Продолжение. Начало ЗДЕСЬ
~~~~~~
....Однажды пришёл Назар Петрович под стать осенней погоде – хмурый и неприветливый. Настроения разговаривать не было, всё больше молчал. Мальчик спросил:
— Случилось что?
— У сына день рождения.
— Так это же радость.
— Кому как, малой. Не знаю я его как сына, а он меня как отца. Вроде под одной крышей жили, а вот познакомиться не довелось. Бывает так, понимаешь?
— Нет, не понимаю. Как так: вроде вместе, а вроде и нет?
— А вот так. Я детей-то не очень любил, шумные они, проблем от них много. Но жена очень хотела ребятишек, да и вроде как надо род-то продолжать, в моём роду всегда семьи большие были.
И вот родился Андрейка. Пацан, вроде как гордиться должен, солдат будущий. А я сторонился его, мне служба важней была. Я же тогда действующий был, вот и отправляли меня на разные задания интересные. А с ним что? Конструктор собери, арифметику объясни, змея научи делать. Дураком был.
Вот только сейчас и понял, каким дураком! Променял сына на страну, что развалилась и не нужны мы ей стали, бывшие офицеры.
А когда жена умерла, Андрюхе почти тринадцать исполнилось, считай ровесник твой. Пожили мы с ним полгода вдвоем, и затосковал я. По выслуге лет я уже на пенсии был, но уходить со службы не хотел. А из-за него меня в командировки отправлять совсем перестали, даже в соседний гарнизон с проверкой.
Жизнь мне тогда скучной казалась, да ещё сын на шее. О себе только и думал, а о том, что ему без матери и так худо и в голову не пришло.
И вот, не долго думая, решил я его отправить в танковое училище, что в другом городе. По возрасту ему еще рановато, но я же не зря всю жизнь на армию положил, связи-то кой какие были. Поговорил с нужными людьми и всё, закрыл вопрос. А его-то и не спросил, хочет он или нет. Не интересовало меня это.
Сколько помню, его всегда конструкторы интересовали, всякие схемы там, всё время что-то изобретал. Но, я сказал ему, что не мужское это дело в конструкторском бюро штаны протирать. То ли дело война! Со мной ведь не поспоришь. Вот и отправил я его.
А если честно, малой, просто избавился. И вот только сейчас понял, какую ошибку совершил. Сына потерял, так и не обретя.
Замолчал Назар Петрович. Нахмурился.
— А где он сейчас?
— Кто ж его знает. После того как избавился я от него, он в танковом отучился, и на высшее военное пошёл, да так и остался в армии.
По первой часто домой просился, но через год как подменили его. Возраст такой наступил, бунтарский. Вот и решил он, что справится без меня. И ведь справился.
Мы с ним связь поддерживали как бы формально: в дни рождения встречались, матери поминки справляли, на 9 мая созванивались.
Но как-то приехал он ко мне из очередной командировки, выпивший был, навеселе. Возьми да и скажи, что если б не я может он хорошим инженером бы стал, конструктором. А я в ответ, что кабы не я, то не стал бы он хорошим офицером.
И услыхал в ответ, что офицером он стал по принуждению, что жизнь я ему сломал. Много мы тогда друг другу наговорили. И понятное дело разошлись, оставшись каждый при своём.
Но с тех пор, ни разу не созванивались. Жена у него тогда беременна была, первенца ждали. Не знаю даже как назвали.
— Вы же можете его найти. У вас связи есть.
— Могу. Но не думал об этом до сегодняшнего дня. Старею что ли.
— Пока человек жив, всё можно исправить.
— Ты то откуда знаешь, малолетний гуру? Сам от горшка два верша, а меня учить вздумал?
— Мой отэц умер, он многому мэня научил – от волнения у мальчика появился кавказский акцент – он любил мэня. И маму. Из-за него нам пришлось уехать из Азербайджана, но никогда мать не ругала его. И всегда говорила мне: «Пока ты живой любую ошибку можно исправить, любую контрольную переписать. А когда умэр, уже не исправишь, всё, неси днэвник на суд божий».
— Какая она была? Твоя мама… - Назар Петрович боялся спугнуть первые откровения мальчика.
