(быль, рассказанная одним из пассажиров)
Ч. 5, заключительная.
Многие утверждают, что я редкий человек -- магнит для друзей. Пусть странный дар дружбы кажется мне мифом, но порой приятно чувствовать себя обласканным Фортуной. Впрочем новый друг шаркает башмаками по палубе и всё напевает "говорят, а ты не слушай, говорят, а ты не верь". Это тот кудрявый матрос. Мне совестно, но я не перестал подозревать его.
Парень как парень, немного неряшливый: волосы моет не часто, хотя причёске неопрятность не вредит -- кудри всё умиляют. Покуривает, молчит, не шутит, и такое чувство, что скрывает что-то. Выяснить бы его прошлое. А как спрашивать, тая не чистосердечный интерес, а хищную змею выслеживающую доверчивого симпатягу в будничных слабостях. Пожалуй создавшаяся неловкость и приблизила меня к осмыслению роли дружбы. В итоге я серьёзно задумался о дружбе именно в тот день, когда мы услышали историю похищенной броши.
Едва наша гостья начала рассказ, я встал и запер дверь. Ключ оставил в замке. Синхронно с бабушкой мы склонились к окну -- столкнулись, ударились головами, но не больно, посмотрели на палубу, влажную от мороси дождя, вытянулись сколько можно и глянули в стороны -- кажется рядом никого не было. Проверили шторы -- плотно ли задвинуты. Все наши смешные предосторожности казались нам очень нужными. По крайней мере они подействовали на Наталью Филипповну. Она обняла свёрнутый плед и выдохнула, как человек нашедший свой укромный уголок на большом приёме. Придвинувшись ближе, мы стали слушать.
История броши "Орхидея с пчелой".
-- Это конечно не брошь Крёза и Большой Лидийский клад, но тянется за ней тот ещё шлейф. Хвостов не меньше, чем у змея-конька. Одно время брошь была утеряна, но вскоре найдена случайно, в отеле в Греции в 1907 году. В годы революции она вновь была утрачена, но появилась, теперь уже в Суздале. Её принёс в грубой тряпице и передал батюшке странник. Специалисты признают в броши возможную связь с коллекцией драгоценностей князей Мещерских, тех самых, чьи бриллиантовые серьги, согласно легенде, оказались столь роковыми.
Считается, что у броши есть свойство разбивать союзы, основанные на расчёте и наказывать весьма неожиданно. Судите сами. Брошь передали музею в одном из городов Золотого кольца, долгое время брошь там и хранилась, но в 1997 году музей реорганизовали. Одной из попечителей музея стала фирма под патронажем жены зам руководителя администрации губернатора. В тот же месяц брошь пропала. Жену же зама, решившую отдохнуть в Испании, в городке Матаро, ошибочно определили на самолёт, следующий в Марокко. В Марокко она влюбилась и осталась на год. Когда жена вернулась, оказалось, что муж, зам руководителя администрации губернатора, уже и не муж. Он оформил развод и женился на своей давней подруге.
Далее брошь снова нашлась, и её передали нашему музею. Брошь мирно лежала несколько лет. Затем нам назначили директора из столицы: мы стали обновлять рамы, подоконники — меняли на пластик, а он заглядывал в окна, выпрыгивал на пожухлый газон, и уши его просвечивали. Как вдруг произошёл прорыв отопления. Сопение, свист и струя. Новые окна мигом запотели, как в бане. Случилась неразбериха: были сдвинуты витрины, подставки, валялись мокрые тряпки, ошмётки штукатурки, испорченный этикетаж, громоздились стулья и всюду лежали и громыхали доски, по которым ходил персонал, милиция и ремонтники. И все следили белилами: цепочки следов к окну, от окна, сквозные через анфиладу дверей — словно у нас экспозиция следов. Брошь снова исчезла. Нашли её быстро, но исчез новый директор. Причём из кабинета. Остался зонт, и под столом сиротливо замерли ботинки. Мы недоумевали, куда он мог уйти в носках? Нам вернули прежнего директора. Сколько-то лет прошло. А наш Славик-реставратор божился, что недавно видел пропавшего директора в Сочи, что это он самый, и так же просвечивают уши. Простите.
