Мы не одни в лесу. День – наше время, прогулки, собаки, иногда лыжники по краю леса или соседи с детьми. Ночь – время других. Куницы, зайцы, лисы. Иногда лоси. Волки заходили в наши края года два назад.
Чуть раньше жил в окрестностях вепрь Борька, старый, с тяжелым характером. Не знаю, что было у него в молодости, но в годы, когда он пришел в наш лес, он уже не любил машин. Поэтому две зимы подряд, пока Борька выбрал наши лесные завалы для местожительства, таксисты между деревнями ездили караваном. Поедешь один – Борька, не к ночи помянут, ка-а-ак выскочит на дорогу, ка-а-ак даст клыками в бок машины – и все, кювет. Рация. Вызов трактора. Минус заказы, минус деньги. А не дай бог, с пассажиром, так напугаются до жути. И, опять же, ремонт машины, расходы. Так и ездили, собравшись две-три машины одна за одной, рассекая темноту зимней ночи светом фар. От тех лет на старых Ладах остались на боку характерные вмятины. Он-то особо не лютовал, ему жестянку и проткнуть на раз, он их просто бодал и сталкивал: а то ездеють тут, шумят, светом рыщут, воняют. А потом Борьки не стало. От охотников не было слышно, чтоб они его добыли. То ли устал, то ли сдох. Может, просто ушел. Показалось, что в наших краях слишком шумно. Города подбираются, зимы теплые, дачников много стало приезжать. Вот и ушел.
Летом не так заметно, что мы в лесу не одни. Птицы напоминают нам, что мы с ними бок о бок. Но ни лисы, ни зайцы не попадаются на глаза. Они сами по себе – мы сами.
Зима все меняет. По утрам, выводя собак проснуться после теплого дома, и на ходу просыпаясь сама, я читаю снег как газету. Зайцы. Лиса приходила. Хм…Еще одна лиса, другая. Вот кто-то залег. Похоже, лось отдыхал. Да, его след.
Летом только собаки читают лесные тропы как газету. Они обычно держат дистанцию, будто давая друг другу время прочитать. Дочитал? Ну, тогда я переворачиваю страницу. Если где-то было происшествие (невидимое моему глазу, оставшееся только в запахах и едва заметных примятых травах или сломанной ветке), мои хвосты нагоняют друга, смешиваются, останавливаются. В таком месте не грех обменяться впечатлениями: ты видела? ... а она его! – а он ее… а потом бур-бур… Для собак лес полон новостей, для меня в нем – свет и чистый воздух отдыха. Для них – напряженная жизнь.
Зимой наши шансы в лесу чуточку уравниваются – теперь и я могу почитать на снегу кто был, куда бежал, как дело было.
Заяц чаще использует протоптанные человеками тропы: а чего? удобно, в сугробе не тонешь, если кто будет искать, тогда да, можно заложить полукруг в сторону, сбить со следа, а потом вернуться. И чесать по уже утоптанному снежному коридору человеческих следов, пока не нужно будет уйти по своим делам в сторону.
Лисы человеческих троп не любят. Да, они могут прийти к крайним у леса мусорным бакам, могут, если уж морозы стоят совсем лютые и давно, помелькать в улицах в поисках пищи. Но человеческое присутствие они не любят. Терпят. С их чутким обонянием мы… воняем. Так что нашу тропу они пересекут (подозреваю, что и плюнут на перекрестке по направлению ушедших человеческих следов) и пойдут поперек по своим делам. Впрочем, и охотники лис тоже за чистюль не считают. Они, знаете ли… воняют. И в норе гадят. Ни волки, ни зайцы, ни белки так не поступают. А эти… Как будто соседние племена, мы, люди и лисы, живем бок о бок тысячелетиями, а относимся друг ко другу по-прежнему, как неласковые соседи. Это ж плохой сосед вечно… пахнет чужаком.
Овчарка в лесу проверяет лисий след. Заходит на него по касательной, ищет, где лиса задержалась. Здесь стояла, там припала на бок, отдыхала. Багира успокаивается: лиса ушла давно. Ску-у-учно. Можно дальше идти по своим делам.
Бывает, что и днем в лесу мы идем как будто под прицелом: чувство такое, что из тишины сугробов кто-то наблюдает: у лиса бессонница? заяц трепещет, что на день близко от тропы залег? В другой раз нет такого чувства, идешь как идешь.
День наше время в лесу. Ночью лес – их территория.