- Дурной он был. Человек дурной копал. - Матрёна смотрит прямо перед собой, но ничего не видит. Дети сгустились, сомкнулись вокруг неё, поблескивая разноцветным глазами и хмуря от напряжения брови. Даже самый младший - Митька Елисеев - который увязался за старшим братом, мужественно стоит, не уходит, но прячется за спинами взрослых ребят. Ему до одури страшно, хотя он не понимает большей части смысла чужих слов, но общее напряжение передавалось и ему.
- Нехороший был этот колодец, и вода в нём дурная. Но строил его тот человек славно, крепко, на года. Строил, может быть, и с добрым помыслом, но внутри него давно уже ничего доброго не было. Мелочный был человек, злой, вырос он в недоброе время, и нёс дурное бремя. - Матрёна тяжело вздыхает, и по стайке детей тоже проносится вздох - они словно живут в чужих словах, воочию видят, как человек копает, а потом строит колодец. Любовно выбирает бревна, стесывает лишнее, подгоняет друг к другу, делая надёжный сруб, правда резьбой не украшает. Покатая крыша, ворот и, обязательно, красивое, деревянное ведро, котором необходимо доставать оттуда воду.
- Хоть и дурной человек был, но была у него жена - первая красавица на деревне, человек то был богатый, вот и выдали её родители за нелюбимого, в надежде, что принесёт этот брак их семье богатство и процветание. Хороший откуп он родителям дал, но свадьбу справили тихо, только с ближней роднёй.А потом он и вовсе запретил ей показываться на людях лишний раз, и строго наказал сидеть, да за домом приглядывать. Мол на полях работать, да в хлеву - не её забота, пущай всё слуги делают, а то эти дармоеды только зря еду прожирают. Она несла свой крест как и полагает приличной девице - не роптала, хотя он её и бил крепко, верность хранила, ухаживала за домом, да рукодельничала. Какие красивые у неё платки получались! Хорошо ценились в деревне, да и любили её за покладистый нрав. Вот правда он не выпускал её почти, сторожил, как коршун, боялся, что уведут у него красивую жену. - И ребятам рисовалась статная, высокая девушка, с русой косой почти до пяток, румяная, красавица, и Анька завистливо вздыхает - девчонка она сама была меленькая, белобрысенькая, куда ей до первой красавицы в деревне? А Матрёна продолжает свой неторопливый рассказ, упираясь подбородком в скрещенные, на рукояти трости, руки.
- В те времена таковы были нравы. Куда уж девке деваться? Вот и приноровилась она ходить к колодцу, что бы шерсть прясть, да, иногда, поглядывать на чёрную воду. Невкусная вода была, словно и не колодезная вовсе, а набранная в каком-то болоте. И не раз она кидала туда и зеркальце, и клок шерсти, и обрез от своего нижнего платья - молила о счастье женском, да о муже хорошем. Чего ещё хорошей девушке надо?
Матрёна задумчиво улыбается. Её морщинистое лицо, заключённое в цветастый платок, до сих пор миловидное, доброе, но её глаза смотрят куда-то сквозь людей. Дети стараются туда не заглядывать - в её глазах словно плещется та самая, плохая, колодезная, чёрная вода.
- С детками ей тоже не везло. Дурная кровь человека не давала ему возможности принести в этот мир новую жизнь, и из-за этого он серчал на жену - не мог принять проблемы в себе, и обвинял её во всём. Она бы и рада даже сбежать, хотя это и не... - Тут Матрёна запнулась, поджала губы, превращая их в тонкую, гневную нить. - По мнению других, это неправильно. Что не имеет баба права на своё мнение, и нечего ей дурью маяться.
Дети замерли - почти в восторге, но скорее всего в страхе. Ноги словно одеревенели, не давая им разбежаться бурной стайкой воробушков.
- Это было начало зимы. Снег только начал идти, а в деревне справляли свадьбу. Человек отправился на неё развлекаться. а жену оставил запертой в доме, наказав ей плести платки. Конечно, она расстроилась и, одевшись потеплее, вновь отправилась к колодцу. Она часто ведала ему свои горести и печали, благо, что никто не мог её здесь побеспокоить - из-за дурной воды, никто им не пользовался, да и во дворе он дома был, куда остальной люд деревенский не особо любил захаживать. Ночь был ясная - по чёрному бархату небосвода были рассыпаны яркие, мерцающие звёзды, и, благодаря снегу, вокруг было какое-то волшебство словно разлито. Где-то в далее слышались гулянья свадебные, и красавица вновь пригорюнилась. Уперлось она локтями в дерево, и заглянула в чёрную воду, до боли губу прикусывая и, не взирая на трескучий мороз, плача. Слёзы мешались с кровью из прокушенной губы, и падали яркими каплями в темноту внизу.
Бабушка Матрёна неожиданно шикает, и дети с визгами ужаса разбегаются с её двора - что, много детям надо? Матрёна улыбается себе под нос. Никогда она не рассказывал эту историю им до конца, оставляя возможность детям дофантазировать самим, да и деревенские могут нафантазировать, куда же исчез владелец этого дома много лет назад.
Матрёна вздыхает и поворачивает голову в левую часть двора - она совсем заросла, и густой покров зелёной травы надёжно скрывал колодец, горловина которого была надёжно закрыта деревянной крышкой.
Много лет назад, когда Матрёна роняла кровавые слёзы в тёмную воду колодца, она неожиданно поняла, что необходимо сделать. В её голове словно поселился голос, который подсказал ей, что необходимо сделать, правда и цену поставил достаточно высокую. Но Матрёне уже настолько опостылела её жизнь, что она была согласна на что угодно, лишь бы избавиться от мужа, ведь сама она не могла с этим ничего поделать.
Последнее, что она видела - это ослепительно сверкающий, в звёздном свете, снег, темнота леса и высокий забор вокруг дома.
Матрёну, потом, ещё не раз сватали, но она так и не вышла повторно замуж. Она знала, что чёрная вода теперь плещется в её глазах, и что теперь она моет видеть только её. Поэтому она плела платки, и с благодарностью принимала помощь, когда ей помогали справится с хозяйством.
А когда пришла старость, она, иногда, пугала ребятишек глупой сказкой, которую сама же себе и выдумала. Дом уже давно врос в землю по самые окна, хозяйство она давно уже не вела, да и что ей, много одинокой старухе надо?
Муж, тогда, со свадьбы так и не вернулся.