Несколько лет назад у нас в штате закрепили менеджера по развитию. Теперь мы возим брошь на ежегодную выставку ювелирного искусства. Особая ценность -- это тайник под рубином внутри шпорца (мешочка) орхидеи. Ювелир был, видать, шутник. Открыть тайник можно только в четыре руки. Шесть пальцев надавливают снизу единовременно на три чашелистика, два лепестка и губу, а шесть других пальцев жмут на оттопыренные золотые ножки пчелы. Откидывается рубин и внутри полости шпорца виден редкий голубой бриллиант. Бриллиант хранится в музее, на выставку всегда отправляется голубой топаз.
-- Надо же! Столько мытарств, а бриллиант не пропал!
-- Не пропал, -- гостья глянула на меня не то с изумлением, не то с недоверием. Что поделать, у меня выскакивают книжные слова, такая уж особенность. Я смутился и сосредоточился на колупании шва на джинсе.
-- Удивительно! -- поспешила затенить неловкость бабушка.
-- Закономерно. Мало, кому известен тайник броши. Для не специалиста брошь -- безделушка. Что значит она без тайн происхождения, истории? А без бриллианта долго удержится ювелирное шоу с открыванием тайника?
-- То есть вы хотите сказать, что похитители могут поступить с брошью, как с ломом? -- я поперхнулся, закашлялся. -- Попросту расплавить?
-- Этого я и опасаюсь, и совершенно не знаю, что делать.
-- Бандиты могут перепугаться и кинуть брошь за борт, -- горестно отозвалась бабушка; и погладила меня по спине, стараясь успокоить нервный кашель. -- ДорогА каждая минута!
Великая моя бабушка! Мне всё стало ясно окончательно. Теперь я должен показать свою находку, рассказать, что я думаю, и попросить помочь мне. Доверие к нам Натальи Филипповны трогало до глубины души. Чем дальше она рассказывала, тем больший стыд я чувствовал от долгого моего утаивания. Решиться на откровенность не только перед бабушкой, но и при гостье мне казалось ещё труднее. Я получил урок, и не один. Я стыдился, но в то же время переполнялся небывалым торжеством. Волнение захлёстывало меня, я едва держал равновесие, словно очутился среди волн прибоя, и меня мотало с невероятной силой.
Чтобы успокоиться, я переключил мысли на определение роли дружбы. Ничуть не странно задуматься впервые -- что легко даётся, долго не замечается. Вдруг я понял, как велика мощь друзей! Они укрепляют нашу веру в себя. Откуда смелость? От одобрения и поддержки. Вот эту поддержку мы и дали Наталье Филипповне. Она почувствовала силы. Я и сам ощутил прилив решимости. Тогда я вынул обёртку с золотом и извинился. Видя моё, вероятно, очень виноватое лицо, услышав кашель, прерывистый голос, обе женщины кинулись меня утешать.
-- Ты как кот из Шрека! -- шутканула бабушка. Тотчас лукавый рыжун явился в памяти: мелодичное "мур-р", наполненные слезой огромные глаза под грустными бровушками, поджатые ушки, в лапках шляпа, томно прикрывающая всё, что ниже мордочки.
Мы заговорили о преступлении и вспомнили про следователя. Закончилось тем, что Наталья Филипповна зарделась как пламя революции. Наше дружеское участие всколыхнуло ее душу, ей не терпелось загладить свою вину перед следователем, она ринулась вон из каюты. Я сказал "дружеское участие", а ведь мы всего-то выслушали гостью. Выходит всякий внимательный воспитанный слушатель кажется нам другом. Но ведь это не так. Разве я друг кудрявому матросу? Я просто умело разговорил его, и он рассказал о своей влюблённости. Тем легче он доверился мне, тем живее выговорился, чем более молчал с другими.
Но к нашей гостье я и правда проявил дружеское участие, что доказали мои дальнейшие шаги.
