Сельцо, отмеченное лишь на межевых планах, было перекопано кем-то вдоль и поперек. Ямы, ямки, даже целые незакопанные котлованы, отвалы земли — печальная и неприятная картина. С годами начал понимать злость археологов-профессионалов на любителей. Прошли навеки те благословенные деньки, когда я, например, с глубочайшим изумлением рассматривал чужие ямки на одном погосте. Кто?!
В те времена во всей Москве было лишь три аппарата, и всех владельцев я знал. Один из них сейчас был со мной, а третий выходил на поиск исключительно на своей родине. Значит, появился кто-то еще...
В общем, наблюдая эту безрадостную картину и окончательно расстроившись, пошел я к лесу, где в одном месте угадывалась старая тележная дорога. Там, найдя подходящий пенек, я и закурил. Так, нахлынуло что-то, почувствовал себя бесконечно старым и навсегда отставшим от жизни. Заодно и огляделся.
Там, где тележная дорога выходила на полянку с перекопанным барским домом какого-то мелкопоместного дворянина, образовался небольшой прогал с редкой травой. Моего товарища нигде не было видно, ждать его попусту не хотелось, и, делать нечего, вышел я на это незаросшее местечко между двумя огромными деревьями.
И сразу же звякнуло. Но не «монетным» чистым звуком, а как-то нерешительно, будто бы на обломок крестика. Под лопатой оказался сухой песок и сразу из комка выкатилась пуговица — но какая! Ажурная, с большую черешню размером, приятного золотого цвета. Золотую пуговку я как-то нашел, но в Москве, в котловане под фундаментом очередного «палаццо», и тут же подарил своему приятелю. Ну не понял я сразу, что она золотая — об этом мне приятель сообщил на следующий день.
Но сейчас найденная мной пуговица была просто позолоченной, хотя серебряной и очень красивой. Узорная, сотканная из мелких сканевых капелек, с крошечной, почти незаметной петелькой. И сразу же в той же ямке — еще одна. Еще три чуть поодаль.
К подходу моего друга у меня собралась целая коллекция из серебряных и позолоченных пуговиц, двадцать три штуки вытащил я из супеси. Некоторые были помяты, некоторые лопнули.
— Поповская, — уверенно заявил мой друг, внимательно разглядывая одну из них, — такие на церковные облачения пришивали. Начало восемнадцатого века. Работа московская.
Ему следовало верить: все-таки доктор исторических наук, большой знаток материальной культуры Петровской Руси. Минут через пять он и сам нашел такую метрах в трех от моих находок. Больше находок не было. Но оба металлоискателя продолжали то тут, то там как-то нежно и нерешительно попискивать. Я пригляделся и, заметив что-то блеснувшее в песке, ухватил и вытащил на свет божий длинную и очень тонкую полоску золотой фольги.
— Это называется «золотое шитье», — сказал мой товарищ. — В те времена оно было настоящим.
В общем, через полчаса мы надергали и свернули в комочек метров десять таких полосочек, почти невесомых, но не рвущихся на части. Я уже знал, как в восемнадцатом веке изготовляли «сусальное» золото. Осенью приказчик разъезжал по деревням и селам и раздавал особо доверенным крестьянам кусочки чистого золота. И вся семья целую зиму колотила деревянными молотками по этому кусочку, положенному между двумя слоями толстой кожи, расплющивая его в микронной толщины лист. Весной приказчик появлялся вновь и собирал эти листы в особую папку. У Пошехонского уезда, например, был такой промысел.
Золотые нити больше, чем пуговицы, заинтересовали моего друга. Он тогда давно и небезуспешно занимался реставрацией и восстановлением остатков древних тканей, и я был только рад ему помочь. Отдал ему и все сломанные, раздавленные пуговицы, и все найденные «запчасти» к ним.
Картина между тем вырисовывалась следующая: когда-то, вероятно, в начале восемнадцатого века, у ворот барского дома некто прикопал драгоценное облачение и почему-то за ним не вернулся. Облачение, скорей всего, было краденым, и по чину не менее, как архиерейским. Ну а дальше в меру своего воображения можно представить десятки вполне вероятных версий.
Николай Соловьёв (Михалыч)
От редакции: материал предоставлен сайтом
www.RusAntikvar.ru
Альманах ДЕНЬГА №1 (31) / 2021