— Красивая! Очень красивая. Она русская была, и отца очэнь полюбила. А он её. И она против семьи своей ради него пошла, в Азербайджан уехала. Мы счастливы были.
Отэц спорить любил и сердился когда не по его было. Я тогда мало что понимал, но из-за того, что он с кем-то подрался, у нас проблэмы начались. И мама уговорила его уехать в Россию. Она за мэня боялась.
А дедушка не принял её обратно. Но мы всё равно жили хорошо, дружно. Мама всэгда отца слушалась, и не спорили они никогда, она всэгда смеялась и пела. А потом маму машина сбила – мальчик всхлипнул и продолжил дрожащим голосом – мы с папой уехали из её города, его друг обещал хорошую работу здесь.
Мы шли в школу, отэц хотел, чтобы я учиться продолжал. А на нас напали. И его зарэзали. Я убежал. И когда тут спрятался, балкон был открыт, тэлэвизор работал, я узнал, что всех их убили. И обвинили.
А мы не виноваты были! – он почти кричал, и слёзы текли по его осунувшемуся лицу – они пристали к нам, «чурками черножопими» називали, а отэц уйти хотэл, нэ хотэл драться. А они набросились, потом еще появились, другие. Папа крикнул, что бы я бежал. И я убежал.
Назар Петрович не перебивал, за последние две недели он и сам понял, как это важно быть выслушанным и услышанным.
— Лучше бы я там остался. Что мне одному делать? Мама нет, папа нет – теперь он плакал навзрыд, оплакивая своих родителей. Рано повзрослевший азербайджанский мальчик с русскими корнями. Никому не нужный, ни на что не надеявшийся.
Они долго сидели в тот день. Мальчик успокоился, затих и, кажется, даже вздремнул, откинувшись на спинку. А Назара Петровича мучило два вопроса: что он скажет сыну и как помочь ребёнку, который отказывается.
Вечером того же дня Назар Петрович позвонил Андрею. Номер узнать оказалось легко – недалеко жил его друг детства. Он не помнил, когда в последний раз так волновался. Но решение принято, а бывший военный не привык отступать.
— Здравствуйте. Могу я услышать Андрея?
Тишина, которая казалось, длилась вечно.
— Да…папа, это я.
Назар Петрович так же долго молчал.
— С днём рождения, сын.
— Спасибо.
Может быть ему показалось, но голос Андрея дрожал.
— Как ты? Людмила? Дети? – надо хоть как то уцепиться за ту незримую нить разговора, что связывала их сейчас. Казалось, положи трубку и всё. Это будет началом конца.
— Хорошо, пап – помолчав, добавил хрипло – ты бы зашёл, навестил внуков.
— Зайду, Андрей.
— Когда?
— Да хоть завтра!
— Завтра не могу, уезжаю.
— Ааа…понятно
— Нет! Ты не правильно понял, я на самом деле уезжаю. Назар едет на всероссийскую олимпиаду по математике. Я сопровождаю его.
— Кто летит, прости?
— Назар. Мой старший сын.
Назар Петрович начал часто – часто моргать, что бы прогнать невесть откуда взявшиеся слезы.
— Я и не знал, что он мой тёзка.
— Он и похож на тебя, папа. Приходи, сам увидишь.
— Приду, Андрюша, обещаю. Ты позвони, как вернётесь. Расскажешь, что любят мои внуки, и каких подарков ждут.
— Хорошо, папа – казалось, он смаковал это слово. И готов был повторять «папа» после каждого предложения.
— Ну, до свидания, сын. С днём рождения ещё раз.
— Жду встречи, папа. Спасибо, что позвонил.
Боже как просто. Набрать шесть цифр и поговорить. И как же он раньше не догадался. Столько времени потеряно. У него внук летит на всероссийскую олимпиаду, а он и не знал. Надо же быть таким упрямым ослом!
Назар Петрович ругал себя разными словами. Но сердце его билось в ритме счастья. С Андреем-то он и обсудит, как быть с мальчонкой. Уже ведь осень, скоро и бабье лето помашет жёлтым платком на прощание.