Наталья Филипповна вероятно уже отыскала следователя, а мы с бабушкой всё шептались, спорили, наконец договорились. На меня накатил неимоверный кураж. Меня влекло на воздух. Я покинул каюту, двинулся по коридору, чуть не цепляя ручки дверей, ступая как во время качки, хотя её не было. Миновал ступеньки, едва на них попадая, свернул к левому борту и вышел на палубу. Хотелось кричать, хотелось ветра, брызг в лицо, — меня мотало от волнения. Внутри всё прыгало, сердце бешено стучало, будто множилось, его удары превратились в шатуны. Я добрался до релинга (до перил), сделал короткий вдох и длинный громкий выдох; повторил; ещё. Помогло. Подставил лицо влажному ветру. Стало хорошо.
-- Не холодно? Или вы ветер любите?
Я обернулся. Позади стояла девушка, я вспомнил ее: та, что ела бутерброд и предложила друзьям экспериментировать. Кроме девушки никого поблизости не было: вторая палуба, пожалуй, самое популярное место для прогулок, но не в дождь с ветром.
-- Так как? Любите ветер?
-- Ветер? Вполне.
-- Такой симпатичный, стройный, -- она оглядела мою талию, будто проверяя, не соврала ли. -- Что же вы один, без компании?
-- Очень даже с компанией!
-- Мм.. так это здорово! -- она набрала воздуха. -- К нашей присоединяйтесь тоже. Не стесняйтесь. Идёмте! -- и потянула меня за рукав, а едва я шагнул, взяла за руку, но тут же отпустила.
Мне нужно было дойти до кормы по внешней палубе, зайти в кормовой салон-диванную и вернуться по коридору. Спутница оказалась кстати для того, что я решил сделать. И я сам взял её руку и повёл за собой.
Мы как раз сворачивали в салон, когда вдалеке, у ресторана мелькнуло платье Натальи Филипповны и фигура следователя, невысокого человека, чуть сутулившегося. "Она всё-таки решительная женщина!" -- я порадовался и представил, как взволнованно будет идти беседа. Как они сядут за столик у буфета -- подальше от всех. Она шепнёт ему "прошу вас, ничему не удивляйтесь" и, успокоенная таким вступлением, извинится за утаивание. А затем начнёт про свои опасения. Тут придётся прерваться и ответить подошедшему официанту. Далее снова будет про опасение, что брошь, которую ценят только спецы, можно считать пропавшей. А ведь в броши тайник! Будет много слов про тревоги. И, наконец, обстоятельное объяснение как надо в четыре руки нажимать на брошь, чтобы достать бриллианты. Эта часть будет волнительной, настолько, насколько может волноваться учёный, прикасаясь к реликвии. Да, хорошо, что у Натальи Филипповны появились друзья и помогли стать смелее.
В салоне-диванной я предложил новой знакомой присесть, а сам встал у прохода. Начался тот смешной разговор, когда собеседница старается поймать верный тон. Это похоже на игру в пинг-понг. Здорово, когда сразу налаживается игра. У нас так и получилось. Не без удовольствия, я отметил, что моя спутница разом забыла о стремлении в свою компанию и весело болтала со мной о пустяках. Значит наперво я ей понравился. Мне было интересно, как скоро любительница экспериментов вспомнит о друзьях. Наконец Дина (так она представилась) опомнилась и встала. Я хотел было потянуть время, как вдруг увидел мою бабушку в дали коридорной перспективы. Бабушка прошла и скрылась.
-- Прости, -- и я метнулся по коридору.
Сердце рвануло впереди меня (бешено забилось). За секунды я пронёсся мимо десятка кают. Ещё. Ещё. Вот уже двойные двери, за ними искривлённая гримаса и ладони. Я нажал на двери. Держу! Успел.
Впервые видел так близко наручники, слышал жёсткие приказы. На ковре у стеллажа с книгами блестит золотой цветок, рядом разбросаны книги. Несколько минут, и преступники выведены в сопровождении крепких матросов и следователя. В проходе стоит Дина с округлёнными глазами, а я незаметно массирую кисть руки -- видать вывернул, когда навалился на дверь. Всё позади, теплоход режет волну, стремясь к скорой пристани, мы идём в каюту с вредным диванчиком, и я буду рассказывать как же удалось распутать задачку с брошью. Мы -- это бабушка, Наталья Филипповна, Дина и я.
