В той же самой программе В.В. Познер выразил убеждение, что «в протестантских странах люди живут значительно лучше, чем в католических, а в католических — лучше, чем в православных».
Наблюдение замечательное. И, пожалуй, так оно и есть.
Вопрос в другом – в чем причина?
А дело, на мой взгляд, в нравственных приоритетах каждой религии.
Центральная категория любой веры – спасение.
Как понимает спасение протестантизм ? Как воздаяние за веру . Веришь – спасен. Христос уже «заплатил» своим страданием за твой будущий рай. Протестантизм нацеливает человека на внешнюю практическую деятельность - она и есть главное содержание его бытия в мире.
Католицизм требует от человека чуть больше – надо делать добрые дела, трудом добродетели «выкупить» свой грех.
А православие ? А православие объявляет главной необходимостью – нравственное перерождение человека, постоянную неуклонную борьбу с грехом, со своими страстями. Иными словами, требует быть лучше . И вот это, действительно, трудно. Себя воспитывать вообще дело неприятное. Это вам любой психолог скажет.
И вся русская культура сосредоточила внимание именно на совершенствовании самого человека. Человек с убогой душой не может изменить жизнь к лучшему, он должен вначале сам измениться. У Гоголя по этому поводу есть довольно хлесткое, но меткое высказывание: «Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства . Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придёт в порядок и земное гражданство» .
Западная и русская культура принципиально не совпадают в понимании того, что есть ПРОГРЕСС. Упрощенно это выглядит следующим образом: европейская модель – «жить лучше », русская – «быть лучше ».
Русская литература в магистральной ее линии понимала, что не нужно ничего перекраивать и перестраивать специально. Изменится человек – изменятся и отношения между людьми, в т.ч. социальные. И ведь как прав А.С. Пушкин: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества».
А что если все же подойти формально к общественному благоустройству и не истязать себя духовными вопросами? А тогда, утверждает Достоевский, вполне может получиться «арифметика» Родиона Романовича : «одна смерть и сто жизней взамен». И человечество неминуемо сползет в иную систему нравственных координат, в которой кому-то обязательно будет «все позволено». И еще можно будет «старушонок лущить чем попало» - главное, с теорией определиться. И, надо сказать, русская история основательно проверила этот тезис Достоевского – революция тому пример, и, к сожалению, не единственный.
Ну и немного о благополучии западного человека. В «Зимних заметках о летних впечатлениях» читаем: «Иметь как можно больше вещей — это обратилось в самый главный кодекс нравственности, в катехизис парижанина . Это и прежде было, но теперь, теперь это имеет какой-то, так сказать, священнейший вид . Прежде хоть что-нибудь признавалось, кроме денег, так что человек и без денег, но с другими качествами мог рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение; ну, а теперь ни-ни. Теперь надо накопить денежки и завести как можно больше вещей, тогда и можно рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение. И не только на уважение других, но даже на самоуважение нельзя иначе рассчитывать» .
Какое-то неблагополучное благополучие выходит. Жалкое. Уничижительное для человека. А за истекшие полтора столетия мало что изменилось: и сегодня даже очень умные люди подчас измеряют счастье исключительно внешним комфортом.
Между тем, русская литература предупреждает человека об опасности утраты нравственно-религиозных идей в национальной культуре, потому что взамен, говоря словами великого русского писателя, появляется цель - «спасти животишки» . Но «спасение животишек» есть самая бессильная и последняя идея из всех идей ... Это уже начало конца, предчувствие конца».
Не повод ли задуматься?