Я вернулась в Барнаул.
Не знаю, как жил без меня Отто, чем закончилась его поездка в Москву.
Я не написала ему ни одного письма. А он… Позже, когда мы уже жили вместе, я случайно обнаружила у него в кармане письмо для меня – без адреса.
Я намеренно ушла в тень, чтобы не портить жизнь ни ему, ни его родственникам. Я даже не думала о нём.
Но, к огромному своему удивлению, что я оставила, то и нашла снова.
Тогда я и поняла, что поступила легкомысленно, убежав от проблем, потеряла напрасно год своей жизни вместо того, чтобы получить высшее медицинское образование.
По слухам, у Отто были проблемы. Вступив в конфликт с преподавателем фармакологии, он провалил весеннюю сессию. Экзамены перенесли на осень, но осенью, будучи неподготовленным, он не пошёл на пересдачу. Я тоже виновата, не настояла… Так он и остался на третьем курсе на повтор. А это означало целый год без стипендии.
…
Я поступила в медицинский институт. Мне повезло: экзамен по русскому языку и литературе принимала моя любимая учительница Лилия Львовна Шапиро.
Мы стали жить вместе, скрывая это от родителей Отто.
Когда он уехал на студенческие сельхоз работы, я с ужасом обнаружила, что у меня будет ребёнок.
После экзаменов я поехала к маме и в Верх-Суетку, встретилась с Викторией. Она, конечно, рассказала обо всем Вере Ивановне.
Это был гром среди ясного неба. Я и сама понимала, что это катастрофа.
К Отто приехали его родители. Не знаю, о чем они говорили, но думаю, что они боялись за его учёбу. Он ведь поступил в институт сразу после отмены комендатуры, да и после войны прошло не так уж много времени.
Но в любом случае – я бы не стала вредить ему.
Полагаю, что ему разрешили жить со мной только до конца учёбы, без регистрации брака, при условии, что я избавлюсь от ребёнка.
…
Его мать сама нашла мне врача. Это моя печаль на всю оставшуюся жизнь. Сколько я пролила слез по этому поводу… Но я никого не виню, только себя.
Наш первый год совместной жизни был адом. Его родители, как и прежде, присылали ему 20 рублей, я получала мизерную стипендию, нужно было платить за квартиру.
Моя мама могла мне помочь только едой, но она была далеко. Она по-прежнему работала в колхозе, пахала за трудодни, получая за них натуральные продукты в конце года, жила за счет небольшого хозяйства и огорода.
В институте Отто повторял уже пройденный им курс. Основные предметы он уже сдал, оставались только фармакология и практика в больнице.
Денег катастрофически не хватало, а он спал до 2-3 часов дня. Может быть, это была депрессия, не знаю.
Я пыталась его поднять, уговаривала, сама стала опаздывать, пропускать занятия, и, не выдержав финансового прессинга, бросила институт и снова пошла на текстильное производство. А он, к моему стыду, продолжал получать мою стипендию.
Я уже поняла, что никакая я не жена, на эту роль меня никто не подписывал. Я нужна родителям Отто лишь затем, чтобы их сын не слетел с катушек и смог окончить институт.
Я стала настаивать на регистрации брака, и 4 ноября 1959 года наш брак втайне от его родителей был зарегистрирован.
Когда они узнали и как отреагировали – мне неизвестно.
…
В 1960 году я поступила в медучилище на фельдшерское отделение.
В том году мы ездили на каникулы в Верх-Суетку. Маргарита, бабушка Отто, меня сразу приняла, научила печь хлеб, варить обеды на керогазе. Я ездила на велосипеде в лес, собирала смородину и землянику.
Свекровь относилась ко мне сносно. А как ненавидел меня Карл Карлович, я поняла по одному эпизоду, когда на следующий год осталась у них рожать Иру.
Однажды Отто выпил лишнего на встрече с одноклассниками. Дома ему стало плохо, его тошнило. Я держала его сзади за воротник, чтобы он не упал, и говорила, что алкоголь – это яд, что пить вредно…
Вдруг слышу – отец его ругается, но вовсе не на сына, а на меня. И столько ненависти во взгляде!
Мне стало страшно, я села на велосипед и поехала в лес.
До родов оставалось где-то недели три. Я пособирала смородину, успокоилась, вернулась домой вместе со стадом на закате. Пастухи кричали вслед: «Смотри, не роди на дороге!».