На следующий день он спешил с радостной вестью на детскую площадку. Ему хотелось поделиться с мальчишкой своей новостью. И даже поблагодарить его.
На улице холодно, и Назар Петрович вернулся домой за курткой. «Так ведь и пацан там мёрзнет» – осенило его. Он принялся рыться в вещах, но ничего подходящего не нашёл. Тогда взял еще одно одеяло, свою старую куртку и решительно пошёл во дворик.
Мальчик вышел не сразу. Выглядел он иначе, чем вчера: понурый, вялый, глаза влажные и странно блестели. «Видно плакал» - решил старик.
— На, накинь. У меня нет одежды твоего размера. Я куплю тебе куртку и тёплую обувь. Но, малой, надо что-то решать. Зима скоро. Тебе не выжить под балконом.
Молчит, будто и не слышит вовсе.
— Поешь. Пока всё горячее. Вот я тебе чаю еще принёс, в термосе. Крышку закрывай, и он до утра будет горячим. Понял?
Мальчик кивнул в ответ, всё так же молча.
— Ты чего молчишь-то?
Жмёт плечами, не отвечает. Странный он сегодня.
— Слушай…А как тебя звать-то? Вот уж три недели сидим тут с тобой как кумушки, а познакомиться то и не познакомились.
— Алишер – прошептал тот
— Как? – голос Назара Петровича стал сиплым
— Алишер
— Алёша… Алёша…
— Алишер – упрямо повторил мальчик – меня зовут Алишер, не «малой», не «Алёша», не «пацан».
— Да что ты заладил-то? Понял я! Понял! – резко и громко вскрикнул старик – сидишь тут как кисейная барыня, капризничаешь, помощи принять не хочешь. Того гляди помрёшь и в твоей смерти тоже я виноват буду да?
Мальчик удивлённо посмотрел на него.
— Молчишь? Глаза таращишь и молчишь. А я знаю, о чём ты думаешь? Помереть решил, засранец. А я мучайся до конца дней своих?! Ешь быстрей, и спать ложись! Приду завтра.
Назар Петрович вскочил и быстрым шагом пошёл в сторону дома. Алишер пожал плечами, тяжело поднялся. Его качало, и он не смог отнести всё под балкон за один раз. Сперва отнёс пакет с едой, Пришлось возвращаться, но для этого он минут двадцать собирался с силами. Голова кружилась. И он уснул, так и не пообедав.
А старик вернулся домой и не смог сдерживать больше слёз. За всю жизнь их накопилось столько, что пожар потушить хватит. Хоть и многое он вытащил на свет благодаря мальчику.
Но главная боль его сидела внутри. И боли этой имя Алёша.
Есть такая пословица – седина в голову, бес в ребро. Назара Петровичу исполнилось пятьдесят, когда он встретил Аню. Молодая, дерзкая, красивая. В свои двадцать семь уже дважды замужем.
Она редко грустила, была полна оптимизма. Иногда он сравнивал свою жизнь с душной комнатой, а Аню с открытой балконной дверью, откуда тянет свежим воздухом.
Он всегда с пренебрежением относился к похождениям друзей «налево». Не то, что бы осуждал, но не одобрял. А тут завертелось так, что и подумать некогда.
Он помолодел, часто находился в жизнерадостном настроении, силы появились откуда-то как у пацана восемнадцатилетнего и он переделал кучу отложенных дел.
Наташа, жена, конечно, всё понимала. И его поздние возвращения, и срочные командировки и запах духов. Но молчала, как воды в рот набрала. А Аня уже вовсю кружила с разговорами вокруг его развода. И, Назара Петровича всё чаще посещала мысль: «А почему бы и нет?» Ну а что? С женой давно душевной близости нет, все разговоры только о быте, сыне, да что подарить Ивановым на день рождения.
В интимной жизни и в молодые годы всё было пресно, не так воспитаны оба. А Аня устраивала фейерверки и проявляла такую фантазию, что Назару Петровичу и на ум-то прийти не могло.