В каюте по-хозяйски расположились сумерки, и бабушка поспешила включить ночничок. Живо расселись, я не томил и начал:
-- Первые гипотезы провалились. Нужно было очертить круг подозреваемых. Что я имел? Наталья Филипповна везёт крупную золотую брошь. Она выходит из каюты, и её обливает пивом помощник механика. Она оставляет сумочку с брошью в каюте, запирает дверь, быстро моет руки и возвращается, но сумочки уже нет. Она бежит к капитану, происходит объяснение, затем ее ведут и усаживают в ресторане. Нечаянно потерпевшая замечает свою сумочку (которую принесла красивая мадам). Она кидается к находке, но в растерянности видит, что у сумочки другая подкладка, говорит "не моя". Помощник механика злится. А за красавицей следит молчаливый кудрявый матрос.
Самым трудным оказалось определить, кто же зачинщик. Это как при игре в бридж -- верно угаданное место дамы решает исход розыгрыша. А позже интересно посмотреть весь расклад у противников.
Тут щёлкнул замок, в проёме двери возник следователь.
-- Как вы нас нашли? -- изумлённо спросила Наталья Филипповна.
-- Дорогие мои, я ведь всё-таки, и пока что, следователь. Хотя преступление раскрыли вы, -- он присел со мной рядом, и тут же коварный диванный прогиб нас соединил.
Мы не долго грелись вплотную, следователь глянул на часы, шумно вздохнул, повернулся, борясь с диванным упрямством, и заявил, обращаясь ко мне, -- собственно пришёл за вами.
Бабушка ахнула и побледнела.
-- Не волнуйтесь. Простите. Через четверть часа он вернётся. Сниму показания и верну его вам.
Я шёл за человеком в бесцветно-серой рубахе с рукавами, таких же бесцветных застиранных джинсах и прикидывал, сколько он раскрыл преступлений. Обязательно спрошу, решил я. Пожалуй удивительно, что следователь первым пригласил меня, а не преступников. Но вскоре всё разъяснилось. Мне, в награду за помощь следствию, даже позволили присутствовать на допросе мадам. Когда я вернулся в каюту, бабушка полулежала на диванчике. Дина поправляла на нежном лбу страдалицы компресс. У Натальи Филипповны в её отдельных белых руках виднелся пузырёк. Пахло нервами и валерьянкой. Отсутствовал я почти час.
Едва бабушка глянула на меня, как просияла, привстала и так старательно уложенный компресс сполз на подушку. Я улыбался, я был доволен, я светился и не скрывал своей радости. Прерванный отчёт возобновился.
-- Злоумышленники и правда не знали о тайнике в броши. Они вообще не знали о броши. Подозреваю, что планировалась мошенническая каверза, а случай ускорил процесс. Дело было так. Из каюты выходит женщина. Забавно, но спиной, потому что двери теплохода открываются внутрь кают. Женщина пятится и попутно закрывает дверь, сумочка в руках была помехой. Тут является пиво, а мадам в плаще случайно видит инцидент. Озабоченная руками и мокрым платьем женщина не замечает алчной пары глаз. Взять сумочку и выскользнуть -- вопрос нескольких секунд. Но откуда ключ? Вот тут интересно. Вариант с проводником отмёл сразу -- слишком прямое подозрение. Первыми будут трясти именно проводников, как имеющих доступ к ключам и в каюты. Кто тогда?
-- Матрос? -- не выдержала Дина.
-- Вряд ли. Сложно с пересечением: матрос гуляющий среди кают туристов -- уже подозрительно. Так я понял , что преступников двое -- один прибыл с туристами, другой "местный". Но где общаться, не вызывая подозрений?
-- На главной палубе у ресепшена.
-- В ресторане.
-- Конечно в ресторане. Значит?..
-- Официант!
-- Именно! -- я замолчал, на меня смотрели три пары глаз, ожидая пояснения. Пришлось наполовину разочаровать. -- Из соображений этики как именно оказался подходящий ключ у официанта, не скажу, но ключ дал он.
Итак, ключ давно поселился у мадам в кармане. Едва оттопали по трапу шаги, и всё стихло, мадам отправилась за добычей. Она уже шла назад, но досадная случайность чуть не провалила затею. В коридор не к месту вышла соседка, увидела мадам с красивой сумочкой и сказала комплимент вкусу -- чисто по-женски, для коммуникабельности.
-- Представляю, как мадам затрясло!
