Неделя о мытаре и фарисее

Священномученик Иоанн Восторгов

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь... Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот... (Лк. 18: 10, 14)

Это начальные и заключительные слова притчи о мытаре и фарисее; ее сегодня Святая Церковь пред­лагает вниманию верующих и с нынешнего дня начина­ет заранее приготовлять их к должному покаянию и говению в дни приближающегося Великого поста. Покаяние и говение совершится в церкви; сопровождаться будет усиленным и частым посещением церкви. Сообразно с этой стороной приближающегося подвига христианского Церковь избирает и притчу Спасителя.

Два человека пришли в одно и то же святое место, в храм Божий; оба пришли с одной и той же целью — помолить­ся. И один в сознании своей мнимой праведности и дру­гой в скорбном чувстве многогреховности одинаково почувствовали необходимость со своим душевным состоянием явиться пред лице Всеведущего. Но при оди­наковом начале — какая разница в исполнении намере­ния и в окончательном результате его! Что один вышел из храма менее оправданным, чем другой, — это, без сомнения, было решением суда Божия, но, очевидно, оно уже отобразилось в сознании духа выведенных в притче богомольцев, как некогда таинственно отобразилось в сознании древних богомольцев Каина и Авеля. И мы можем думать безошибочно, что один вышел из храма с душой облегченной, с духом светлым и спокойным и слезы покаяния окрылили его надеждой исправления земного и милосердия небесного, другой вышел таким, как вошел, — чего-то искавшим, но ничего не нашедшим.

Притча евангельская, без сомнения, сказана на все времена, и образы мытаря и фарисея — вечные образы.

Минули века, изменились внешние условия жизни, но дух человеческий с его немощами, достоинствами остается тем же, и образы фарисея и мытаря, только видоизменившись, живут между нами, это образы веч­ные. Бывает, они повторяются, и буквально в том самом виде, как изображены в притче: здесь, в храме, в предстоянии молитвы, на исповеди, пред лицом Всевидящего и в присутствии священников не раз изрекаются и слышатся уверения: я мало грешен, я не таков, как прочие люди — хищники, неправедники, разбойники. Но боль­шей частью современный духовный потомок древнего евангельского фарисея уже совсем не показывается в храм на молитву, для его гордости уже и это кажется унизительным, и с высоты своей мнимой праведности он, приспособляясь к условиям времени, уже клеймит именем фарисейства всякое посещение храма и подвер­гает его всякого рода нападкам: и не нужен-то храм, и нельзя в нем молиться, и удобнее дома молиться и проч.

Хотелось бы мне остановиться сегодня на этом по­дольше и показать, сколько фарисейского лицемерия скрывается под всеми этими нападками, не отлагаю эту

обязанность до другого раза. Дабы не отвлечься надолго и не скрыть от вас другого образа, образа смиренного, молитвенного мытаря, скажу о нем главное: он нашел оправдание в храме — и довольно с нас, чтобы убедиться в необходимости посещать храм Божий. Слава Богу.

Что же представляет позиция современного фарисея? Трудно ему закрываться дырявым плащом, и отовсюду сквозит его действительное фарисейство — лицемерие и горделивое осуждение других. Стоит только послушать его рассуждения, всегда одни и те же, чтобы признать

справедливость сказанного.

Молиться, говорит он, можно на всяком месте. Как хорошо! Истинно по-хри­стиански. По-видимому, вы видите перед собой усерд­нейшего молитвенника, готового всегда на возвышение ума и сердца к Богу. На деле вовсе нет ничего, кроме пустословия и лицемерия. Спросите его: а молишься ли ты действительно на всяком месте, и увидите, что на его месте «молиться на всяком месте» — значит нигде не молиться. Наконец, если молиться можно везде, отчего же ты не хочешь и не признаешь возможным молиться в храме?

Тогда говорят: гораздо удобнее и хорошо молиться дома. Почему? О, здесь никто не видит, здесь ничего показного, здесь я один перед Богом. Ведь и Христос велел затворяться дома в комнате и молиться Отцу, Который втайне (Мф. 6: 6). Слушаешь фарисея, пожа­луй, подумаешь: смотрите, какой богомольный человек! Но знайте, что, сладко расписывая прелесть домашней молитвы, на самом деле дома он большей частью никогда не молится, знайте, что он намеренно искажает и слова Христа, и учение Церкви. Ибо Христос в том же Евангелии, где говорит о тайной молитве, заявляет и нечто другое: где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18: 20); Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о вся­ком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного (ст. 19). Христос и Сам посещал храм; Христос и Сам молился и один, и с апостолами и на Тайной Вечери был не один, и в Гефсимании на Свой мировой подвиг молитвы особенной, отличной от других, искупительной взял с собой трех учеников и говорил им: побудьте здесь и бодрствуйте со Мною (Мф. 26: 38). Беда, что фарисеи никогда не дочитывают Евангелие и берут из него только то, что им нравится и выгодно, а Евангелие надобно понимать при помощи же Евангелия. Что же касается учения Церкви, то она, заповедуя общую молитву, тем не исключает домашней, напротив, на ней настаивает, — а в таком случае причем же тут возражения новых фарисеев?