Аня была в курсе всех событий. Она отличала Рейгана от Рузвельта. Ей были интересны его достижения и, конечно, уровень доходов, военные льготы, и наличие сбережений. Одевалась она стильно, со вкусом. Наташа, конечно в свои годы выглядела тоже хорошо, ухожено. Но не имелось в ней той харизмы, шарма, искры, чем так богата была Анечка.
Дошло до того, что на юбилей к сослуживцу Назар Петрович пошёл с Аней, а не с женой. Конечно, Наташе тут же всё доложили, но и здесь она смолчала. Он был удивлён, но размышлять на эту тему не стал. Его закрутила – завертела лебединая песня молодости.
А причина молчания супруги была проста. И в один прекрасный день она спокойно, как бы, между прочим, сказала ему:
— Я беременна. Четыре месяца почти.
Он так и замер с открытым ртом на добрую минуту.
— А что ж ты раньше-то молчала? Ведь срок то уже большой.
— Я бы и сейчас не сказала, если б живот уже расти сильно не начал. Ты ж ничего не замечаешь вокруг, не до того тебе сейчас… Ты, Назар, поступай как считаешь нужным. Я неволить тебя не стану, уйдёшь – отпущу.
Но и ребёнка не увидишь. Не из вредности, нет. Не хочу воскресного отца детям своим. Как-нибудь выкрутимся. Андрюшей ты и так не очень-то интересуешься.
А маленький пусть лучше не знает тебя вовсе, чем переживать, да мне неудобные вопросы задавать. Ты не подумай, я не в обиде на тебя. Так уж сложилось. И моя вина в том есть.
Механически доев обед, он уехал на службу. И домой в тот день не вернулся, и на следующий тоже.
Но не к Ане он пошёл. А взял отгул два дня и на дачу уехал. И там, в тишине, капитально всё обдумав, принял решение.
Он остаётся в семье. Не мог он предать ещё не рождённого сына. В том, что будет мальчик, Назар Петрович не сомневался. Хоть и привык доверять больше фактам, а не чувствам.
И что самое интересное уже любил его. Он и сам не мог объяснить происходящего в его сердце. Андрей, живой, говорящий и ходячий не вызывал в нём никаких чувств кроме долга. А тот, кто жил пока только в утробе матери, которого он и не видел ни разу, да и узнал о нём пару дней назад, отзывался в сердце таким водопадом чувств, каких никогда не было по отношению к старшему сыну. И имя он уже выбрал – Алексей, Алёша.
В честь прадеда. Тот был очень сильным, волевым, решительным человеком. Жизнь его ломала всячески, да не сломала. Выстоял он все невзгоды, вырастил восьмерых сыновей и умер в здравом уме аж в сто четыре года. С детства деда Лёша был его кумиром.
Вернувшись в город, он сразу поехал к Ане. Не стал ходить вокруг да около, рассказал всё как есть. Надеялся услышать слова поддержки и одобрения от неё, ведь она такая умница, всё понимает.
Но, Аня взорвалась как вулкан, обвинила его, что он использовал её. Слово-то, какое противное, как будто о вещах речь, а не о людях. Почему то обозвала жмотом и подлецом. Кем-кем, но, ни тем, ни другим Назар Петрович не был. И поступок его об этом красноречиво говорил.
Так и закончился его первый и последний роман на стороне.
Он вернулся домой, где его ждал любезно собранный женой, чемодан.
Перед Наташей он не заискивал, не просил прощения. В один день, когда Андрейка был в школе, они сели на кухне, поговорили обо всём. И о том, что потеряли они друг друга в жизненной суете, и о том, что пусть не любовь, но уважение-то есть и хотя бы ради этого стоит попробовать начать всё с начала.
Он отметил, что Наташа похорошела, ей шла беременность и та лёгкая полнота, что начала появляться. Они старались больше времени проводить вместе, иногда гуляли.
Того калейдоскопа эмоций, что дарила Аня, конечно, не стоило и ждать. Но было спокойно и это доставляло радость. Так по-тихонечку жизнь двигалась вперёд, живот рос, Аня забывалась.
Однажды Назар Петрович, вернувшись, домой застал жену в истерике:
— Ты врал мне! Ты не ушёл от неё! Сволочь! Подлец! Уходи!