-- Наверное. Теперь нельзя выкинуть сумочку за борт в воду.
-- Совершенно верно. Что ей было делать? Юркнув в каюту, мадам заметалась. Тут взгляд скользнул по бутылке красного вина, вспомнилось пиво, руки, и выпрыгнула подсказка. И вот мадам вытряхивает содержимое сумочки, тщательно заливает подкладку вином и сушит феном. Подкладка встаёт колом, но это не важно. Внутрь пересыпаются свои помады, тени и прочее. Скорее проявить сумочку на публике, но подальше от каюты. Потому мадам проносит её на руке до ресторана, прикрыв плащом.
Второпях только в ресторане замечает, что вместе с женской мишурой в сумочку попало вознаграждение для официанта. За ключ мадам хотела расплатиться не деньгами, а золотом, золото больше впечатляет и не боится инфляции. Понимая, что в сложившейся ситуации лепёшечка золота не невинная собственность, а улика, она лихорадочно думает, как от неё избавиться. Опять выручает смекалка. Обёртку с прилепленным внутри золотом она кладёт на кофейное блюдце, имитируя неряшливый мусор, и ждёт официанта.
Но ехидный случай вновь вмешивается в события.
-- Конечно, ведь в ресторан привели меня, -- лоб Натальи Филипповны стал влажным, -- мне было так плохо, так плохо, ужас навалился, я буквально задыхалась.
-- На вас было больно смотреть, -- я помолчал. -- Да, вы появились в ресторане, но дело в том, что вы появились слишком скоро, мадам не успела избавиться от улики. Теперь официант боится приближаться. Тогда мадам скидывает обёртку с золотинкой на пол. В сутолоке никто не обращает внимания на какой-то фантик. Да среди множества ног его и не видно. Начинается концерт с сумочкой.
На следующий день я перечитываю список на салфетке с проколупанной дырочкой и пытаюсь выстроить гипотезу, но мне не даёт покоя лицо мадам. К уликам я добавляю твёрдую неуместно грубую ткань подкладки сумочки, и подозрения становятся всё весомее. То, что мадам вполне себе ловкая особа и с выдержкой я убеждаюсь после случая с мячиком. Но мои доводы -- это всего лишь многоликая психология. Например, лицо меняется от воспоминаний, а сумочки бывают подделками под бренд. Да и ловкостью обладают хоть те же спортсмены. Ко всему я сомневался, двое или больше преступников. Может вообще кто-то один.
-- Как же выбрали верную версию? -- не сводя с меня взгляда, Дина сдвинула с плеч плед и добавила: -- Что-то намекнуло?
— Так и было. Когда мы дослушали историю броши "Орхидея с пчелой", то бабушка сказала "Бандиты могут перепугаться и кинуть брошь за борт!" Тут я и вспомнил важную деталь. Странно, что она осталась без внимания. Официант ретировался от стеллажа с книгами, когда пришла Наталья Филипповна. А почему бы так делать обычному человеку?
— Ну-у.. всё-таки это персонал. Может не положено.
— Если бы. Книги в том числе и для команды. Но ладно официант. Мадам тоже избегала оказываться рядом с Натальей Филипповной. А что бы сделала ловкая, улыбчивая барышня, если бы её так "обидела" странная кричащая пассажирка, хватающая сумочку?
— Попробовала бы загладить инцидент, она же женщина на отдыхе.
— Да! Сто раз да! — я разволновался, но продолжал, — Оставалось спасти брошь, но как её выудить? Помощь бабушки оказывается вовремя. Преступники не могли рисковать и оставлять у себя брошь, значит есть тайник в общественном месте. Среди книг — идеально. Официант давно имел его там. Позади книг он приметил в отделке переборки щель, усердно потрудился и смастерил небольшой тайник. Мадам не рискнула воспользоваться тайником, потому вложила золото в книгу. И вновь в конфетной обёртке, почему нет, — удобно. Следом пришёл официант, но его спугнула Наталья Филипповна. Он перепугался -- вот! Пе-ре-пу-гал-ся! Будь злоумышленник опытным и хладнокровным, мы бы вряд ли вычислили его так быстро.