Еще говорят: буду молиться, когда явится расположе­ние, а в храме всё напоказ — не могу искренне молиться. Так и виден фарисей, который, когда на людях, никогда не может забыть, что на него смотрят, и он никак не хочет быть тем, что есть, а должен быть тем, чем хочет показаться. Если идти последовательно в этом взгляде, то и мать должна уединяться в молитве от детей, люди друг от друга; это значит: во всём вместе — а как к Богу, то все врозь! И это называется уважением к религии и высокими взглядами на ее объединяющее значение. Это называется любовью к людям, когда и ребенка своего я не хочу научить молиться.

Молитва в храме, уверяет фарисей, есть молитва при­нудительная: иди по звону; молись по обязанности и по приказу; молись чужими словами. Не удовлетворяюсь я такой молитвой. Христос не принуждал никого, не запо­ведовал привлекать к Богу насильно. Опять, по-видимому, пред вами ревнитель молитвы, такой последователь Христа, который пуще смерти боится нарушить волю Его. Только он опять не дочитал Евангелия и выдает сам себя. Верно: Христос не велел привлекать к Себе насильно никого, но только верующих. Что же касается тех, кто Ему отдал сердце, кто поверил в Него, то Он руководит ими во всем, между прочим и в молитве: слушателям даст он образец молитвы, готовые слова, столь ненавистные фарисею; апостолов в Гефсимании будит, трижды поднимает от сна и в таком состоянии, которое приведет совсем в ужас фарисея, говорит: бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26: 41). Куда же причисляют себя возражатели — к верующим или неверующим? Если к первым, то они должны стать под руководство Церкви и, значит, фарисействуют, измышляя себе оправдание и только прикрываясь именем Христа; если к неверующим, опять фарисействуют, распинаясь, по-видимому, за чистоту молитвы, когда им, в сущности говоря, нет никакого дела до нее. Так ведь и школа, в частности гимназия: смешно было бы,

если б мы нашим звонкам и урокам стали бы подчинять всех жителей города, но совершенно понятно, естественно и необходимо, что им подчиняют тех, кто отдал себя в звание ученика или ученицы руководительству гимназии.

Праведнику закон не лежит (1 Тим. 1: 9), говорит в заключение новый фарисей и призывает в свидетельство древнюю историческую Церковь: древние подвижники уходили в пустыню и, спасаясь в одиночестве, обходились же без храма. Верно: да ты-то праведник? Ты подвижник? Здесь уже самохвальство переходит всякую меру, а лице­мерие и недобросовестность принимает то, что было как исключение и необходимость, за общий закон жизни.

Но слава Богу! В рядах последователей Христовых всегда находились и найдутся такие, которых нельзя ни купить, ни запугать дешевыми возражениями против храма. Всегда будут люди, любящие благолепие дома Господня и благоухание Его святыни. <...> Всегда будут люди, для которых звон церковный явится воистину отрадным благовестом, желанным зовом к Отцу Небесному; всегда будут христиане, которые принесут в храм перед лице Божие и радость, и горе: придут сюда, и среди этих икон, среди слов молитв и песнопений, священных действ и обрядов, среди окружающих молитвенников в духовном благоухании храма обступят их со всех сторон отличные от житейских образы, иные интересы, иные мысли, иные чувства; <...>

Посещайте же храм, не судите его фарисейски высо­комерно. Не можем, говорят, молиться в храме, развле­каемся и еще больше грешим. Друг мой, но разве храм тому виной? Не мы ли с тобой сами? Каков человек, такова и молитва; развлечение же молитв и грех не вне нас, а внутри нас, и от него поэтому не укрыться нам и дома. <…> То верно, что из храма можно выйти осужденным, как фарисей, но это не унижает храма и не исключает воз­можности выйти из него и оправданным, как мытарь. <…>. Но если нет молитвы, нет, значит, и жизни духовной; молитва — это царица добродетелей, молитва это жизнь нашей жизни. А общественная молитва в храме, кроме того, знаменует наше единство, наше братство и взаим­ную любовь; знаменует наше участие в общецерковной жизни столь необходимо, столь живительно, как участие ветвей в жизни дерева.

Посещение храма есть вернейший и безошибочный способ узнать и определить степень наших религиозных интересов, это мера нашего служения перед Богом и нашей преданности Церкви и ее руководительству. <…>

Аминь».

1899 год