Из слов, вперемешку со слезами он понял, что она нашла фотографию Ани в кармане его пиджака. Он силился выяснить, про какую фотографию она говорит, и вспомнил, что да, была фотография в пиджаке.
Да только пиджак тот не надевался уже месяца три. Назар Петрович старался успокоить Наташу и всё ей объяснить.
Но, видимо, всё что она накопила тогда, во время его романа, выливалось из неё сейчас. Все претензии, что она не высказала, все оскорбления, что не слетели с губ, в положенное время. Всё это лилось на него как из ведра.
Он уже не старался её успокоить, ждал, когда силы её иссякнут. А она всё плакала и кричала. И вот, видимо, увидев, что ответной реакции нет, Наташа кинулась на него с кулаками. Точнее с ногтями, и больно вцепилась прямо в лицо.
Назар Петрович инстинктивно оттолкнул её. Но слишком сильно. Она отлетела в другой конец кухни, стукнулась о дверь балкона головой и грузно упала прямо на пол. Он не успел её поймать, всё произошло молниеносно. Началось кровотечение.
Назар Петрович вызвал скорую, понимая, что подняв её, и самостоятельно доставив в больницу, может навредить ещё больше. Скорая приехала очень быстро, как будто стояла под окнами. Но, увы, помочь не смогла. Начались преждевременные роды и шестимесячный малыш, не успев взглянуть на мир хоть один раз, умер.
Это был мальчик. Алёша.
Назар Петрович пытался выжечь из сердца своё горе, силился заплакать, но не выходило. Пробовал хотя бы притупить алкоголем, но никакая величина градуса не помогала. Он не знал, как избавиться от этой пронизывающей боли, чувства вины и бессилия.
Наташу выписали через десять дней. Он не навестил её ни разу. Она и не ждала его. Они практически перестали разговаривать, только на бытовые темы. Разговаривали спокойно, без эмоций. Каждый сам переживал горе.
Если беременность и ожидание смогло соединить их заново, то смерть ребёнка отдалила их безвозвратно.
А через полгода у Наташи обнаружили неоперабельную опухоль. И она сгорела за девять месяцев. Каждый день он, приходя домой, видел, что её становилось меньше.
Только Андрей помогал ей дышать, только ради него она вставала с постели и готовила завтрак. Только ради Андрея она старалась улыбаться. Но и это не помогло. Однажды она потеряла сознание, и так и не придя в себя, скончалась на третьи сутки. Назар Петрович овдовел. А Андрей осиротел.
Алишер, своим появлением в жизни старика, невольно залез в такие душевные схроны, пережитых эмоций и событий, что Назар Петрович не выдержал.
Он заболел.
Впервые за свою жизнь, не считая ранения в ногу, заболел серьёзно. Позже, вспоминая своё состояние, он не мог понять, какой болезни принадлежат её симптомы.
Думать он не мог, внутри всё было зажато в тиски. Отчётливо работали только основные функции: есть, пить, опорожняться. Но от еды организм настойчиво отказывался, о чём сообщал рвотой. Он, то метался по кровати от удушающей жары, то натягивал покрывало поверх ватного одеяла от леденящего холода. Пальцы на руках скрючились и постоянно выбивали дробь, ноги поднимались от пола не выше чем на пару – тройку сантиметров.
По маршруту кухня-туалет-спальня он передвигался, держась за стены, мебель. При этом иногда даже останавливался для отдыха. Он много спал, хотя сном это назвать сложно. Это был просто провал в какую-то тьму, где постоянно мельтешили люди: знакомые и не очень, близкие и «шапочные», родные и посторонние.
Кто-то смеялся, кто-то плакал, кто-то рассказывал о чём-то действительно важном, но понять их он не мог. Назар Петрович не понимал, сколько времени уже прошло, само время перестало существовать. Был только сложный путь: кухня – туалет – кровать.
Так прошло два дня. К обеду третьего его стало отпускать. Он проснулся. И последнее что он помнил из своего сна-ямы: бледно голубые глаза Наташи и её слова: «Пора. Иди».
~~~~~~~
Финал ЗДЕСЬ
~~~~~~
#кофейные романы #айгуль шарипова #счастье есть #армия ссср #подростки