Емельян.
- Ну, Емельян Платонович, пора тебе и домой собираться. Закончилась твоя война и послевоенная служба. Соскучился по семье?
- Да, товарищ гвардии майор, скучаю. Тело здесь, а душа на Родине. И сны о ней всё чаще снятся.
- Ну, что? По сто грамм на дорогу?
- Нет, товарищ гвардии майор, я и на фронте не жаловал водку, а теперича пост. Пора возвращаться к прежней жизни. Командир, прости меня за простоту. Ты как отец мне стал, скажу тебе по мужицки: благодарю за то, что жив остался, за заботу и терпение, за доброту. И спаси тебя Христос!
- Так ты и не понял, что Бога нет?
- Меня воспитали с Богом, с ним и помру...
- Подорожные документы получишь в штабе. Прощай Емельян, и прости.
Дорога домой растянулась на два месяца. Поезда подолгу стояли на станциях, но вот , наконец-то Уфа,. Далее только пешком. Сто шестьдесят верст, но не привыкать. Даст Бог дойду за два-три дня. Транспорт только конный, но солдата с вещмешком, в шинели, охотно подвозили на телегах. На третий день довезли до села Резяпово, осталось восемь километров. Здесь уже ногами, полтора часа ходьбы, а если через лес, то и за час дойти можно. Пошёл через лес. За шесть лет мало что изменилось. Тропа вилась обходя старые деревья, а вот и Каменный Лог. Ноги сами ускорили шаг, чуть ли не бегом пустились вперёд. Выгон, пруд и... женщина, пристально взглядывающая в сторону леса...
Харетиния
С утра что то не заладилось. Нет, всё шло своим чередом, но почему-то нападала тоска и странное желание смотреть на лес. Работы по хозяйству было немало, задать корм поросёнку и птице, посмотреть гнёзда кур, не снесли ли яйцо, а лучше два. Зима наступала, приходило время, когда приходилось доставать скудные запасы. Навоз нужно вывезти на огород, растаскать его по будущим грядкам. Но так и тянуло выйти на дорогу и стоять, и смотреть. Вышла. Стояла и смотрела. Наконец-то из леса вышел Он. В шинели, незнакомой походкой, часто срывающейся на бег... И сердце подсказало: беги навстречу!
- Емеля!
-Хареша...
Крепко обнявшись они стояли и наслаждались встречей. Шесть лет они не видались. Здесь силы покинули Харетинью, и она повисла на шее супруга. Емельян бережно поддержал её и они, обнявшись прошли в дом.
- Кирилл, Ксения, Васюня... Тятька ваш пришёл. С войны вернулся. Живой.
Слёзы дождём сыпались из глаз Харетинии. Дети, вцепившись в подол матери тоже ревели. потому что мама ревела, и им жалко было маму. Отца дети не помнили, в сентябре сорок первого призвали его на войну. Дочери Васюне было всего две недели. Да и отец сильно изменился, даже для Ксении, старшей дочери. Лишь Кирилл пытался выглядеть мужиком, семь лет всё же, отворачивался, пряча слёзы, Всё же тятька сильно изменился. Емельян снял шинель, спереди, на гимнастёрке сияли медали "За оборону Москвы"и "За отвагу." Жаль только что читала одна Ксения, Кирилл только в первый класс пошёл, Васюне шесть лет исполнилось, а Харетинья могла читать только на старославянском.
Емельян
Емельян вспоминал войну. Грохочущие гаубицы 179-го гвардейского артиллерийско-миномётного полка. Изнурённых лошадей, тянувших эти гаубицы по грязи. Сырую европейскую зиму и европейские дома. Просторные, каменные, словно застывшие в прошлом времени. Совсем не похожие на русские дома.
- Емельян, расскажи про неметчину- просили гости.
Немногословен был Емельян,
- Люди, как люди, только говорят не по нашему.
Речь Емельяна резко отличалась от неспешного разговора сельчан.. Отвык за время отсутствия, да и сам уже вслушивался в говор односельчан, чтобы понять их.
Угощали гостей во дворе, в доме не было места. Пили брагу и закусывали варёной картошкой с хлебом и конопляным маслом. Хорошо, что поста не было, можно было разговеться.
Побывав в Европе, он смотрел на европейские деревни, на огромные по меркам наших крестьян дома. При этом, Емельян не мог понять почему фашисты напали на нас. Что у нас брать то? Жизнь в Европе полегче, грязи на дорогах нет, дома у местных огромные... О том и рассказал сельчанам.
Дом. Пристанище для отдыха и сна. Большую часть его занимала печь. Оставалось место лишь для обеденного стола и нескольких лавок стоящих вдоль стен. На них спали дети. И если Харетинии это было привычно, то Емельян задумывался о доме побольше.
Дети отвыкли от отца. Если Ксения и Кирилл ещё что-то помнили, то Васюня страшно боялась "чужого дядьку, говорящего непонятно." Долго не могла привыкнуть к тятьке, даже обедать приходилось её загонять за стол, но рано или поздно привыкли все к отцу.
А Емельян крепко задумывался о жизни. Дом не просто маленький, там только переночевать. Ворота покосились, надо бы заменить две-три доски, забор местами покосился... Ну не было времени и сил на мужскую работу у Харетинии и её матери. Дети, те ещё маленькие, их учить и учить жизни. Но сколько не мечтай - ни денег, ни сил на новый дом не было...
Продолжение в работе