейский опыт ни наставления друзей не помогли его преодолеть.
Добила Кольку студенческая вольница, где каждому « этот сват*, а тот молочный брат**». Оказалось, что самостоятельность и вольность особенно для студентов, проживающих в общежитиях, богата не всегда приятными сюрпризами. И если порцию « Трихопола» или таблетку « Метронидазола» можно было выменять у старшекурсников на пачку сигарет, то от более серьезных проблем приходилось избавляться в стационарах. И как ни рассказывал вновь появившийся после месячного перерыва на занятиях студентик, что лечился от воспаления лёгких, всем было понятно, что этот месяц он провел в венерологическом диспансере. Колька предпочитал учиться на чужих ошибках, и столь сложные жизненные ситуации его миновали.
* Сват» ( студенч.) - студент, познакомивший друга со студенткой, с которой тот впоследствии переспал.
**Молочные братья (студенч.) – студенты, переспавшие с одной и той же студенткой.
(продолжение следует)