Начало рассказа читайте здесь:
Часть 1. Мурзик принимает клад
— Вылезайте, приехали, — весело сообщила молодая женщина-шофёр. Сказали, вы при библиотеке жить будете. А вот и соседка ваша.
— Кузьминична! Соседей тебе привезла. От Пашки письма не было?
— Нет, всё жду. Глаза уж все выплакала, — ещё нестарая женщина в телогрейке тяжело вздохнула.
— А вы новая учительница будете? Из правления приходили, ключ для вас оставили. Я уже и прибрала у вас, и печь истопила. Вы заходите в дом. Вода согрелась, чаю выпьем, — обратилась она к молоденькой горожанке, зябко кутающейся в пальтишко. Маленькая девочка, цепляясь за ее подол, опасливо поглядывала на говорливую незнакомку.
— Здравствуйте, меня Катерина Сергеевна зовут, — представилась приезжая, протягивая Кузьминичне руку в варежке. — А это дочка моя, Даша, — она слегка подтолкнула вперёд малышку. — Поздоровайся с тётей.
Кузьминична энергично пожала протянутую руку и погладила девочку по голове.
— А это все ваши вещи?— спросила она, указывая на два чемодана и узел, лежащие около грузовика.
— Все, — ответила Катерина.
Кузьминична ещё раз оценивающе посмотрела на Катю и, ухватив разом оба чемодана, зашла в дом и уже с порога крикнула:
— Не зевай, замёрзнешь!
Катерина подняла узел и, подхватив дочку, вошла в дом. Кузьминична, она же Лизавета Кузьминична, местный завхоз, проводила переселенцев в отведенную им комнату, и, пока те обустраивались на новом месте, собрала нехитрое угощение. Напившись горячего травяного чая с сухарями, Даша уснула, а женщины завели разговор про жизнь.
— А муж-то ваш где, Катерина Сергеевна? Никак на фронте? Девочка больно бледная. Хворает? — сочувственно поинтересовалась Кузьминична. Учительница тяжело вздохнула.
— Да, на фронте. А с Дашенькой не знаю, что делать. Доктор сказал, питание надо усиленное. А где ж его взять?
— Как же вас сюда поселили, да ещё с больным ребёнком? — Кузьминична не удержалась и, понизив голос, начала по-соседски слухи про Бакановский дом рассказывать:
— У дома этого дурная слава. Нечистое это место! Тьфу! Тьфу! Тьфу! — она огляделась и продолжила. — До вас все, кто здесь жили — помирали! Говорят, домовой шалит. Уж и не знаю, как он вас примет!
— Да вы не переживайте, Кузьминична! Я в эту ерунду не верю. Домовые не существуют! Ну, а то, что люди умирали — просто совпадение!
— Ну, дай-то Бог! — с сомнением ответила соседка. — Ладно, отдыхайте. С утра сказали зайти в правление, а после к директору, в школу. Мой оболтус — Ванька, внук, у вас будет учиться. Вы уж его прижмите! Совсем от рук отбился, без отца.
Уставшая с дороги Катерина и не помнила, как заснула. А во сне к ней рыжий кот приходил, всё сидел и смотрел.
Так в Бакановском доме появились новые жильцы. Трудное время было, и жили трудно, только никто их в доме не пугал, и следов обещанного Кузьминичной домового не было ни видно, ни слышно. До тех пор, пока Даша, дочь Катерины Сергеевны, не заболела. То ли болезнь какая, то ли еда скудная была тому причиной, но стала девочка чахнуть день ото дня. И тут в доме появился рыжий кот. Огромный, пушистый и добродушный, как из Катерининого сна. Кот есть не просил, на улицу не убегал, всегда около Даши крутился, и спал в её постели, устроившись в ногах. Как ни гоняла его Катерина Сергеевна, но так и не выгнала, да и не усердствовала сильно. Видит, Даше компания кота нравится, повеселела она, даже улыбаться стала. Но на поправку всё не шла.
Холода крепчали. Все трудней было отоварить карточки, продуктов не хватало. Даша стала сильнее кашлять, ночью металась в бреду, кого-то звала. Местный фельдшер только качал головой и, печально глядя на Катерину Сергеевну, советовал:
— Ей бы молока, яиц, мяса… Можно в городе на рынке на вещи или ценности какие обменять.
Катерина каждый раз тяжело вздыхала: какие ценности могут быть у молодой учительницы, бывшей воспитаннице детдома! Только колечко обручальное — память о муже.
В тот вечер Даше было особенно плохо. Катерина не захотела тревожить фельдшера, знала наперёд, что он скажет. Она сидела без сил на кровати, крепко прижимая к себе худенькое тельце, пожираемое болезнью, и бормотала сквозь слезы:
— Доченька, всё будет хорошо. Я что-нибудь продам и куплю тебе молочка и яичек. Ты только не уходи! Не оставляй меня! Что ж я папке твоему скажу?!
Но продавать было нечего. Все мало-мальски хорошие вещи уже были проданы за бесценок. Немного успокоившись, Катерина напоила Дашу отваром сухой малины, и девочка забылась тяжёлым сном, прерываемым болезненными стонами. Катерина, уставшая за день, крепко уснула. Чья-то теплая, мягкая рука взяла худенькую, почти прозрачную Дашину ручку. В комнате послышалась колыбельная бабушки Аксиньи, напеваемая странным, глухим голосом.
— Мурзик, Мурзик, — шептала девочка потрескавшимися губами.
Утром Мурзик, так назвали пришлого кота, нашёл где-то тряпичную куклу и принёс Даше. Та обрадовалась, стала с ней играть, а из куклы посыпались колечки, серёжки, монетки. Катерина Сергеевна как увидела эти штучки, так и ахнула. Вещи оказались ценные, из золота да серебра сделанные, да с камнями драгоценными. Хоть и комсомолкой была Катерина Сергеевна, и понимала, что добро чужое — а другого способа дочку спасти не было. Стала она потихоньку менять « вещи из клада» на продукты. Так и пережили трудные военные годы, перебились. А как война закончилась, муж демобилизовался, приехал за своим семейством и увёз в тёплые края, в одну из южных советских республик, на большую стройку. Просила Даша отца и маму взять с собой Мурзика, и уже почти уговорила, как обнаружилось, что пропал куда-то рыжий благодетель, как будто и не было его вовсе. А вскоре и библиотеку закрыли, а книжки свезли в район. В очередной раз опустел дом.
Продолжение читайте здесь!