Итак, официант стал для меня стратегически важен. Именно через него я хотели повлиять на преступников. В отличие от мадам, в ресторане, пусть вынужденно, он всё же общался с Натальей Филипповной. Но какой из полдюжины? После рассказа о броши мы посовещались, и я признался в невнимательности: мне не запомнился официант. Наталье Филипповне то же. Вся надежда была на бабушку. И не зря.
-- Когда на меня выпрыгивают из дверей, я пугаюсь. Конечно я смогла его показать: лицо повисло в памяти, как шарж с Арбата.
-- Это бесценная помощь, -- я приложил руку к груди. Бабушка улыбнулась, а я задумался. Иной раз удивляюсь, насколько мы милы и доверчивы. Совершенно свободно, не зная всей картины, две нежные женщины ринулись исполнять свою часть плана. Причём, Наталья Филипповна не подозревала ни о чём. Вслух я повторил, -- Наталья Филипповна не подозревала ни о чём. Она хотела посвятить следователя в тайну броши, а для меня сделать пару услуг и соблюсти одно условие -- беседовать в ресторане.
Не подвёл и следователь (а мы его). Следователю достаточно было узнать из сбивчивого шепота потерпевшей, что "вот за Ним и за Ней нужно пойти следом, но незаметно" -- первая услуга. Он понял и поверил. Оставалось не привлекать внимания и выжидать время.
-- Так вот как сообщники оказались у тайника с орхидеей в руках!
-- Их погубила жадность и недоверие друг другу -- каждый был убеждённым пессимистом, считая, что в жизни полагаться можно только на себя. Официант услышал обрывки исповеди Натальи Филипповны и поспешил сообщить мадам новость. Он понимал, что мадам может избавиться от броши в любую минуту так же легко, как рассталась с золотом в фантике. По сути ему не было дела до броши, ведь свою долю он уже получил. Другое дело бриллианты. Это большой куш.
Вы ведь не захотите меня поправить: "не два бриллианта, а один -- топаз"? Просто мы условились, что Наталья Филипповна в ресторане скажет следователю про два бриллианта, -- такова была вторая услуга. А как иначе вызвать жажду преступников бежать к тайнику и делить добычу?
Мне пришлось подстраховать вторые двери, но не явиться раньше времени. Сигнал -- моя бабушка.
***
На этом заканчиваются в моём дневнике записи про случай с брошью. Если кому-то хочется потомиться со мной в размышлениях, то я здесь. Стою сейчас на палубе, смотрю на чаек, ищу среди них светлых ласточек -- крачек.
Мы поймали преступников, а настроение странное, двусмысленное. Глухо гудят машины теплохода. Волны шелестят, толкаются о борт. Вон чайка села на воду, другие тоже. Посыпались к воде как снег. Удивительно коллективные создания -- птицы, точнее, тусовочные.
Вспомнились синицы зимой. В ноябре их много у кормушки, что поплавком болтается за форточкой на ветру. Синички подлетают в очередь -- первая, четвёртая, седьмая -- не успеть сосчитать. "Зиньк! Зиньк!" За день внутрь пластиковой бутылки от молока не раз корм насыпать приходится. Ручейком бегут чёрные пирамидки семечек. Перекатываются. Стучат-шуршат и замирают -- птичье богатство.
И ночью подсыпать: хотя в потёмках не летают, но с рассветом уже на дереве напротив. Гомонят, беседуют: "Мой кафтанчик видели? А мой? А мой? Ты где замурзался? Летим лучше с нами!" И вновь у кормушки карусель жёлтых комочков. Внизу, за стеклом воробьи, в отчаянии поглядывают на кормушку. Самые шустрые и настырные научатся за зиму цепляться как синица и вытаскивать семечки. Весело у кормушки.
Но сейчас мне припомнился февраль, конец месяца. Наснежило, намело за окном. Тихо и уныло покачивается кормушка, тук-тук о стекло, как в гости просится -- с угощением. В ней много семечек и день и другой. Некому клевать.. Зима была.. Вьюги.. Морозы..
Вдруг приближается точка, солнышком прыг на краешек, "зиньк!", головёнку повернула, проверяет обстановку. Нырк, и в клювике семечка, и планирует на дерево. На тоненькую ветку присела, спешит, теребит. Чувствую -- улыбаюсь.