В ночь на 23 февраля все населенные пункты Чечено-Ингушской АССР были оцеплены, заранее намеченные места засад и дозоров заняты опергруппами, чтобы помешать попыткам выхода жителей за территорию селений. Операцией, рассчитанной на восемь дней, руководил на месте лично нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия. Вместе с ним в республике находились трое его заместителей И. Серов, Б. Кобулов и С. Мамулов. В проведении операции были задействованы - около 19 тысяч оперативных работников НКВД, НКГБ (наркомат госбезопасности), и СМЕРШ и до 100 тысяч офицеров и бойцов войск НКВД. На рассвете все мужчины были созваны на сходы, где им на родном языке объявили решение правительства о выселении.
Из свидетельства офицера Владимира Смыра, участвовавшего в составе одной из групп в операции по выселению:
«В группе каждый знал свои функции. Я первым должен был заходить в дом, за мной шел оперативник-гэбист с пистолетом в руках, другой залезал на чердак, четвертый залегал подле дома, чтобы предотвратить возможный побег выселяемых».
Особенностью проведения именно этой операции стало явное сопротивление и неповиновение властям. Об этом говорят как количество изъятого огнестрельного оружия — 20 072 единицы, так и число арестованных — 2016 человек, а также убитых — от 27 до 780 человек . Тем не менее, уже за первый день были выселены 333 739 человек, из них 176 950 погружены в вагоны. Такого не наблюдалось ни при одной депортационной операции в годы войны.
На проведение операции оказали влияние и такие факторы как погода. Снег, выпавший во всей республике 23 февраля, осложнил выселение из горных районов. Есть сведения, что в горных селениях нетранспортабельных стариков и больных расстреливали по негласному приказу Берии.
В горной Ингушетии с конца февраля 1944 года вплоть до лета 1944 года было стерто с лица земли почти 70 хуторов и маленьких поселений. Есть несколько свидетельств о сожжении ингушей, проживающих в селе Таргиме Хамкинского сельсовета Галашкинского района.
Белан Кахиевич Ганиев вспоминает:
"Над аулом стоял страшный рев скотины и заведенных моторов американских грузовиков. Видны были следы страшного погрома. Облака пуха, стоящее над селением, — вот незабываемое зрелище того дня".
Масштаб и массовость операции, ограниченные сроки ее проведения, несомненно, сказались на условиях этапирования людей: в вагоны вместимостью 25—30 человек загружали по 45 и даже 100 человек. Из-за скученности, духоты страдали больше всего старики и дети. Многие из них не смогли перенести транспортировки и умерли в пути.
Воспоминания писателя Иссы Кодзоева:
"На сборы давали 15 минут. Люди навечно уходили из своего отечества туда, где у них ничего нет, 15 минут на сборы в такой трагический день. Что успевали брать в руки, то и везли с собой. Иногда солдаты специально препятствовали тому, чтобы люди брали продукты, теплую одежду, — зло свое вымещали. Я не могу сказать, что все так делали. Говорят, находились среди солдат фронтовики, которые с нашими ингушскими и чеченскими мужчинами сражались на фронте, вот те более-менее по‑человечески относились. За минуты, которые выделили нашей семье на сборы, мы успели взять два мешка кукурузы, немного сушеного вяленого мяса, горшочек масла. Из постельных принадлежностей кое‑что».
«На каждой станции, когда поезд на 15—20 минут останавливался, входили солдаты и проверяли, нет ли умерших. Люди скрывали, потому что надеялись предать тела земле по‑человечески там, куда прибудут. У одного мужчины умерла мать, он положил ее к стенке, прикрыл одеялом, а сам лег к ней спиной — надеялся, что ее не найдут. Солдаты отобрали у него тело матери и выбросили в снег. Если кто‑то сопротивлялся и не отдавал умершего, раздавались автоматные очереди. С нами не нянчились: малейшее недоразумение и несогласие — расстрел».
