Федор был умен, своими суждениями и мыслями не делился ни с кем, за столом всегда поднимал первую рюмку «за Родину и товарища Сталина», но в душе всегда знал – он дрался за мать. Сухопарую, неулыбчивую Аглаю Дмитриевну, которая выделяла его из пяти сыновей и подсовывала лишний кусок, отрывая от себя. Мать он обожал и старался делать все, лишь бы та гордилась сыном. Аглая верила в Христа, в крепкий погреб и теплые женские объятья, потому всегда говорила:
-Женись и все в твоей жизни, наконец, пойдет на лад.
-У меня и так все в порядке, мам! – отмахивался Федор, совершенно не собираясь под венец. Мать качала головой, но повлиять на упрямого отпрыска не могла.
Собственно, никто не мог. До появления в его жизни Симы.
Конечно, они были знакомы – безразлично кивали друг другу в школе, а потом в институте. Задавака-Орлова Федю никогда не интересовала и общего интереса, которые его приятели проявляли к ней, отставной капитан не понимал. До одного случая.
В то лето на поле один из мальчишек напоролся на косу. Хулиганы же, несмотря на трудные годы, детьми оставались и все норовили сделать какую-то шалость. Как уж так произошло, что лезвие вошло под самые ребра в опасной близости от сердца, никто так и не понял. У парня ни крови из раны не шло, ни болевого шока не была, однако, воевавшие Серафима и Федор мгновенно поняли, что вытаскивать острое лезвие нельзя. До ближайшей больницы шесть километров и те через лес. Орлова вполголоса велела открутить ручку косы от лезвия и взяла мальчонку на руки. Федор отстранил зевак и голосящую мать пострадавшего и двинулся вслед за Симой. Два часа изнуряющей дороги сквозь бурелом, но девчонка даже не дрогнула и не позволила ему забрать мальчишку, хоть под конец у нее уже подгибались ноги. Раз в пятнадцать минут они останавливались, Федор бережно стирал с ее лица пот и давал сделать глоток воды из фляжки. Сима благодарно кивала и снова стискивала зубы.
Они ввалились в больницу с таким шумом, будто прибыл полк солдат и не стали церемониться – сдали посеревшего от боли мальчугана обомлевшему фельдшеру и без сил рухнули на пол. Только узнав от оперировавшего врача, что жить пациент будет и по гроб жизни обязан доставившим его в больницу, кивнула и позволила себе зарыдать. Колотила кулачками в грудь Федора и безутешно рыдала. В золотую годовщину их свадьбы, стоя в окружении внуков, признался, что в тот момент и пропал, и бережно достал из комода ту самую рубаху, в которую отчаянно рыдала двадцатишестилетняя седовласая Сима.
-Талисман!