Наверно, нет родителей родом из 60-80-х, да еще родом из деревни, которые не сочувствуют своим бедным деткам, намертво поглощенных паутиной и всякими гадами-гаджетами. Вот, хорошую песенку гоняют по радио:
У меня было сорок вкладышей Turbo,
Мне рвали ниткой молочные зубы.
Когда я болел, мне ставили банки…
Я не играл в Counter-Strike по сетке,
На Казантипе не ел таблетки,
Зато, зато
У меня было детство
У меня было самое лучшее детство
Тут и я вспомнил свое совковое детство. Представляете, наш дом стоял с 100 метрах от речки! Речка и буйный лес по ее берегам – вот крестные моего детства.
Зима
Зима… морозы тогда легко поднимались к тридцатнику, а -25 считалось потеплением. Но нас, деревенских пацанов, никогда не останавливали сопли и обмороженные пальцы. У меня были коньки, доставшиеся от выросших парней. Они слегка поджимали, а вкладыши на лодыжках не компенсировали курсовую неустойчивость – пофиг, пляшем!
На реке или круглом болотце уже расчищена ледовая поляна, и после первой школьной смены, часам к трем дня, там начинается замес, а в воскресенье вообще с утра. Нагонявшись шайбой до одури, я прям в коньках бежал домой, стягивал кое-как их, забирался на еще теплую дровяную печь… и выл от боли! ну, когда пальцы отходят, это реально больно.
Прямо за моим домом было вечное болото с ключами, и иной раз чемпионаты уличных хоккейных лиг проходили там. В третьем классе я огреб здоровенной палкой из под швабры, приспособленной под клюшку, со всей дури прям по мурлу, и это боевое крещение открыло у меня способности к трехэтажному мату… блин, по сей день избавиться не могу.
В хоккей с мячом мы играли прямо на широкой дороге, в валенках, до глубокой ночи под фонарями, расступаясь перед каждой машиной, которых тогда было немного. А еще я любил попрыгать на лыжах с местных небольших откосов с трамплинчиками – пару лыж расщепил, затем экономические интересы семьи встали над моим маленьким зимним спортом.
Кроме забав была и работа зимой – дрова! Батя пилил бревна в обхват «Уралом», колол, а я укладывал в поленницы. Потом мне стало скучно класть поленницы, и я научился рубить дрова сам, и лет в 13-14 рубал дай бог всякому облегченным колуном… а бате уже приходилось складывать.
Зима – это прекрасное время года. Иногда я уходил в лес, надев здоровенные батины валенки, засунув в них свои тощие ноги прям в ботинках. В лесу всегда были какие-то тропинки, и мне нравилось исследовать их до последнего следа, останавливавшегося перед марью. Марь – это такие большие пустоши, заполненные высокой кочкой, образованной многолетними нарастаниями какой-то травки, кустарником (иногда голубичным), небольшими ямами с водой и корягами. Зимой же это волнообразный единообразный ландшафт без всяких тайн и красоты.
Думаю, мари были раньше, чем великий пожар 1976 года, уничтоживший половину дальневосточной тайги, но после пожара их стало просто много. Лес вдоль речек выжил и более менее восстановился, на пол-километра вглубь… остальное – марь.
Огненный Апокалипсис 1976
Пожар шел с побережья, и пожирал тайгу со скоростью, равной передвижению лихого велосипедиста. У нас в поселке с утра задул сильный ветер – какой там ветер, это было воздушное нечто, устремившееся в сторону пожара. Я, тщедушный пацан, ложился на воздушный поток, и он держал меня.
Потом наступила тьма, полная, темнее ночи. Я был рядом с домом, и домашние с фонариками выбежали искать меня. Помню, фонарики просто горели желтыми пятнами и ничего не освещали. Но по голосам мы нашли друг друга.
А потом темная завеса разодралась и грянул огненный шторм! Он несся со страшным гулом и огненными пузырями по вершинам деревьев, и они, вспыхивая как спички, передавали жар своим соседям. Следом шел низовой пожар и доедал остатки.
Поселок спасла речка, огонь не перекинулся через нее, но подобрался с другой стороны и спалил несколько домов. Дальше отважные пожарные и бульдозеристы, окопавшие весь поселок минполосами, поживиться ему не дали.
Огонь ушел в сопки. На равнине болота не дали лесу восстановиться, но в сопках без болот природе было попроще, и сейчас там гудит прежняя тайга… Таким мне заполнилось окончание второго класса. Нескольким моим одноклассникам очень не повезло – их отцы, охотники и рыбаки, не сумели уйти от стихии и сгорели.
По сравнению с лесным пожаром даже наводнение 1982 года, когда речка бежала через огороды и дороги, было мелочью. А для меня еще и приятной мелочью, потому что на школу пришло три путевки в «Артек» и одна их них досталась мне, вечному отличнику. Ах, Артек… И Крым – он наш, общий! Вот съедет племя разрушителей с кремля и киевской рады, и все поймут это.
Весна
Весна приходила к нам с веточками вербы, которые мы таскали в школу и домой: ставишь в бутылку, и дома появляется запах перемен. Скорей, скорей бы проталины, потому что верные железные кони о двух колесах устали ждать.
Велики, конечно, были доступны не всем, хоть и стояли в магазине. Хотя, нафиг их покупать, когда можно просто своровать, разобрать, покрасить половой краской и собрать из ворья велики заново. У нас стырили три велика, два у бати и один у меня, и это было обидно.
Это сейчас полно велосипедов всех размеров и видов, а тогда было три основные версии: детский драндулет для дошкольников, «полувзрослик» для шпаны и стандартный велосипед женской и мужской модификации.
Мы бегали за счастливыми обладателями великов и упрашивали их покататься. Если сесть на седло или хотя бы на раму, то ноги не доставали до педалей – фигня-война, просовываем ногу в треугольник рамы и поперли. Картинка как в цирке: велосипед в одну сторону, шпанец в другую – равновесие соблюдено. Зато удовольствия… И это, падать не надо, иначе хозяин велика применит бан.
А когда снег сходил полностью, на улицу вываливала вся живность: куры, свинство, коровы, бараны, козы, лошади… Этих разводили рядом на конебазе, и когда коней выпускали на пробежку, рядом было лучше не находиться. Хотя, коняги были умные, ни одного плохого случая, кроме как пьяному конюху копытом в грудь, не припомню.
На скамеечки рядом с домами выползали хозяева – покурить, погреться и присмотреть за живностью. На случай, если появлялась какая-то чужая шальная собака с неутоленной охотничьей дурью погоняться за курятиной, ее всегда ждала добрая палка и кучка камней. Ну, или пара пацанов с такой же страстью, только к собакам.
Весна заканчивалась тотальной копкой/вспашкой огородов и посадками. Иногда их пахали конями, а батя с соседом изготовили мотоплуг на базе древней бензопилы «Дружба», и пахали огороды сами. Мне покопать тоже много чего оставалось.
Расцветали деревья, школа шла к концу, близились каникулы. А мы меняли шайбы на мячи и рубились в футбол. Помню, один раз я пробегал без передыха часов семь, зато потом три дня не мог двинуть ни рукой, ни ногой – это было детство, это было нормально!
Пацаны скидывали обувь и носились везде босиком. Я не знаю, какие должны были быть у них пятки и подошвы, чтобы преодолевать боль от мелких и покрупнее камней, да всякого мусора, а еще разок в неделю-другую напарываться на стекло. У меня вот такие и были. А еще загар арабчонка, которым я гордился. Шорты… и больше ничего – вот портрет сельского пацана лет до 12. А позже начинались гормоны и рубахи с брюками.