На днях утром встал. Не буду скромничать – это событие не из частых, а от того оно – и я в этом уверен, что бы вы там себе не думали, - приобретает совсем другое ambre, как ни крути. Слышу, слышу уже, как многоопытный в этом вопросе читатель морщит нос: мол, чего в этой утренней «вертикализации» особенного? Просто мое утро – не ваше утро: встаю я (что? Конечно я, конечно весь встаю. А кто «он встает»? Я вас не понял) обычно часиков в два пополудни. К этому времени трубы (и откуда только это нелитературное сравнение? Какой-то у него уничижительный привкус, не находите?) полыхают пламенем, которое было бы более уместно в аду – для вырывания раскаяния у грешников, а не для истязания моего рыхлого нежного тела.
Моя кисейная барышня уже суетится на кухне, и этот, в сущности, негромкий глухой упрек стаканов, вздрагивающих от соприкосновения с покрытым клеенкой столом (жуткая, кстати, расцветка. Жалкая копия шотландского пледа?...А она и слышать не хочет: «Посмотри, какая клеточка». Ути-пути), и эта несмелая трель ложек, слегка небрежно поданных к тарелкам (с чем?... Что это?), взрывают мой воспаленный мозг. «Хозяюшка», - скажете вы. «Трубы горят, - скептически ухмыльнусь я. – Отсюда и нервная улыбка, и дрожь в узловатых пальцах, и проклятая трель ложек».
Кстати, что в тарелках? Моя Амнезия (потом скажу, почему. Интриги я не чужд в своей замысловатой прозе) – в миру Ираида Арнольдовна (маменька ее тот еще оригинал, да-с. Записала дитя на этого скучного Мистера Всея Вселенная) – умеет поразить самого искушенного гурмана и самого отъявленного извращенца: начинка пирожков из недельной гречневой каши и не менее свежего горохового пюре с фрагментами сельди вызывает ravissement и в изможденных желудках, и в неокрепшей психике. Для последней этот восторг бывает губителен в отношении эстетическом и в смысле восприятия высокой кухни как таковой. Может даже полное переосмысление начаться, но тут уж просветленному бедолаге спешит на помощь раскаленная добела вода в искрящемся богемским хрусталем флаконе. Нам помогает, во всяком случае. Кстати, а едАли ли вы (высокий слог употребив… Откуда это слово – «едАли»? То бишь, откушивали? Читайте, господа присяжные заседатели, читайте. Гоголь – батюшка жестокого социального юмора, выворачивающего убогое исподнее российской жизни. Жизни на дне; всегда с устремлением к самому днищу – невозможному, казалось бы, но неотвратимо появляющемуся раз за разом)….
Поставлю многоточие, ибо политически окрашенная мысль, вкравшаяся в пафосную фразу о кулинарных шедеврах непризнанного профессионала кухни (кухни высоких откровений), отвлекла меня на добрые полчаса в молчаливый диалог с собой. Моя несуразная гражданская супруга не склонна вступать в диалоги, если только они не исполнены словесного препарирования – и желательно в самой бесчеловечной форме, если, конечно, к препарированию применима какая-то человечность как таковая, - неугодных ей граждан. Со временем, правда, безликий сонм неугодных приобрел пугающие вызываемой к ним у Амнезии ненавистью женские черты. Да….
Тут и далее – пауза на полчаса. Хочу довести ваш интерес к кулинарным фантазиям моей переспелой девочки до исступления (где-то читал, что этот литературный прием употребим и до сих пор, и им вполне не брезгуют и именитые мастодонты этого поприща, и просто тонкие натуры, восхищенно и боголепно принимающие в свои руки заточенное перо романизма. К последним отношу и вашего скромного слугу).