Подъезжаю, Отто стоит в воротах, ждет.
…
В 1960-61 годах я училась в медицинском училище. Забеременев Ирой, я никому об этом не говорила. Токсикоза почти не было, я устроилась во вновь открывшуюся больницу санитаркой на ночные смены, а днём училась. Мне так хотелось подкупить вещей для будущего ребенка: коляску, пелёнок, распашонок, ползунков, детское одеяльце.
Отто учился на четвёртом курсе.
Мне досталась тяжелая работа: нужно было очищать готовые помещения от строительного мусора, отскребать ванны от присохшей штукатурки, мыть окна.
Училась я легко, знания, полученные в институте, очень пригодились. Отто помогал мне, я, собственно, и училась по его учебникам.
На позднем сроке работать мне запретили: токсикоз, гипертония, отёки. Сдав сессию, Отто отвёз меня к своим родителям. К началу нового учебного года он уехал на сельхозработы, а я осталась в Верх-Суетке ждать родов.
…
Надо сказать, что родителям Отто жилось тоже нелегко и тесно, особенно когда умер брат Берты Ивановны, и они забрали к себе двоих его детей, став их опекунами.
Летом 1960 года, перед началом занятий, я сильно заболела: температура, слабость. Когда я шла в поликлинику, от слабости садилась прямо на землю. Врач обнаружил хрипы в лёгких: видимо, была пневмония. Свекровь тогда меня буквально выходила: делала обертывания, массажи, давала лечебные настойки.
Сейчас, на основе жизненного опыта, я бы дала совсем другие оценки тем событиям. Но тогда… Я, конечно, сильно обижалась на родителей Отто. А сейчас понимаю самое главное: они родили и воспитали не самого плохого парня, отца моих детей. Честь им за это и хвала.
К тому же и сама я была вовсе не идеальна.
Жизнь вообще сильно меняет человека. Всегда быть добрым не получается: иногда просто не заложено, иногда условия не позволяют. Да и мало ли кто повстречается на твоем пути?
…
Итак, в сентябре 1961 года я ожидала рождения ребёнка. Тогда еще не было УЗИ, и мы не знали, дочь это будет или сын.
9 сентября мы со свекровью начали утеплять окна в доме. Это делалось перед каждой зимой: мы заклеивали стыки бумажными лентами.
Тогда-то у меня и началось что-то вроде схваток. Мы посчитали, что это всего лишь предвестники родов, и я еще некоторое время находилась дома.
Потом мы пешком отправились в роддом. Это было маленькое строение на окраине Верх-Суетки. Схватки – очень болезненные, беспорядочные – продолжались трое суток. Никакой медикаментозной помощи я не получала, даже поспать не удавалось.
Через трое суток у меня отошли воды, но всякая родовая деятельность прекратилась.
Поскольку в училище у нас был курс акушерства и гинекологии, я поставила сама себе диагноз: «родовая слабость».
Родители Отто приходили два раза в день, видели, что мои мучения продолжаются, и уходили. Но на третьи сутки они не выдержали, стали ругаться на врачей и акушерок за то, что они ничего не предпринимают.
Наконец, 15 сентября 1961 года в 14:00 по алтайскому времени я родила дочь.
Все, кто ее видел, сказали в один голос: «Вылитая Вера Ивановна».
После тяжёлых родов у меня долго не приходило молоко, дочка беспокоилась, её кормили другие родильницы. Когда я впервые приложила ее к груди, у меня в душе возникло непередаваемое чувство материнства.
…
Когда мы выписались из роддома, свекровь полностью взяла инициативу в свои руки: я была слишком слаба.
Через две недели вернулся с сельхозработ Отто. Оказывается, получив телеграмму, он немного расстроился: как и все молодые отцы, он хотел сына. Тем не менее, более заботливого и любящего отца я просто не встречала.
Содержание
Отто Шлотгауэр
Огород, сенокос и прочие приготовления к зиме
Освоение целины и все, что за этим последовало
Радио, электричество, телевидение
Родители, медицинский институт, женитьба
Галина Шлотгауэр (Тюменцева)
Галина Шлотгауэр (Тюменцева). История моей семьи
Галина Шлотгауэр (Тюменцева). Жизнь с мачехой. Переезд в Ивановку
Барнаул. Брак. Рождение дочери
Жизнь в Барнауле. Дочь. Распределение в Хабары